— Может, перейдем к следующему этапу? — предложил Сафракс, показывая на пару мечей в зажимах сервитора-оружейника, на корпусе которого, словно на стеллаже, разместились самые разнообразные образцы клинков.
Цест покачал головой и жестом дал понять, что с него хватит.
— На сегодня достаточно, — сказал он, опуская дубинку и протягивая руку за полотенцем, предлагаемым служителем, чтобы вытереть вспотевшие плечи и шею.
— Не нравится мне это, Сафракс, — добавил капитан, передавая оружие сервитору.
— Тебя не удовлетворяет схема тренировок? — уточнил знаменосец.
В отличие от Антига ему был недоступен скрытый смысл высказываний Цеста.
— Нет, брат. Меня тревожит это спокойствие. Мы не наблюдали никаких действий со стороны «Яростной бездны» вот уже две недели или около того, насколько я могу судить о проклятом Эмпирее.
— Разве это повод для беспокойства, а не преимущество? — спросил Сафракс, не прекращая заключительных упражнений для расслабления мышц.
— Нет, я так не думаю. Макрейдж становится все ближе, а мы не можем ничего предпринять, чтобы остановить Несущих Слово. Нам даже неизвестен их план, будь проклят обморок Мхотепа. — Цест остановился и посмотрел в глаза Сафракса. — Моя надежда тает, брат. Я стал склоняться к мысли, что они не пытаются нас уничтожить, потому что им это не нужно, потому что мы больше не представляем серьезной угрозы их миссии.
— Верь в могущество Императора, капитан! Верь в него, и мы победим! — убежденно воскликнул знаменосец.
Цест глубоко вздохнул, ощущая на своих плечах непомерный груз.
— Ты прав, — сказал он Сафраксу.
Знаменосец, безусловно, не обладал проницательностью Антига и его способностью к сопереживанию, зато его здоровый прагматизм был непоколебимой скалой в этом море сомнений.
Цест сбросил пропитавшуюся потом рубашку, накинул на плечи свободную накидку и направился из тренировочного зала в вестибюль, где его поджидали слуги с доспехами.
— Капитан, если я тебе больше не нужен, я продолжу тренировку в одиночестве! — крикнул ему вслед Сафракс.
— Хорошо, брат, — задумчиво ответил Цест. — А я должен кое-что посмотреть.
Бриннгар грузно шлепнулся на скамью в каюте, отведенной ему адмиралом Каминской на борту «Гневного». Он сидел в полном одиночестве в окружении множества пустых бочонков и громогласно рыгал. Кровавые Когти скрылись в своей казарме. Бриннгар пришел сюда после проигранной дуэли с Цестом, ни с кем не разговаривал и не отвечал на утешительные реплики своих боевых братьев. Поведение старого Волка свидетельствовало о желании уединиться. Но не все поняли его намек.
В полутемную комнату вошел Цест, и Бриннгар, прервав свои мрачные раздумья, поднял голову.
— Волчий мед закончился, — пробормотал он, явно опьянев, несмотря на энергичное противодействие преомнора и оолитовой почки.
Этот напиток, привезенный с Фенриса, был сварен с единственной целью — преодолеть сопротивление генной физиологии Астартес и вызвать хотя бы временную интоксикацию.
— Зато теперь он в тебе, дружище, — добродушно усмехнулся Цест, хотя и испытывал мрачные предчувствия.
Бриннгар, ворча, отшвырнул пустую кружку и поднялся. Он был без доспехов, в простой одежде серого цвета, из-под которой выбивалась косматая шерсть. На груди, как обычно, болтались амулеты и обереги, а ниже еще виднелась отметина от зуба меча, хотя рана уже зажила.
— А ты, похоже, оправился, Ультрамарин, — сердито заметил Волк.
Его агрессивность явно ничуть не уменьшилась за несколько прошедших часов.
На самом деле у Цеста, несмотря на тельца Ларрамана, ускоряющие выздоровление, еще болела челюсть и ныл живот, но Ультрамарин кивнул, не желая в этом признаваться.
