всяком случае, людям у нас нравилось; они много танцевали, подолгу не расходились, спрашивали меня, где можно купить пластинки, которые я ставил, и неделя за неделей снова появлялись в «Граучо клаб». Место мы назвали так в честь Граучо Маркса,[43] который как-то выдал, что никогда не вступит ни в один клуб, изъявивший желание иметь его своим членом. Позднее выяснилось, что где-то в Уэст-Энде есть другой «Граучо клаб», но с ним нас вроде бы никто не путал. (Кстати, вот первая пятерка танцевальных хитов «Граучо»: «It's A Good Feeling» Смоки Робинсона и «Мираклз», «No Blow No Show» Бобби Блэнда, «Mr. Big Stuff» Джин Найт, «The Love You Save» «Джексон Файв» и «The Ghetto» Донни Хэтуэй.)

Нравилось мне это занятие, очень нравилось. Море голов, колеблющееся под звуки выбранной тобой музыки, – зрелище улетное. Те полгода, что клуб пользовался популярностью, так и остались для меня самым счастливым временем. Это был единственный период моей жизни, когда я ощущал себя полным энергии, но потом оказалось, что ощущение было обманчивым, поскольку энергия пульсировала не во мне, а в музыке. На моем месте, ставя на полную громкость в переполненном клубе любимые танцевальные вещи людей, заплативших деньги, чтобы их послушать, то же самое чувствовал бы каждый. В конце концов, танцевальная музыка по определению пульсирует энергией – я просто все спутал.

Так или иначе, именно в этот период своей жизни, летом восемьдесят седьмого, я познакомился с Лорой. Она утверждает, что это произошло только в третье или четвертое ее появление в клубе, и, похоже, говорит правду – она маленькая, худенькая и симпатичная в духе Шины Истон, какой та была до Голливуда (хотя с торчащей в разные стороны прической радикально настроенного юриста и пугливыми бледно- голубыми глазами Лора выглядела покруче Шины), но вокруг было много более симпатичных женщин, которые, на мой праздный взгляд, стали со временем представляться совсем уж красавицами. Так вот, в свое третье или четвертое появление она подошла к моему возвышеньицу и, как только открыла рот, сразу же мне понравилась: она попросила прокрутить вещь, которую я очень любил («Got To Get You Off My Mind»[44] Соломона Бёрка, если кому интересно), но всякий раз, стоило мне ее поставить, танцпол мигом пустел.

– Вы ее здесь уже слышали?

– Ага.

– Значит, видели, как они все тогда засобирались по домам.

Композиция длится три минуты, но в прошлый раз пришлось вырубить ее минуты через полторы и запустить «Holiday» Мадонны. Время от времени в кризисных ситуациях я ставил что-нибудь из последнего – поклонники гомеопатии тоже иногда вынуждены принимать традиционные лекарства, хотя и не одобряют их применения.

– Сегодня не засобираются.

– Откуда вы знаете?

– Половина тусовки пришла со мной, и я уж позабочусь, чтобы они танцевали.

Я поставил «Got To Get You Off My Mind». Лора с приятелями, конечно же, высыпали на танцпол, но потом один за другим стали отваливать в сторону, со смехом качая головами. Под эту не быструю и не медленную, ритм-энд-блюзовую вещь, со вступительным проигрышем, который несколько раз как бы прерывается, а потом снова начинается, танцевать трудно. Лора мужественно продолжала, но я всегда начинал дергаться, если народ стоял без дела, и как мне ни хотелось посмотреть, продержится ли она до конца, я быстренько поставил «The Love You Save».[45]

Под «Джексон Файв» Лора танцевать не стала – она решительно направилась ко мне и, ухмыльнувшись, сказала, что больше эту вещь заказывать не будет. Она поинтересовалась, где можно купить пластинку Бёрка. Я пообещал, если она придет через неделю, записать ей кассету. Она была явно польщена.

На запись Лориной кассеты я потратил кучу времени. Для меня записать кассету – все равно что написать письмо: я без конца стираю уже записанное и начинаю по новой. На сей раз я особенно старался, чтобы сборник получился хорошим, потому что… если честно, с тех пор как я стал диджеем, мне не приходилось встречать столь многообещающей женщины, а ведь встречи с многообещающими женщинами – чуть ли не одна из профессиональных обязанностей диджея. Записать стоящий сборник – дело совсем не простое. Начинать надо с чего-нибудь ударного, чтобы с ходу захватить внимание (я начал было с «Got To Get You Off My Mind», но сразу сообразил: если кассета будет начинаться именно с того, что Лора просила записать, желание слушать остальное может и не возникнуть, поэтому я надежно упрятал эту вещь на середине второй стороны), потом надо подпустить что-нибудь побыстрее или, наоборот, помедленнее; нельзя записывать вперемешку белых и черных музыкантов, если только белые не играют так, что их не отличить от черных; нельзя ставить две вещи одного исполнителя подряд, если только не собираешься всю кассету заполнить такими дуплетами… Существует еще уйма других правил.

