механика'. Наташа назвала себя, протянув руку для пожатия.
Сели за стол, налили шампанского, маленький сетевой репродуктор верещал - то из Москвы, то из Куйбышева, то из Тольятти. Наконец, пробили куранты всё-таки из Москвы, мы весело чокнулись и выпили, я стал открывать штопором бутылки с вином. Наташу вдруг 'потянуло' на поэзию:
- Воткнём же штопор в упругость пробки,
Пусть взгляды женщин не будут робки!
- продекламировала она, немножко гнусаво. И вдруг обратилась ко мне: 'Нури', - с просьбой налить там чего-то. Лиля мигом стрельнула в неё глазами, Лена толкнула ее под столом ногой.
Я удивлённо спросил: - Вы меня?
Та стала лепетать о том, что у неё в Казани был знакомый Нурбей, так его все называли Нури, и так далее: Но 'слежка' за нашим поведением уже началась. Всё это не скрылось от малолетней сестры Лены, которая с нескрываемым любопытством наблюдала за словами, многозначительными взглядами, толчками ногой, и другими полными тайного смысла действиями взрослых.
И вдруг из репродуктора донеслась неизвестная доселе песня - 'С чего начинается Родина:' Надо сказать, что песня эта и на выдержанных людей производила сильное впечатление, а тут мы все выпившие, удалённые от любимой 'малой' родины. Кто от Москвы, кто от Тбилиси, кто от Казани, кто-то от Саратова, к тому же, некоторые были уже с изрядно подпорченными нервами. И, не выдержав нервного, и мало ещё какого напряжения, Наташа громко разрыдалась. Лена бросилась её успокаивать, а Лиля, всё поняв, бросилась энергично царапать мне лицо, успев порядком его изуродовать!
Гена стал удерживать её за руки. Положение было критическое. Но 'спасла' его малолетняя сестра Лены. Вскочив со стула с заплаканным лицом, она патетически обратилась к присутствующим:
- Послушайте, взрослые, я ничего не понимаю, объясните мне, пожалуйста, кто здесь кого любит?
Этот слёзный детский призыв поставил нас на место: мы все дружно расхохотались и продолжили выпивать, простив всем всё и забыв обо всём, кроме Нового Года. Под утро пьяненькую Наташу забрали Гена с Леной. Как они улеглись там вчетвером - остаётся загадкой. Я предложил, правда, 'разбиться' на тройки, и оставить Наташу у нас, но не понимающая тольяттинских шуток Лиля, опять показала, было, когти:
Наконец, проводив гостей, мы с женой улеглись на узенькой общежитейской кровати, и, согласно брачному кодексу, я должен был исполнить свои супружеские обязанности. Но я их всё не исполнял. На вопрос жены о причинах моего воздержания, я не скрывая, сообщил, что боюсь заразить её, не будучи уверен в своей 'стерильности'. Лиля пристально посмотрела на меня, и поняла, что перед ней стояла альтернатива - либо снова вцепиться мне в лицо, либо примириться с реальностью. Но, подумав, решила:
- А, чёрт с ним, давай! - махнула она рукой, и я понял это, как руководство к действию.
Назавтра я купил в аптеке ещё триста тысяч единиц бициллина, новокаин, шприц, и Лиля сама вколола мне лекарство, правда, несколько преждевременно.
Тбилисские морозы
Мы договорились вместе поехать в Тбилиси. Лиля рассказала мне про увольнение Геракла и высказала мысль, что надо бы встретиться с Трили, может он предложит мне отдел, освободившийся 'из-под' Геракла. На фоне моих неудач в Тольятти, я счёл это предложение дельным. Официально попросил отгул в счёт предстоящего отпуска, и до начала нового семестра - 7 февраля, я был свободен.
Поехали мы через Москву поездом: было решено проверить меня на 'стерильность' в большом городе у платного врача. А такого я знал, по крайней мере, по табличке, вывешенной на бывшей улице Кирова (Мясницкой), напротив своеобразного здания ЦСУ, построенного по проекту великого Корбюзье. Табличка гласила - 'Д-р Альф, венерические заболевания'.