— Дело сделано, — сказал он. — Ты благородный воин, Бриннгар. Более того, ты мой друг. Я уверен, что ты признаешь результат дуэли.
Космический Волк обвел единственным глазом стол в поисках выпивки. Потом раздраженно фыркнул, и Цесту на мгновение показалось, что он готов снова затеять драку, но Бриннгар расслабился и хрипло вздохнул:
— Да, я признаю решение, но предупреждаю тебя, Лисимах Цест, я не выношу тех, кто заигрывает с варпом. Пусть держится от меня подальше, иначе мой клинок встретится с его проклятым языком. — Он придвинулся вплотную к Ультрамарину, и лишь подрагивание бороды указывало на то, что его губы двигаются. — А если ты снова встанешь у меня на пути, его судьбу будет решать уже не дуэль чести.
Цест помолчал, не отводя глаз от напряженного лица Бриннгара.
— Очень хорошо, — согласился он и добавил: — Бриннгар, ты мне очень нужен в этой битве. И мощь твоих рук, и твоя несокрушимая отвага.
Старый Волк презрительно усмехнулся:
— Но не мой совет, верно?
Цест уже открыл рот, чтобы возразить, но Бриннгар не дал ему заговорить.
— Ладно, ты получишь и то и другое, — сказал он, указывая на дверь когтистой рукой. — А теперь проваливай. Я уверен, где-то здесь есть еще выпивка.
Цест тяжело вздохнул и вышел. Да, Бриннгар будет продолжать сражаться, в этом он был уверен. Но он лишился более важного — его дружбы.
Однако на сожаления по этому поводу времени не было. Ультрамарин направился к капитанскому мостику, но на полпути получил сообщение по вокс-передатчику, запищавшему на его вороте.
— Капитан Цест, — раздался в наушниках голос адмирала Каминской.
— Слушаю вас, адмирал.
— Вас срочно вызывают в изолятор, — сказала она.
— По какой причине, адмирал? — не скрывая раздражения, спросил Цест.
— Лорд Мхотеп пришел в себя.
После ухода Цеста Бриннгар отыскал последний бочонок волчьего меда и стал жадно пить, роняя на бороду пену и капли жидкости. Его ничуть не взволновало восстановление сознания Мхотепа, и Бриннгар снова погрузился в меланхолию. Путешествие в варпе подействовало на Космического Волка сильнее, чем он был готов признать.
Его зрение затуманилось, нос почуял запах холода, а в ушах зазвучал плеск океанских волн.
Бриннгар вытер глаза тыльной стороной ладони и вспомнил, как стоял на зазубренном глетчере в одной набедренной повязке и с кремневым ножом в руке.
Это не было наказанием, вспоминал он, вновь переживая эпизод из своей юности. Это было наградой. К такому испытанию допускались только самые сильные и отважные юноши Фенриса. Оно называлось Испытанием Крови, но Космический Волк так редко о нем говорил, что название ему не требовалось.
Бриннгар лицом к лицу столкнулся с кошмарами фенрисийской зимы и первым делом отыскал длинную кость давно погибшего хищника. Прикрепив к ней нож, он получил копье. А потом на леднике и в тундре терпеливо разыскивал недолговечные следы потенциальной жертвы.
Добыча стоила ему колоссального напряжения сил, поскольку даже самые смирные из всех животных Фенриса были злобными монстрами. После того как плоть была съедена, он набросил на плечи шкуру, и часть убитого зверя навсегда поселилась в его сердце. Без его меха и мяса Бриннгар погиб бы в первую же ночь. Потом он заострил его кости и сделал еще несколько ножей на тот случай, если потеряет свой. Из сухожилий он сплел леску, а маленькая косточка из внутреннего уха служила крючком, когда он удил рыбу в море. Челюстную кость он расколол пополам и носил с собой как дубинку.
Бриннгар отправился в обратный путь к Клыку и, спускаясь с ледника, пользовался короткими проблесками зимнего солнца, чтобы определить направление. Острые льдины крошились под ногами и грозили сбросить на скалы в одну из зияющих впадин. Дубинкой из челюстной кости ему не раз
