только не это:
- А вот, я могу зайти, чёрт возьми, а вот, в свою же комнату? Я в ней, можно сказать, ещё прописан!
- Володя! - открыв дверь, и, глядя другу в глаза, прошептал я.
Володю было не узнать. Гладко выбритый, в новом костюме из серого японского трико с заграничной авторучкой в верхнем кармане пиджака. Выражение лица - самодовольное.
- Ах вы румяные какие, ети вашу мать, ночи не могли дождаться? - издевательски проговорил Володя.
Я пошёл в свою комнату. Мысль моя после всех этих стуков в дверь работала вяло. Был какой-то выходной день, кажется воскресенье. На работу не пойдёшь, гулять не хотелось. Я боялся, что Володя изобьёт Таню, и сидел напряжённо, готовый прийти ей на помощь.
И вдруг - крик и плач Тани, звон разбитой посуды. Я в секунду был у её комнаты. Володя стоял уже в дверях и пятился в коридор, а Таня орала благим матом и била свою же посуду. Володя пожал плечами и пошёл ко мне в комнату.
Мы сели, Володя издевательски смотрит мне в глаза, и я не выдерживаю его взгляда.
- Чтож, живём с женой друга, трахаем её, понимаешь, а вот, сына моего воспитываем:
- Молчал бы лучше про сына, сам алименты чего не платишь? - Я знал, что Володя не платил алиментов, так как нигде не работал. - А потом - ты сам посоветовал мне жить с Таней, свидетели есть! Да и я тебе свою бабу - Аньку - уступил! - оправдывался я.
Постепенно в комнату вошли, постучавшись, два-три соседа. Интересовались у Володи, как живёт, сколько получает.
- На жизнь хватает, - хвастливо отвечал Володя, подмигнув мне. Он вынул из кармана пиджака красивый кожаный бумажник, отсчитал от пачки десятку и протянул её мне.
- Сбегай за бутылкой по старой дружбе, - высокомерно сказал он.
Я так посмотрел на него, что он отвёл глаза и протянул десятку гостям. Её тут же выхватил сосед - Юрка-электрик и помчался в магазин.
- Жену, понимаешь, трахать могут, а сбегать за бутылкой - нет! - недовольно ворчал Володя.
Юрка-электрик примчался мигом. Он накупил выпивки и закуски точно на десятку, чтобы не отдавать Володе сдачи.
- Общежитейские привычки - быдло! - тихо ворчал Володя, раздосадованный такой 'точностью' Юрки.
- А ты сам давно из этого быдла вышел, казёл? - чуть было не рассвирепел слесарь Жора, но вовремя осёкся, так как выпивка была за счёт Володи.
Мы выпили, Володя не закусывал и быстро захмелел. Он встал, снял пиджак и, повесив его на спинку стула, предложил мне: 'Давай бороться!'
Все посмотрели на него, как на сумасшедшего. Я покачал головой.
- А тогда я предлагаю бороться за Таню, - буровил Володя, - ты победишь - ты трахнешь, ну, а я - то сейчас же пойду к ней в комнату, а вот, и трахну по старой памяти!
Я подсёк ноги Володе и легонько толкнул в плечо. Он мешком свалился и ударился головой об батарею отопления. Увидев кровь, все поспешно вышли. Володя поднялся, собрал ладонью кровь с головы и размазал её мне на стенке над кроватью.
- Это кровь твоего друга, запомни! - мрачно сказал он и вышел в коридор. Я выглянул туда и увидел, как он, шатаясь, побрёл к лестнице. Потом я узнал, что его подстерегли ребята, видевшие полный деньгами бумажник, избили и отняли бумажник, где кроме денег были и документы.
А над кроватью у меня так и осталось размазанное и почерневшее пятно крови моего друга. К зиме нас всё равно всех отселили из 'Пожарки' и пятно больше не будоражило мне совесть.
Летние страдания
Мы закончили испытания скрепера и перевезли его снова на завод. Требовалось сделать кое-что по мелочи - основательно взвесить машину, определить развесовку по осям, измерить выбег, т.е. время холостого вращения маховика, найти сопротивление вращению колёс и т.д. Осциллограмм было свыше сотни, и их надо было расшифровать, обработать, построить графики, определить их достоверность и выразить математически. Кроме того, тогда было в моде математическое моделирование, и мои руководители решили провести и его.