Короче, тот сборник дался мне нелегко. У меня дома где-то до сих пор валяется парочка кассет с отвергнутыми пробными вариантами. В пятницу вечером в клубе она подошла ко мне, и я извлек из кармана куртки кассету – так у нас все и началось. Хорошее начало.

Лора была, да и остается, юристом, но когда я с ней познакомился, она была не таким юристом, каким стала сейчас: тогда она работала в бесплатной юридической консультации (отсюда, я полагаю, хождение по клубам и черная косуха), а теперь работает в адвокатской конторе в Сити (отсюда, я полагаю, рестораны и дорогие костюмы, перемена прически и ранее за ней не замечавшийся вкус к невеселой насмешливости). Нет, она не меняла своих убеждений – просто ее уволили по сокращению штатов, и она не смогла устроиться в другую юридическую консультацию. Ей пришлось пойти работать за сорок пять тысяч в год из-за того, что не удалось найти работы, за которую и двадцать тысяч не платили бы; в этом вся суть тэтчеризма, говорила она, и, по-моему, это верно подмечено. Поступив на новую работу, она стала другой. Она всегда отличалась сосредоточенностью, но раньше направляла свою сосредоточенность на вполне осязаемые предметы: беспокоилась о правах квартиросъемщиков, о произволе домовладельцев в трущобных кварталах, о детях, живущих в квартирах без водопровода. Теперь же она сосредоточена исключительно на работе – на том, сколько она получает, кто и как пытается воздействовать на ее решения, как она справляется со своей работой, что о ней думают коллеги, и на всем таком прочем. Если же Лора почему-то не сосредоточена на работе, это значит, что в данный момент она сосредоточенно размышляет над тем, почему ей не следует так сосредоточиваться на работе.

Иногда – в последнее время реже – мне удавалось сделать или сказать что-нибудь, что разрывало замкнутый круг ее постоянных забот и размышлений, и тогда нам с ней бывало лучше всего; она частенько сетовала на мою «непроходимую несерьезность», но и моя несерьезность на что-нибудь да может пригодиться.

Я не был в нее безумно влюблен, и это беспокоило меня в смысле более или менее отдаленного будущего: раньше я полагал – а с учетом того, к чему мы с ней в итоге пришли, возможно, полагаю и сейчас, – что для отношений между мужчиной и женщиной чрезвычайно важна первоначальная безумная влюбленность: она придает мощный импульс развитию отношений, а потом помогает преодолевать встречающиеся по пути колдобины. Позже, когда энергия этого импульса затухает и ты уже почти готов остановиться, стоит оглядеться по сторонам и прикинуть, что же ты теперь имеешь. Может оказаться, что ты пришел к чему-то абсолютно непохожему на начало, или же, наоборот, все осталось в точности по- прежнему, только краски стали мягче и приглушеннее, или же все попросту кончилось.

Сойдясь с Лорой, я на время отошел от такого взгляда на роль влюбленности. Ни она, ни я не лишались сна и аппетита, не изводились в ожидании телефонного звонка. Мы просто были вместе, и все, и коль скоро не существовало импульса, который грозил бы затухнуть, мы и не останавливались, чтобы прикинуть, что теперь имеем, – а если бы даже и остановились, обнаружили бы, что имеем ровно то же, что было у нас с самого начала. Она не внушала мне ни опасений, ни тревог, она меня не напрягала, а когда мы отправлялись в постель, я не паниковал и не дергался, если вы понимаете, что я имею в виду, а я думаю, вы понимаете.

Мы с ней много куда ходили, и она каждую неделю появлялась у меня в клубе, а когда у нее кончился срок аренды квартиры, она переехала ко мне, и все стало совсем замечательно, и потом было замечательно еще кучу лет. Будь я дебилом, я бы утверждал, что виною всех перемен стали деньги: когда она пошла на новую работу, денег у нее появилось немерено, а у меня, когда я перестал быть ди-джеем, а мой магазин из-за экономического спада сделался словно бы невидимым для прохожих, их совсем не осталось. Да, это