Приехав в Москву, мы сразу же зашли на Мясницкую, и я, отпустив Лилю погулять, не без трепета зашёл к доктору. Альф принимал прямо в своей квартире, ассистировали ему две женщины - пожилая и молодая, думаю, что это были его жена и дочь. Очереди не было, и я сразу прошёл в кабинет. Доктор оказался худющим стариком лет под восемьдесят, почти слепым, но страшным матюгальщиком. Пациентов своих он называл на 'ты', и говорил с ними сплошным матом, видимо те лучшего обращения и не заслуживали.
Я обрисовал ему симптомы моей болезни, но он прервал меня, как только я начал.
- Всё ясно - гоноррея! Лечился ли как нибудь?
Я, смакую подробности, описал, как мы сперва разводили бициллин водой из чайника на блюдечке, а получившуюся кашу пытались вколоть в 'мягкое место'. Ну, и как потом всё-таки вкололи миллион бициллина с новокаином, под обильный гарнир водки. Ну, и про заключительный укол в триста тысяч.
Доктор Альф прерывал мой рассказ такими матерными восклицаниями, что в комнату даже заглянула пожилая женщина и спросила, всё ли у нас в порядке. Альф отдышался и констатировал: 'в общем, всё правильно, хотя могли оба и подохнуть!'
- Завтра с ночи задержи мочу, а утром пораньше приезжай ко мне. Постарайся водку не пить или пить поменьше!
Остановились мы с Лилей у дяди - он поместил нас в своей художественной мастерской, которую ему недавно выделили. Это была маленькая однокомнатная квартира гостиничного типа, без кухни, но с туалетом и умывальником. Там оказалось очень удобно, так как мы были одни.
Водку я всё равно выпил, но, тем не менее, мочу задержал. Утром, часов в восемь, едва удерживаясь от 'протекания', я сел в такси и примчался к Альфу. На каждом ухабе, не в силах удержать, часть мочи я всё- таки терял. Сдерживаясь из последних сил, я поднялся-таки к Альфу и позвонил в квартиру. Дверь мне открыли, но к своему ужасу, я увидел в коридоре очередь из трёх человек. Понимая, что не удержу своей ноши, я попросил доложить, что пришёл больной с переполненным мочевым пузырём.
Альф принял меня без очереди. Подвёл к умывальнику и приказал наполнить по очереди три пробирки - в начале, в середине, и в конце процесса. Кажется, до этого он сделал мне массаж предстательной железы, надев резиновый напаличник и приговаривая: 'Это моя работа!'.
Альф выписал мне направление в лабораторию (которая почему-то оказалась на первом этаже прямо в доме, где жил доктор), сослепу переходя ручкой с бланка на клеёнчатую скатерть стола. А я в это время поинтересовался, почему он просит больных помочиться в умывальник, хотя рядом стоял унитаз.
- Ты что, с деревни приехал? - Альф даже оторвался от писанины, - где ты видел, чтобы мужики в унитаз писали? Если есть умывальник, то мужик, если, конечно, он не дурной, всегда писает туда. Во- первых, не обмочит всё вокруг, а во-вторых, тут же подмоется, не отходя от 'кассы'!
Альф вручил мне три пробирки, направление, взял деньги (не помню уже сколько, но немного), и сказал:
- Если всё в порядке - иди домой и впредь веди себя умнее, если нет - зайдёшь ко мне снова!
Ёжась от стыда, я понёс пробирки в лабораторию. Подойдя к окошечку, я не обнаружил там приёмщицы, и робко, жалобным голосом попросил позвать её.
- Маня, тебя тут опять сифилитик от Альфа спрашивает! - с нескрываемым презрением прокричала, кажется, уборщица.
Не торопясь и изобразив губами 'куриную гузку', Маня брезгливо приняла у меня пробирки и направление.
- Завтра зайдите за результатом! - бросила она мне, и уже обращаясь к товаркам, продолжила - этот Альф совсем ослеп от старости - гляди, как он заполнил направление!
Весь день я нервничал, даже пошли в кино, чтобы отвлечься, а вечером зашли к дяде. Я рассказал ему о том, какова жизнь в Тольятти, как там хорошо и перспективно. Чувствуя, что я привираю, дядя ворчливо спросил, ужалив меня в самое сердце:
- Следующим, какой город будет - может Сыктывкар?
Утром я, дрожа от нетерпения, зашёл в лабораторию и назвал свою фамилию, прибавив: 'от Альфа'.
Маня вынесла результат анализа и передала бумажку мне в руки, как мне показалось, с уважением:
