затоскует да заблудится, ища выхода…
Нина отодвинула в сторону белую занавесочку, уставилась на проносящиеся за окном унылые осенние пейзажи. Нет, не впечатляет, лучше и не смотреть… Самое противное время — эта поздняя осень. Последние буйные желто–багряные аккорды музыки умирающих листьев давно уже отзвучали, а зима со своей белой торжественной радостью не тропится. И настроение соответствующее – такое же унылое и серое. И зачем она сорвалась из своего санатория на целую неделю раньше, может, и не надо было… Это Гошка ее с толку сбил, поганец. Хотя он–то тут при чем, он вообще, можно сказать, подвиг совершил – сам позвонил и честно все рассказал: звонила, мол, тебе твоя двоюродная сестра Настя, говорила, что муж у тетки какой–то вашей вчера умер… Она тогда отмахнулась от этой информации досадливо — подумаешь, какая еще тетка. Это потом ее торкнуло – какая… Золотая у них теперь с Настькой тетка–то, с огромной шикарной квартирой в самом центре города, можно сказать, козырная пиковая дама, а не тетка… И надо непременно ее, квартиру эту, без суеты и спешки прибрать к рукам, пока никто не прочухал. Там очень, очень неплохо даже можно устроиться… Сколько ж ей еще болтаться между небом и землей, как в том самолете, и бесконечно бояться этого придурка Гошки, который, она давно это знает, вот–вот готовится ей сказать – прости, мол, дорогая, пришла пора расстаться, потому как жену молодую хочу себе завести, которая родит мне, наконец, сына или дочку…
Ну не смогла она родить, что теперь делать — не всем же такое удается. Видно, господь радости земные не всей кучей на одного человека сваливает, а распределяет по справедливости: тебе – материальное благополучие, тебе — деток рожать, тебе – над другими властвовать… Вот хотя бы взять их с Настькой: в такой убогости живет ее сестрица, а детей себе аж троих наплодила. Спрашивается – зачем … А у нее, у Нины, все есть, а ребеночка бог так и не послал. Уж казалось бы, что она только не делала — и обследовалась–лечилась, и по санаториям всяким ездила, а толку — никакого. Теперь вот бойся, что какая–нибудь ушлая молодушка объявит Гошке о своей беременности, и все. И кончится на этом ее, Нинина, благополучно–сытая богатая жизнь, в которую она вросла всем своим существом и привычками и которую может вот так взять и потерять запросто. Даже подумать страшно – сердце сразу заходится… Что ей тогда – работать идти? Гошка–то особым благородством никогда не блистал и содержать бывшую жену уж точно не будет – ему это и в голову не придет…
А работать она не может. Во–первых, ни одного дня в своей жизни утром по будильнику не вставала да строгим распорядком время свое не насиловала — еще чего не хватало. Во–вторых, она слишком уж в себе не уверена, чтоб хоть какую–то карьеру сотворить. А в–третьих – слишком ленива, чтобы в работе да в карьере этой каким–то образом и нуждаться. Ее вообще в своей бездельной жизни все устраивает, все нравится до безумия… Нравится целыми днями по дорогим бутикам шляться, испытывая сладостное удовольствие от трепетной суеты вокруг своей персоны девчонок–продавщиц, торопливо несущих ей в примерочную кабинку шикарные наряды и щебечущих наперебой льстивые свои речи, нравится сидеть часами в модерновых дорогих кафешках, разглядывая подолгу таких же, как она, профессиональных бездельниц, нравится ходить босиком по теплому и гладкому паркету их двухуровневой красивой квартиры, из которой ее в одночасье могут взять и выставить с чемоданами, да, черт побери…. Она ж не виновата, что устроена так — ничего ей, кроме безделья, не надо. Да и не безделье это вовсе, а счастливое ощущение в себе пространства и неспешно перетекающего в нем, как теплый песок меж пальцев, времени… А еще – это счастливое ощущение свободы от ненавистной суеты и спешки, от постоянной, продиктованной обществом надуманной необходимости – куда бы себя приложить повыгоднее да попрестижнее… Она вообще может часами на диване сидеть и ничего не делать — ей хорошо, и все. Просто она время свое так живет, можно сказать, бережно – каждую минутку со вкусом и послевкусием пережевывает. А Гошка смотрит и шипит раздраженно: «Растение…»
А раньше ему все это нравилось. Раньше он ее любил, очень любил. И она ему по наивности своей верила. Верила даже в то, что ради безопасности его бизнеса надо всю недвижимость на его родителей оформлять… Вот же дура была. Надо было хоть на черный день себе что–то откладывать, а не тратить бездумно направо и налево. Деньги, деньги, как к вам привыкаешь… Вас уже и ощущать начинаешь по– особому, издалека, шестым каким–то чувством. А иначе почему у нее в голове щелкнуло, когда Гошка ей про этот Настькин звонок рассказал? Она сразу и не поняла – почему… А как поняла, тут же вещички свои в сумочку покидала — и на вокзал. Надо, обязательно надо прибрать к рукам этот кусочек, эту теткину шикарную квартиру… Правда, и Настька будет претендовать, конечно, знает она эту халдейку — всю жизнь с нее деньги тянет, не стесняется. И не задумывается никогда – какое ей, Нине, в сущности, дело до ее многодетных трудностей, и почему она должна отдавать свои шикарные шмотки тупым ее дочкам, которые о настоящей цене этих тряпочек даже и не догадываются? Обязана, что ли?
