Присутствующие сообщили мне потом, что она напомнила им речь Цицерона против Катилины, хотя откуда они могли её слышать сами?
Я начал с моего желания честно трудиться на благо ТПИ, и о провокации со стороны Поносяна, на что есть свидетели. Говорил о том, что Поносян отговаривал меня от вступления в ряды КПСС, чему тоже есть свидетели, а сам подал заявление при этом. Поносян добился неизбрания по конкурсу опытного преподавателя, бывшего завкафедрой Стукачёва, которого он использовал для опорочивания меня перед ректором - на это имеется заявление, подписанное самим Стукачёвым. Поносян, будучи ответственным секретарём приёмной комиссии, добился поступления по конкурсу, достаточно высокому, в наш институт, десятков ребят, почти не знающих русский язык. На каком языке они сдавали вступительные экзамены, и как они сдали экзамен по русскому языку? А ведь они из той же республики, откуда приехал Поносян. И последнее - Поносян говорил мне при свидетеле, что если ректор будет несговорчив, то у него имеется на него фотокомпромат, касающийся отдыха ректора в Кисловодске:
- Абрам Семёнович, - обратился я к ректору, - рассказать, чего именно касался компромат из Кисловодска?
О романе ректора многие знали, и в зале раздался смех. Ректор сидел весь красный, потупив голову. Поносян сидел в зале с цветом лица, соответствующим его фамилии. Зал слушал меня с таким вниманием, как будто я открывал им государственную тайну. А ведь почти все всё это знали:
- Я считаю, что такому человеку, как Поносян не место в Партии, да и в институте, а парторганизация должна сделать выводы и очистить институт от скверны, которая сегодня позорит, а завтра погубит наш институт! Не надо оваций! - в шутку добавил я и, раскланявшись с залом, сошёл с трибуны. Вопреки моей последней просьбе из зала раздались аплодисменты.
- Блеск! Чем не: 'Квоускве тандем, Катилина, абутере патиенциа ностра!' ('До каких же, наконец, пор, Катилина, ты будешь злоупотреблять нашим терпением!') Цицирона, - как потом мне заметят об этом присутствующие
Не ожидая результатов голосования, я покинул зал. Мне с ними больше не по пути! На Запад, на Запад! - говорил я себе, имея в виду, конечно же, Курск. Потом я узнал, что Поносяна всё-таки приняли в партию, при трёх голосах против. Один из тех, кто был против, стал потом секретарём парткома вместо Володи, другой ректором, вместо Абрама Семёновича; третьей была дама, просто симпатизирующая мне.
А интереснее всего то, что министерская комиссия, которая спустя несколько лет проверяла ТПИ и, найдя там массу злоупотреблений, в результате сместила ректора. И возглавлял эту комиссию ректор Курского политехнического института!
И как после этого не поверить в торжество Справедливости, хотя бы локальной?
Глава 6. Курский соловей
Ход конём
Опять мне удается улизнуть от настигающего катка, грозящего 'раскатать' меня в лист, столь тонкий, что подсунуть его в щель под дверью не было бы проблемой. На сей раз я нашел убежище в древнем русском городе Курске, с его провинциальной тихой жизнью, красивыми курянками - 'горлинками', и по- отечески заботливым начальником - ректором. При этом, получив и карьерный рост! В Курске я заимею все условия для успешной защиты докторской диссертации, получения долгожданного ученого звания 'профессора механики'. Но, как обычно случается с людьми, имеющими 'все условия', со мной приключилась утрата сдерживающих центров, и я 'пошёл в разнос' по женской линии. Этот 'профессорский синдром' стал причиной моего развода с женой, женитьбы на юном создании, и переезда в другой город, лучше которого нет на Руси, а по мне, так и во всём мире:
Перед отпуском, который начинался в первых числах июля, я подал заявление об увольнении, в связи с избранием по конкурсу в другой институт. Мне его с удовольствием подписали, и я стал готовиться к переезду в Курск. Я обещал, как устроюсь на работу, забрать в КПИ, кроме Лили - Тамару, Романа с Галей, и, конечно же, Лиду с Сашей.
