Постепенно пылкая страсть к Тамаре Фёдоровне стала затихать, и печальную роль в этом сыграла её беспричинная ревность. Есть ревность - значит должна быть и причина, - решил я, и возобновил свои поездки в Москву. Во-первых, я действительно подзабросил свои научные связи в Москве, во-вторых, меня очень тяготило 'замораживание' отношений с Тамарой Ивановной. Я её продолжал любить, и без неё мне было трудно. Да и вообще - вместо одной 'взрослой' жены приобрёл вторую, да ещё и ревнивую - куда это годится для 'вольного казака'?

Мой 'побег' из семьи не остался не отмщённым 'женской фракцией' института. Институтские дамы устроили настоящий бойкот Тамаре Фёдоровне, и та вынуждена была уйти с преподавательской работы в бюро переводов при областной библиотеке. Надежда на получение квартиры от института накрылась окончательно.

Прибыв в Москву, я позвонил Тамаре Ивановне во ВНИИТоргмаш и попросил 'аудиенции'

- Ресторан 'Прага', семь вечера; встреча у входа, - получил я деловой ответ.

Тамара встречала меня так, как будто и не было перерыва в наших отношениях. Я во время 'романтического ужина' рассказал, что разводился, и мне было не до поездок. Тамара внимательно посмотрела мне в глаза и поинтересовалась, чем был вызван этот шаг. Взгляд мой блудливо забегал, и я наплёл что-то про эффект 'критической массы' отношений.

- Всё ясно! - жёстко сказала Тамара, - загулял в Курске, город маленький - вот и 'критическая масса'. А сейчас всё это надоело, и опять приплёлся ко мне! Что ж, я - женщина отходчивая и прощаю тебя!

Мы, как голубки, поцеловались прямо в зале ресторана, и поехали в Мамонтовку.

- Ну, что, зятёк, болтает тебя как дерьмо в проруби? - ехидно спросила тётя Полли, когда снова увидела меня в своей квартире.

- Маменька, не хамите профессору! - шутливо заметила ей Тамара и завела меня в свои апартаменты.

Знакомая любимая комнатка, зелень, лезущая прямо в раскрытое окно, наша постель, видевшая столько любви! Зачем было все это бросать и менять 'шило на мыло', простите за вульгаризм! Жениться на Тамаре и переехать в Москву! Но тут же вспомнил Аликово: 'Слопает она тебя и не моргнёт!', и немного притих в своих мечтаниях.

А утром, до похода в ресторан я, конечно же, посетил Моню в ИМАШе. Мой друг был возбуждён, восторжен и романтичен - оказывается, он познакомился с юной девушкой - художницей и влюбился в неё. И, как уверял Моня, она - в него тоже.

- Я тебя должен обязательно с ней познакомить, ты тоже влюбишься в неё! - плёл какую-то ахинею Моня. А может и не совсем ахинею - нация-то у Мони хитрая! Затеивает, небось, какую-нибудь комбинацию!

Дело в том, что Моня за долгие годы брачной жизни, практически не изменял жене, хотя и не любил её. Женился он 'в отместку' своей любимой невесте, которая бросила его почти перед свадьбой и вышла за другого. Ну и Моня тут же женился на первой подвернувшейся девушке. 'Одноразовое' совращение его Тамарой Ивановной, было единственной его изменой жене, если это можно так квалифицировать. А тут - невооружённым глазом видно, что влюбился.

Моня как на духу выложил мне, что его Ольга - француженка по национальности, внебрачная дочь скрипача-француза, учившегося в Московской Консерватории. Она необычайно талантлива - прекрасно рисует, поёт и играет на гитаре. Работает в Большом театре бутафором-декоратором. Ей всего двадцать один год, а выглядит она ещё моложе. Зато страстна необыкновенно: сама звонит в ИМАШ в лабораторию и прямо во время работы тащит его к себе домой на Таганку. Потом, правда, отпускает, опять же, на работу. Вечерами они могут встречаться лишь урывками - Моне надо спешить в семью.

- Так что, она тебе девушкой досталась? - поинтересовался я.