В начале августа ко мне в гости приехала жена. Так вот, дала телеграмму - дескать, еду, и приехала. Я встретил её на Курском вокзале и был поражён - Лиля была с достаточно большим круглым животом - беременна. Как же так - а посоветоваться с мужем не надо? Но дело уже сделано, так что - счастливое выражение на лице - и вперёд!
В общежитии, где я жил в отдельной комнате, Лиле не понравилось
- Пахнет женщиной! - тут же заметила она. Сдуру я пригласил вечером на ужин, посвящённый приезду жены, Серафима и Таню. Лиля знала о моём друге Володе, но не знала, что они с Таней развелись. Но когда мы выпили, всё выползло наружу. Таня, ни с того ни с сего, разревелась. Серафим стал её утешать, и Лиля всё поняла. Таня выскочила за дверь, я - за ней, догнал её в коридоре.
- Таня, - трясу я её за плечи, - Таня, не надо сейчас так, я всё как-нибудь улажу!
Таня повернулась ко мне заплаканным лицом и, улыбаясь сквозь слёзы, пропела:
- Между нами решено -
ты за дверь, а я - в окно!
А Лиля вышла из комнаты и наблюдала эту сцену. Она тут же забежала обратно и тоже - в плач.
- Я сейчас же уеду, я всё поняла - ты живёшь с этой Таней, женой друга! И как же тебе ни стыдно!
Я 'успокаивал' Лилю, что Таня и Володя в разводе, но это ещё более огорчило её. Она рыдала и повторяла, что терпеть этого не будет и уедет сегодня же обратно в Тбилиси.
Тут вмешался Серафим и предложил снять недорого 'квартирку' в Пушкино у его знакомого. Серафим созвонился со знакомым, и наутро мы встретились.
Это был один из 'ханыг', приходивших к дяде Симе, когда ещё я жил у него в комнате. Мы с 'ханыгой' сели на трёхвагонку, доехали до Лосинки, пересели на электричку до Пушкино, доехали и достаточно долго шли пешком. На окраине Пушкино в сторону станции Заветы Ильича, стояло одинокое одноэтажное деревянное здание с забитыми окнами и дверями. Но одна из дверей не была заколочена, мы в неё и вошли. Маленькая комнатка с забитым окном, к счастью с электричеством. О воде и не помню. Дверь из комнаты ведущая куда-то внутрь - тоже заколочена. Лиля заранее взяла с собой постельное бельё и свои вещи. Мы заплатили какие-то небольшие деньги и остались там. Сам 'ханыга' проживал у сожительницы, где и был телефон.
Лиля быстро подмела комнату, постелила постель, нарвала цветов у дома, поставила их в банку с водой. Казалось бы, живи - не хочу! Я сбегал в магазин за выпивкой, какую-то еду Лиля привезла с собой. Выпили, вернее, выпил я один, пошли погулять на речку. Достаточно близко протекала, кажется, Клязьма, с лодочной станцией неподалёку. Но вскоре Лиля устала, и мы вернулись.
Таня не выходила у меня из головы; я попробовал ещё выпить, но получилось хуже, мне стало труднее сдерживать себя. Ничего, кроме Тани, не шло в голову. Было около семи вечера - лечь, что ли, спать? Но мысль о том, что я здесь - а она там, была для меня невыносима. Я почувствовал себя рабом, арестантом в тюрьме, пленным. Даже то, что жена - близкий человек, в таком положении и страдает - не останавливало меня.
Сейчас мне удивительно это вспоминать, но я способен был на всё, даже на самое худшее (не буду даже говорить об этом!), чтобы оказаться рядом с Таней. Вот, что такое - любовь и страсть, 'амок' Цвейга! Вот какова природа страсти леди Макбет, булгаковской Фриды, и их многочисленных последовательниц и последователей! Любовь гони в дверь, а она влетит в окно!
Лиля, видя мои мучения, вдруг предложила мне поехать и проведать Таню - а вдруг ей плохо, вдруг она плачет! Понимая, что поступаю подло, я тем не менеее, как был, так и сорвался с места и побежал. Потом, пробежав метров десять, вернулся, поцеловал жену, сказав 'спасибо', и что вернусь к ночи обязательно, стремглав побежал к станции.