Я налегке выехал поездом в Москву, рассказал Тане и Моне о том, что я уже живу и работаю в Курске, причём с повышением. Таня была рада тому, что это вдвое ближе к Москве, чем Тольятти, а Моня заметил, что это 'ход конём' в Москву - сперва длинный ход на Запад, а потом, вдвое короче - на Север.
- Хотя умнее всего было бы этот ход на Запад сделать в три-четыре раза подлиннее, тогда и на Север не пришлось бы заворачивать! - политически рискованно заметил Моня.
Из Москвы я 'Соловьём' направился в Курск, где снова встретился с ректором и поблагодарил его за моё успешное избрание.
- Подумать только, было три претендента на одно место! - заметил мне ректор, - Совету пришлось выбирать одного из трёх. Пришлось замолвить за вас словечко, ваш козырь - это готовая докторская работа. В нашем институте только один доктор, да и то - пожилой. Это непорядок для 'Политеха' в центре России! Да и вообще в Курске докторов наук - раз, два - и обчёлся!
Зашёл вместе с ректором на кафедру, и там, по чистой случайности оказались трое преподавателей, один из которых - Юрий Александрович Медведев, исполнял обязанности завкафедрой. Юрий Александрович - интеллигентный человек, спортивного склада, лет сорока пяти, бывший декан механического факультета, куда относилась и наша кафедра. Он буквально скрасил всё моё последующее пребывание в Курске, помогая и множество раз выручая меня. Но в этот раз мы только познакомились, и он показал мне распределение нагрузки на осень. Я выбрал себе крупный, человек на двести, поток и пару групп практики. Подав заявление о выходе на работу с конца августа, я вылетел самолётом в Киев, а оттуда - во Львов.
Во Львове, оказывается, получили наш огромный ящик с 'гибридами', деталями, кое-каким инструментом и прочими полезными и нужными вещами. Но понятия не имели, зачем я это всё им выслал.
Я встретился с Атояном и всё рассказал ему, напирая на то, что заведующий кафедрой сможет больше помочь делу, чем просто доцент. В конце концов, я уговорил его перезаключить договор с ТПИ на КПИ, а 'гибрид' установить на автобус во Львове, прямо в ГСКБ. Действительно установка 'гибрида' требовала разрезания несущего лонжерона автобуса, и замены его части новой фасонной деталью. А потом переоборудованный автобус предполагалось отогнать для испытаний в Курск.
Целый месяц я приходил в ГСКБ к 8 утра, переодевался в робу и работал 'слесарем-консультантом', руководя действиями сварщиков и сборщиков. Чуть не покалечили автобус - с перерезанным лонжероном, он накренился и чуть не свалился в смотровую яму вместе с 'гибридом'. Но всё-таки устоял.
- Жаль, что не свалился, возни было бы меньше! - в сердцах проговорил один рабочий, самый ленивый и бестолковый из бригады.
- Ах ты, сволочь Бандеровская, вредитель сучий, да я тебя за такие слова по стенке размажу! - накинулся я с кулаками на перепуганного работягу. Написал на него докладную Атояну и попросил заменить на добросовестного мастера. Меня стали побаиваться. Они поняли, что хоть я и в робе, но не их брат- пролетарий, а 'из начальства'. Быть заинтересованным в результатах работы - это, видимо, не для пролетариев!
Наконец, 'гибрид' смонтировали и автобус, загруженный вторым 'гибридом' и другим содержимым был готов к поездке. 'Выпускать' его договорились по моему сигналу из Курска, когда будет ясна обстановка.
Из Львова я опять приехал в Тольятти и дождался приезда из Тбилиси Лили. Собрали мои вещички - книги, одежду, другие мелочи для общежитейской жизни в Курске. Лилю и друзей я обещал вызвать, как только договорюсь об их работе.
Тамару же вызывать отпала необходимость. Мои 'тренировки' сделали своё дело, и она в отпуске встретила 'свою судьбу' - неженатого мужика, инженера с ВАЗа, приехавшего из Киева. Они вскоре
