ставил дыбом все волоски на шее и других местах, которых касался. После этого бритьё - одно удовольствие. А почему я вдруг упомянул про жидкость 'Пингвин'? А вот почему.

Поздним вечером, когда мы с Тамарой, уже выполнили свой 'супружеский долг' и готовились спокойно заснуть, какая-то тень, бесшумно проникла к нам в комнату. Тамара чуть не завизжала от ужаса, но я быстро прикрыл ей рот рукой. Тень в полутьме начала шарить по комоду и, нащупала, наконец, мой 'Пингвин'. Тень понюхала пузырёк, а лосьон пахнул спиртом и одеколоном одновременно. Становилось интересно, неужели тень будет сейчас бриться? Но тень тихонько перелила 'Пингвин' в кружку, которую держала в руках. Потом залпом выпила содержимое кружки, и тут уж нам пришлось срочно вскакивать с постели, включать свет, и оказывать тени первую медицинскую помощь.

Тенью оказалась наша хозяйка - она, видите ли, приняла мой 'Пингвин' за одеколон и решила полечиться, потому, что у неё была 'жога'. От этой жидкости все волосы, которые, возможно, имелись у хозяйки в желудке, поднялись дыбом; она стала задыхаться и жалобно стонать. Я сбегал на кухню, набрал кружку воды и стал отпаивать хозяйку. Та выжила, но бриться я перестал - следующей порции 'Пингвина' она не выдержала бы.

Нет, я это рассказал не для того, чтобы очернить хозяйку. Просто хотел показать, в какой компании мы жили. Конечно же, мы пили тоже, но не 'Пингвин', и не по ночам. А так как в Светлогорске податься было некуда (в местный ресторан меня не пускали, потому, что я не взял с собой пиджака и галстука), мы ездили в Калининград. Там меня в ресторан пускали, в каком угодно виде. В зоопарк тоже, говорю я об этом потому, что мы туда зачастили.

Кроме того, что Калининградский зоопарк считался одним из лучших в Европе, там ещё можно было спокойно устроиться на скамейке и, глядя на наших братьев меньших, выпивать и закусывать. Особенно любили мы устраиваться перед бурым медведем, которого посетители научили показывать один неприличный жест за кусок хлеба. Мы смачивали хлеб портвейном, и мишка начинал нам показывать свой жест, причем с удвоенным неприличием.

Любили мы посещать и обезьянник. Почему мы, люди, любим смотреть на обезьян? Да потому, что ощущаем себя значительно культурнее и красивее их! Вы заметили, что люди, которые уступают в этих качествах приматам, не очень-то любят смотреть на них. Им остаётся любоваться разве что крокодилами!

И вот наступил день, оказавшийся для меня с Тамарой одним из самых весёлых в наш калининградский вояж. Как обычно, мы выпили с медведем, а потом перешли к обезьяннику. И там заметили одну небольшую клетку, которая оказалась не только свободной, но и с открытой дверью. Или она освободилась только сегодня, или просто мы её не замечали раньше. Когда Тамара выпивала, у неё в отличие от трезвого состояния, иногда возникали яркие, оригинальные идеи и мысли. Я полагаю, вы уже успели заметить это?

Так вот, идея Тамары заключалась в том, что 'слабо' мне тихо раздеться и, пока никого поблизости нет, зайти в свободную клетку? И попытаться изобразить из себя гориллу, нет, шимпанзе, нет, Арон Гутана, или как там его? Гениальная мысль пришла сама собой - изобразить снежного человека, которого никто толком не видел, и поэтому не будут говорить, что, дескать, непохож!

Мы подобрали на мусорке кусок ровного картона от коробки и, изводя шариковую ручку, написали жирными печатными буквами: 'Снежный человек. Возраст 30-35 лет. Пойман в окрестностях Калининграда. Не дразнить - опасно!'.

Дождавшись, пока поблизости не было ни души, мы кусочками проволоки прикрепили эту картонку на клетку. Потом я в момент сбросил с себя одежду, и 'мухой' влетел в клетку, закрыв за собой дверь и закрепив её той же проволокой.