А про тети Машину квартиру она все знает. Случайно. Левчик, Гошкин друг, такой же хитрый бизнесменчик, одно время к ней сильно приценивался, хотел старичков на меньшую жилплощадь переселить, дав им немного денег в отступное – на наивность их рассчитывал. Место–то классное: тихий центр, дом – крепкий такой толстостенный особнячок, все кругом в зелени… Он тогда и цену реальную этой квартиры называл – она аж обалдела от такой суммы. И не призналась почему–то, что хозяева — ее дальние родственники… Словно подсказало ей тогда что внутри – молчи, мол. Хотя и расчетов на эту квартиру абсолютно никаких не было, кто ж думал, что тети Машин муж так быстро на тот свет отправится, он же моложе ее намного… А оно вон как вышло – старушка взяла да и осталась одна в хоромах своих неприватизированных, сама себе теперь хозяйка. Кого захочет, того и пропишет. А Настька–то и не знает, что квартира эта тети Машиным мужем никому не завещана. Может, и удастся ее вообще отодвинуть, навесив лапши на уши…
А тете Маше она должна теперь стать самой близкой родственницей, чтоб ближе и некуда. Как приедет – в тот же день к ней пойдет с гостинцами, с соболезнованиями, все как полагается. Эх, надо было раньше этим заниматься, да кто думал–то, что все так обернется… А надо, надо было думать, предполагать надо было варианты. И почему умной становишься так поздно, когда годы к роковому и неизбежному полтиннику приближаются? Видно, у всех баб так с возрастом происходит – красота уплывает куда–то, растворяется в пространстве, сколько ее ни удерживай, бегая по дорогим салонам, а место ее законное разум занимает, чтоб не пустовало оно зря…
Вздохнув, Нина достала из дорожной сумки красивый кожаный несессер с туалетными принадлежностями и, с силой захлопнув дверь своего комфортно устроенного СВ–купе, направилась в туалетную комнату. Как надоел этот поезд… Надо было все–таки самолетом лететь, уж перетерпела бы как–нибудь. Трясись теперь в замкнутом пространстве еще целую ночь…
Ступив ранним утром на перрон вокзала в родном городе, она поежилась брезгливо, глядя на суетящуюся вокруг толпу встречающих–провожающих, и быстро пошла в сторону привокзальной площади, где, как обычно, собирались частные водилы–извозчики. Через десять минут, радуясь отсутствию не успевших образоваться в этот ранний час пробок, хорошенькая серебристая «Ауди» лихо вывезла ее на широкий проспект, в самом конце которого, недалеко от центрального городского парка, возвышался полукругом родной дом, резко выделяющийся на фоне старых допотопных построек элитной спесью — и огромными лоджиями, и необычной формы большими окнами, и даже цветом песочно–розовым, стильно– благородным и притягивающим глаз. « Не буду звонить Гошке, что приехала, появлюсь сюрпризом. Может, обрадуется? Хотя это вряд ли… — размышляла она, глядя в залитое дождем лобовое стекло. – А вдруг он не один? Тогда надо было раньше звонить! Вот идиотка. Конечно, надо было раньше, еще с вечера…»
Сюрприза, конечно же, не получилось. Вернее, получился, только в самом плохом, карикатурно– классическом варианте. Она долго и безуспешно пыталась открыть своими ключами хитрый замок, нажимала отрывисто на кнопку звонка и снова с раздражением ковырялась в замочной скважине… Так и есть, он там не один. Уже сорок раз, наверное, на нее в экран монитора посмотрел…
Достав из сумки мобильник и сделав вызов, Нина улыбнулась как можно приветливее в глазок камеры и показала пальцем на телефонную трубку около своего уха – иди, мол, возьми свой телефон, не бойся…
— Привет! — сразу и неожиданно ответила трубка Гошиным голосом.
— Гошенька, открывай и не бойся ничего! Что ты, как маленький? Ну, хочешь, я в сторонку отойду и глаза закрою?
— А чего такого мне нужно бояться? — с вызовом, на какой–то визгливой бабской ноте проговорил Гоша. – Почему это, собственно, я тебя должен бояться?
— У тебя кто? Ксюша или Наточка? Пусть выходит спокойно и идет себе, я вообще отвернулась и от
