высокого роста, и тот тип, которого я видел у магазина.
Таня схватила меня за руку и усадила за стол.
- Это моя племянница Оля, только сегодня приехала из Мичуринска погостить у меня. А это - мой давний друг Витя, она замялась :
- Тоже погостить приехал? - со скрытой яростью прошептал я, - так представь же и меня гостям, - посоветовал я.
- Это мой большой друг: - начал Таня.
- Не такой уж большой, но покрупнее некоторых, - я посмотрел на неказистую мелкую фигурку Виктора, его широкое лицо, на котором одна за другой менялись ужимки бывалого 'зека'. - А вообще, такой друг называется любовником, а если угодно сожителем, хахалем: - продолжать? - спросил я.
Витька вскочил и, с ужимками павиана стал прыгать вокруг меня, заложив между пальцев лезвие безопасной бритвы. Я ухватился за спинку кровати, чтобы не упасть, и нанёс ногой сокрушительный удар в грудь бывшего 'зека'. Лёгкое тельце его было отброшено на стенку. От удара ногой в грудь и о стенку спиной, Витька свалился замертво. Мы бросились щупать ему пульс - удары были заметны, зеркало у рта мутнело. Жив, собака!
- Я вызову скорую помощь! - крикнул я и побежал в коридор.
- Не надо скорую! - прошептал Витька, обращаясь к Тане, - замотай мне грудь полотенцем, и я сам дойду домой.
Мы вместе с девушками туго замотали его полотенцем и закололи конец английскими булавками. Видимо, были сломаны рёбра. Витька медленно побрел из комнаты, дошёл до двери, и, обернувшись ко мне, сказал:
- А тебя я убью!
Я подскочил к нему, чтобы сделать это первым, но девушки удержали меня.
- Раньше в тюрьму загремишь, козёл вонючий! - орал я ему из объятий девушек, в полном смысле слова, не своим голосом, похожим на голос Буратино или робота из кинофильмов.
Витька поковылял вон.
Я принёс из моей комнаты портвейна, и мы выпили за всё сразу, в том числе и за приезд Оли, которая во все глаза, казалось восхищённо, смотрела на меня.
- А мы с Витей тебя видели, как ты летал по улицам, глаза красные, морда свирепая! Ну, -говорю я Вите, - давай прятаться, а то поймает - убьёт обоих, он зверски силён , да и пистолет у него огромный! И мы спрятались в подъезде, а ты пролетел в двух шагах от нас: - лепетала Таня.
Вдруг в дверь комнаты раздались удары ногами. Я кинулся открывать и тут же получил удар ногой в подбородок. За дверью стояли три приятеля Витьки, как потом сообщила мне Таня. Я был в нокдауне и мало что соображал.
Зато Оля не растерялась. Она мгновенно скинула с ноги приличного размера туфлю на шпильке и нанесла молненосные удары этой шпилькой по головам нападавших. Враги залились кровью. Таня, видя это, оживилась, взяла в руки свою скалку, которую так не любил Володя, и 'добила' врагов. На шум из комнат повыскакивали соседи и добавили своё - они терпеть не могли 'бандита' Витьку и его дружков. Тела спустили с лестницы, как учил это делать Серафим.
Некоторое время я носил с собой пистолет и нож для самообороны. Но примерно через неделю Таня сообщила мне, что звонила матери Виктора, и та поплакалась ей, сообщив, что её сына снова забрали, и снова несправедливо. Кто-то кого-то зарезал в драке, а Виктор оказался крайним:
Мне снова стало не по себе из-за своего языка, но я легко пережил это, благо тень Виктора с бритвой преследовала меня все эти дни.
Сплошные стуки в дверь
Мы опять зажили спокойно - ночевали с Таней у меня в комнате, а Оля - в комнате Тани. Игорёк жил у Таниной тёти. Днём Оля ходила по московским магазинам, а вечером мы встречались, ужинали и выпивали втроём.
Настало время Оле уезжать к себе в Мичуринск, остался один полный день - завтра, и полдня послезавтра. И Таня предложила мне поводить Олю по 'культурным' местам Москвы. Сама она не могла пойти с нами, так как работала в вечер и приходила домой ровно в полночь.
Мы назначили встречу с Олей среди колонн Большого Театра в шесть вечера. Оля стояла у колонны, как мне показалось, смущённая и тихая. При встрече она поцеловала меня немного не по родственному, но я не придал этому значения. Мы походили по центру, зашли в кафе 'Артистическое', что напротив старого МХАТа (не знаю, сохранилось ли оно сейчас?), выпили немного. Оля, сославшись на усталость, попросилась домой. Я взял бутылку 'Хереса', который нравился нам обоим, остановил такси, и мы 'по-культурному' приехали в 'Пожарку'. Зашли ко мне в комнату и приготовили нехитрую закуску, кажется яичницу и апельсины. Таня была на работе, и мы решили её дождаться у меня.
Но после выпитого хереса дожидаться Тани мы не стали. Озорные глаза Оли сами определили дальнейшее наше поведение. До прихода Тани оставалось три с лишним часа. Мы заперли дверь, оставив ключ в замке, выключили свет и, не раздеваясь, кинулись в койку. Я не ожидал от восемнадцатилетней провинциальной девушки таких профессиональных поцелуев. В темноте Оля стала ещё на порядок красивее и загадочнее, чем была. Мы начали скидывать с себя всё лишнее, что мешало нам узнать друг друга поближе, как вдруг - требовательный стук в дверь. Мы замерли - для Тани это слишком рано, а другие люди нас не волновали.
- Нурик, открой, я знаю, что ты дома, дверь закрыта изнутри! - решительно сказала Таня, - а это был именно её голос. Для верности она постучала в дверь ещё раз.
Делать было нечего. Мы включили свет, лихорадочно оделись, прибрали койку. Оля села за стол доедать яичницу. Я с ужасом открыл дверь, инстинктивно защищая лицо левой рукой. Таня спокойно вошла, села за стол.
- Вы извините меня, что прервала ваш ужин, - тихо сказала она нам, - но я почувствовала себя неважно и вот пришла пораньше. Я хочу лечь, Оля пойди, пожалуста, в мою комнату - она открыта.
Олю как ветром сдуло. Таня быстро разделась и легла. Казалось, её била лихорадка. Я снова запер дверь и, опять же, раздевшись, лёг на сей раз с Таней. Мне было ужасно стыдно, я даже потерял голос от смущенья.
Таня ухватилась за меня так, как будто я проваливался в пропасть. Плача и улыбаясь одновременно, она ласкала меня, что-то приговаривая и целуя меня всюду. Понемногу смущение моё пропало, и наступила ещё одна незабываемая на всю жизнь ночь. Мне, как мужчине трудно понять, какие чувства овладели Таней. На её месте я бы, скорее, отругал и побил неверных мне близких людей, но ей, как русской женщине, конечно же, виднее.
Наутро, как ни в чём не бывало, мы зашли к Оле и позавтракали с ней. Таня была весела и улыбчива, даже попросила Олю спеть что-нибудь. У Оли оказался красивый низкий и сильный голос, она спела песню, у которой я запомнил только начало:
'Скоро осень, за окнами август:'
Потом я слышал эту песню в исполнениии знаменитой Майи Кристаллинской, но тогда в словах песни мне почудился какой-то тайный смысл наших отношений. Плакали все - Таня навзрыд, а я тихо утирал слёзы. Оля пела, широко улыбаясь, но на глазах тоже блестели слёзы. Мы все втроём расцеловались, и Оля ушла, хотя на поезд было ещё рано. Она решила ещё раз заглянуть в московские магазины.
Мы с Таней опять остались одни. Заглянув друг другу в лицо, снова заплакали - ну, прямо как в индийском сериале! Я понял, как я люблю Таню и как я обидел её. Мы заперли дверь и кинулись в койку. Рыча, как молодые тигрята, мы сбрасывали мешающие нам одежды, не заботясь об их целости. И почти в самый ответственный момент, - нате вам! - стук в дверь. Я готов был соскочить со всего, на чём лежал, но Таня, обняв меня за талию, не дала этого сделать. Ещё несколько секунд, может полминуты: и мы, уже удовлетворённые начали одеваться под непрекращающиеся стуки в дверь.
- Едрёна вошь, так и склещиться недолго! - недовольно проворчала Таня и громко спросила: - кого чёрт носит?
Всех мы ожидали - соседей, коменданта общежития Мазину, комиссию по нравственности, наконец, но