- Нет, какой там девушкой! - отмахнулся Моня. - Она успела переспать с такими известными артистами, - и Моня назвал мне две фамилии очень известных и любимых народом артистов с таким пафосом, как будто это он сам переспал с ними.

Назавтра я приехал из Мамонтовки в ИМАШ уже с собранным портфелем, готовый вечером уехать в Курск. Моня тут же повёл меня на встречу со своей Олей. Эта встреча, оказавшаяся роковой для меня, так и осталась у меня в памяти: солнечный, но не жаркий день, сквер перед Политехническим музеем, зелёная скамейка в сквере:

- Запомни - ты фотограф из ИМАШа, начальник фотолаборатории; я - работаю у тебя, ты мой начальник!

- Зачем тебе это враньё, ты же фотографировать не умеешь! - упрекнул я его.

- Так надо, так надо! - делая страшные глаза, прошептал мне на ухо Моня, потому, что со скамейки встало и направилось к нам интересное существо, увидеть которое я никак не ожидал.

По рассказу Мони я нарисовал себе портрет, этакой 'девицы-вамп', страстной высокой брюнетки в теле, с яркой косметикой на лице и массивными серебряными украшениями на руках и шее. Ещё бы - француженка, художница, соблазнительница!

А к нам подошла с виду школьница, маленького роста худенькая блондинка с короткой стрижкой, огромными серо-голубыми глазами и полными розовыми губками. Форменная малолетка! Одета эта малолетка была в потёртый до дыр голубой джинсовый костюм и мальчуковые ботинки. Ни следа косметики, ни одного украшения! Было даже немного непонятно - девочка или мальчик это.

Она поцеловалась с Моней, за руку жеманно поздоровалась со мной и неожиданно низким голосом сказала:

- Привет, фотокоры! Как жизнь? - как будто мы были её сверстниками, а не солидными учёными, намного старше её возрастом.

- Да всё щёлкаем затворами, - осторожно ответил я, вспоминая, чем же всё-таки занимаются 'фотокоры'.

- А затворы-то всё оружейные! - подыграла мне Ольга, и я, смутившись, посмотрел на Моню.

- Скажите правду, мальчики, - Оля встала между нами, взяв нас обоих под руки, - небось, на КГБ работаете?

Я в ужасе отвёл взгляд с памятника Дзержинскому, стоявшему на площади перед зданием КГБ, и, в свою очередь, подыграл Ольге:

- Он, - я указал на Моню, - из Госстраха, а я - указав на здание КГБ, - из Госужаса!

Оля громко захохотала, а Моня шикал на нас, пугливо озираясь по сторонам.

- Приглашаю вас на пятнадцатый этаж в 'Огни Москвы'! - вдруг предложил я. - Отличная погода, приятная встреча; посидим, выпьем, и может мне удастся завербовать Олю! - пошутил я. Долгий внимательный взгляд Оли дал мне понять, что шутка дошла до неё по своему прямому назначению.

Моня отказывался, тараща глаза и уверяя нас, что он на работе, но мы его уговорили. Я не знаю человека, которого первое пребывание в кафе 'Огни Москвы' не восхитило бы, особенно если находишься на веранде. Хотя бы после 'разгрома' гостиницы это чудо сохранилось, как впрочем, и сама гостиница! Оля была на пятнадцатом этаже первый раз, и на её художественную натуру это посещение произвело большое впечатление. Плюс шампанское и привлекательная компания.

Посреди трапезы Моня забеспокоился и заспешил на работу. Оля хватала его за руки, что-то шептала ему на ухо, и до меня донеслось только слово 'Таганка', но кавалер был неумолим. После ухода Мони, Оля матюгнулась на его счёт, и мы продолжали нашу встречу вдвоём.

Меня удивила коммуникабельность Оли - она первая перешла со мной на 'ты', даже 'брудершафт' не понадобился; сразу же стала использовать в разговоре 'ненормативную' лексику, причём делала это с большим изяществом. Моню от её словечек аж в краску бросало - сам он, взрослый мужик, никогда не использовал мата. В довершение всего, Оля курила сигареты - и готов образ этакой интеллектуальной дюймовочки-'эмансипэ'. И женственности в этом образе было маловато.