Когда меня спрашивают, снял ли я тогда с себя трусики, то я, поражаясь неуместности этого вопроса, отвечаю на него вопросом же: 'А видел ли когда-нибудь спрашивающий снежного человека в трусиках?' Да этого даже представить себе невозможно!

Раздетый, я мало, чем отличался от снежного человека нашей средней полосы. В калининградской местной газете была даже помещена выдержка: 'Тело густо покрыто тёмной шерстью, на лице и голове также имеется избыточная растительность. Мышцы, обильно присутствующие на теле, внушительные по размерам, выдают достаточно сильный экземпляр дикого животного. Наш калининградский 'Йети' свободно передвигается по полу клетки на задних конечностях, иногда он быстро взбирается до потолка по ячейкам клетки и сильно трясёт её, при этом издавая нечленораздельные звуки'.

Позволю себе здесь заметить одну неточность: звуки, которые издавал наш 'Йети' были вполне членораздельные и даже цивильные. Не представляя себе, какого рода звуки может издавать снежный человек, я вспомнил понравившуюся мне фразу из объявлений на сухумских магазинах: 'Ахухахутра моапсыуэйт' ('Торговля производится' - в переводе с абхазского). И я решил, что эта фраза, произнесённая с достаточно яростным выражением лица, достойна языка 'Йети'.

'А ху-хаху-тра! Моап-псы-уэйт!' - скаля зубы, ревел и рычал я, не рассчитывая, что возле клетки окажется знаток абхазского языка - таковых и в Сухуме немного.

Народ стал стекаться к клетке, и в этом немалая заслуга Тамары. Она стала разыскивать группки людей, подбегать к ним, возбуждённо крича: 'Вы видели? Снежного человека видели? Только сегодня появился, недавно поймали, говорят!'.

Народ гримасничал, повторяя за мной магические слова на абхазском: 'Торговля производится'. Тамаре пришла в голову удачная мысль, уговорить какого-то зеваку подать мне початую четвертинку водки. Я, ревя, принял её, неуклюже запрокинул над головой и сделал большой глоток. Подняв опять голову кверху, прополоскал себе горло и с диким бульканьем выпил водку. Народ ахнул: 'Водкой горло полощет - во, сила!' Вторым глотком я, как институтский 'малахольный' по прозвищу Фидель Кастро, прополоскал себе зубы и пустил водку тонкой струйкой в публику. Та шарахнулась в стороны.

Мне стали протягивать зажжённые сигареты. Я не люблю дыма, но фокус решил всё-таки показать. Оторвав от тлеющей сигареты 'насусленный' кончик (мы, снежные люди, тоже брезгливые!), я быстро положил её себе на язык и спрятал в рот. 'Съел горящую сигарету!' - восхитился народ. Затем открыл рот, выпустил клубы дыма, и пальцем 'выстрелил' горящий окурок в толпу. Толпа восторженно завыла.

В меня стали тыкать палками, 'стрелять' окурками, и что хуже всего, я заметил людей, наставивших на меня объективы фотоаппаратов.

- Оставить своё изображение в таком виде? В городе великого Канта? Никогда! - твёрдо решил я, и грозным рыканьем предупредив народ, что торговля, несмотря ни на что, производится, сильно рванул дверь, и, сорвав проволочную петлю, вышел наружу.

Визг, вопли и мат сотрясли воздух, и толпы в момент не стало.

- Вот как надо в капстранах демонстрации разгонять! - успел подумать я, и стрелой бросился в кусты. Тамара - за мной. Через минуту аккуратно одетый джентльмен в очках, с бородкой и под ручку с красивой дамой, уже удалялся подальше от обезьянника. И никто даже заподозрить не мог в нем дикого 'Йети'.

Интереснее всего то, что четверть века спустя мне посчастливилось увидеть свою фотографию в клетке. А привёз её в Москву один мой знакомый, работавший в Калининграде на заводе электропогрузчиков. Ему удалось 'щёлкнуть' меня в клетке, правда, снимок получился неважным.

- Чем-то на меня похож! - осторожно спровоцировал я на откровенность удачливого фотографа.

- Скажете тоже, Нурбей Владимирович - это же зверь дикий, а вы - наш уважаемый профессор! - широко улыбаясь, разубеждал меня земляк Канта.

- И то - правда! - вздохнув, согласился я.