не «не поняв», потому что это — тайна превыше ума человеческого и ее невозможно «понять», а — не поверив, не услышав ушесами веры и любви, многие из учеников Его (с этого времени)
И мы видим тут удивительную вещь: Господь, Который оставил девяносто девять овец, чтобы отправиться в горы взыскать единственную заблудившуюся, — Господь не стал уговаривать этих учеников: «Вернитесь, понимайте это не буквально, ну куда же вы?», и проч. — но обратил к оставшимся ученикам суровые слова:
Само Таинство было установлено Спасителем в важнейший день Его земной жизни — перед крестными страданиями и искупительной смертью за людей. Непосредственно перед Гефсиманией, на пасхальной вечере, когда они ели, Иисус
Здесь мы видим и первый чин совершения Евхаристии: молитва в Иерусалимском храме, затем совершение Евхаристии по домам («преломление хлеба» и есть Евхаристия), затем трапеза любви — «агапа». Приурочивалось совершение Евхаристии к воскресному дню, в воспоминание Воскресения Спасителя, обычно это было ночью. Вот что свидетельствует Книга Деяний Святых Апостолов:
Евхаристия сразу стала оформляться как центр церковной жизни той или иной общины и Церкви; в воскресные и праздничные дни христиане города собирались ночью в евхаристическое собрание, возглавляемое епископом; с умножением общин предстоятелями их и самостоятельными совершителями Таинства стали также пресвитеры. Мы здесь не будем входить в историю становления Литургии как чина: это и перенос совершения Таинства на утро, и прекращение традиций агапы, и формирование унифицированных чинопоследований; для нас важно то, что Литургия оставалась главным действием Церкви, выражением ее, центральной точкой ее жизни. В Литургию стянулись все нити церковной жизни. Это произошло в согласии со словом Господа:
Вот в Литургии все и выявляется. Возьмем догматику. Неточные, коренные догматы нашей веры — догмат Троицы, Боговоплощения, Воскресения. В Литургии мы приносим молитвенное приношение Богу Отцу, нисходит Дух Святой и претворяет хлеб и вино в Тело и Кровь Христовы, которыми приобщаются верующие. Догмат здесь выявляется не в умозрении, а в самом реальном деле. Воплощение: как Бог неизменно, неслиянно, неразлучно и нераздельно соединился с человеческой природой, так в Литургии, в причащении Святых Тайн, мы соединяемся с Богом теснейшим, преискреннейшим образом. По мнению же некоторых богословов (А.И. Осипов), вопрос, занимавший умы в средние века, — как хлеб и вино превращаются в Тело и Кровь, также решается через выявление догмата Боговоплощения: как Бог соединился с человеком, подобным же образом Божество Христово соединяется с хлебом и вином. Голгофская жертва, оправдывающая и спасающая человека, — также абсолютно реально выявляется на Литургии. Не «вспоминается» в человеческом смысле и не повторяется, не воспроизводится — ибо она уже совершена один раз, на все века, но именно выявляется: вневременная, сущностная, свершившаяся Жертва Христова проецируется на временный план бытия, так что человек может каждый день при совершении Литургии приобщаться ей — не мечтательно, не воображательно, но совершенно реально; тем самым Евхаристия сводит вечность в нашу жизнь, и мы воспринимаем ее, растворяем нашу временную жизнь вневременной спасительной Жертвой Христовой, и уже оказываемся в Царстве Божием, уже живем жизнью будущего века.
Наконец, неразрывно связано Таинство Евхаристии с Воскресением Христовым.
Часто спрашивают: зачем нужна догматика? Почему Церковь «цепляется» за все эти догмы? Литургия отвечает нам на это: потому что догматика — это не отвлеченное умствование, но реальное дело, и, главное, — дело наше, т. е. каждого из нас. Это ведь все касается нас: это мы, я совоскресаю со Христом, я получаю вечную жизнь, я приобщаюсь Богу Воплотившемуся, я волею Христовою оказываюсь как бы во глубинах Святой Троицы (
Наше участие в этом Таинстве, приобщение Чаше Жизни дает нам все, что есть в Церкви, — оправдание, освящение, бессмертие. Еще надо сказать: мы говорим с вами, что все Таинства созидают Церковь: Евхаристия — даже выше того: она и есть эта созидаемая Церковь. Евхаристия и Церковь — понятия почти тождественные. Евхаристией связываются люди в Тело Христово: все мы причащаемся Одного и Того же Христа, Его Святейшие Тело и Кровь проходят до последних атомов нашего существа — и мы становимся через это ближе, чем братьями и сестрами, — одним Телом в самом что ни на есть буквальном смысле этого слова.
Через Евхаристию мы живейшим образом связываемся и с Церковью Небесною.
Таинством Евхаристии как бы «навершаются» прочие Таинства: Церковь совершенно ясно содержит эту интуицию, что без Причащения Святых Христовых Тайн все прочее не то чтобы недейственно — вовсе нет; каждое Таинство есть действие всесильной и все–полной благодати Божией, — но некоторым образом несовершенно, подготовительно, недостаточно.
Это видно из самого устроения Церкви: Церковь вменяет нам в обязанность регулярное причащение; прочие же Таинства принимаются нами либо один раз, либо употребляются по надобности (покаяние, соборование). Обязательным и, собственно, делающим нас церковным христианином является для нас исключительно Евхаристия. По канонам Церкви человек, пропустивший три воскресения подряд без, участия в Евхаристии, т. е. без причащения, тем самым ставит себя вне Церкви (конечно, если он не болен, не под епитимией, и проч. — т. е. в нормальном порядке вещей).
Чинопоследования Крещения и Миропомазания указывают на Евхаристию, в нем, как и в чинопоследовании Елеосвящения, мы молим Бога, чтобы человек сподобился причаститься Святых Тайн. Покаяние даже традиционно в Русской Церкви соединилось для нас с Причащением в одно. Таинство Брака раньше вообще совершалось во время Литургии, и совместное причастие было непременным и
