себя подданными апостоль­ской кафедры; от короля германского он требовал при­сяги и совершенного во всем повиновения, как от вассала; Саксонию, покоренную Карлом Великим, по­читал достоянием св. Петра якобы по завещанию сего государя. Легатам своим во Франции поручал собирать ежегодную лепту Петрову; Филиппу I, ко­ролю французскому, грозил анафемой. С Англии собирал дань, а английскому королю Вильгельму Завоевателю угрожал за отказ в верноподданничес­кой присяге. Королю датскому напоминал, что он будто обещал вручить себя и царство св. Петру, и предлагал одному из сыновей его в дар какую-либо из областей, принадлежащих еретикам. Королю вен­герскому напоминал, что он не может остаться ко­ ролем, если не объявит, что получил свой лен (удел) не от императора, а от св. престола, так как государ­ ство его издревле было передано св. Петру. Импера­тора германского Генриха IV он приводит в Каноссу и издает законы для Польши, Швеции, Норвегии, Далмации. Даже на отдаленную Россию простер свои притязания Григорий VII, предлагая великому кня­зю Изяславу Ярославовичу получить из рук его Рус­ское царство как дар Петра на том основании, будто сын Изяслава, посещая Рим, объявил, что хочет по­святить царство свое св. Петру.

Григорий VII строгими узаконениями навсегда упрочил в Западной Церкви безбрачие духовенства и запретил богослужение на ином языке, кроме латинского и, таким образом, нарушил данное сла­вянам двести лет назад папой Иоанном VIII разре­шение молиться на их родном языке, чем еще бо­лее умножил причины церковного разрыва между Западом и Востоком.

Возомнив себя всемирными властителями, папы присваивают себе для ношения знаки царского от­ личия. Вместо епископской митры они носят тиа­ру, которая служит отличительным знаком не толь­ко епископского, но и царственного их достоинства. Особенность устройства тиары заключается в том, что обыкновенная папская митра украшается цар­ской короной. Со времени Николая II она украша­лась двумя коронами, а при Бонифации VIII и в последующие времена — тремя. По объяснению папы Николая, ношение на митре двух корон дол­жно служить знаком, что папе принадлежит власть над человеческими душами не только на земле, но и на небе. Идея эта еще определеннее стала выражаться присвоением митре трех корон. Эта троица стала обозначать, что папам подвластны три цар­ства: 1) Церковь, 2) все царства мира и 3) мир загроб­ный. Впоследствии, чтобы возвысить свое царствен­ное достоинство и внешним образом, папы стали короноваться. По разъяснению Иннокентия III, во время коронования Церковь, вступая как невеста в союз с наместником Христа на земле, приносит ему в приданое бесценное сокровище, т.е. полноту ду­ховной и широту светской власти. «Как символ ду­ховной власти, — говорит Иннокентий, — Бог дал мне митру, а как символ светской власти — коро­ну. Митра дается ради священства, корона же — ради царственного достоинства. Ибо Бог поставил меня наместником Того, Который в Писании назы­вается 'Царем царей, Господом господей, Иереем вовек по чину Мелхиседекову'». Церемония коро­ нования пап совершается и в настоящее время, и сам обряд коронования сохраняет присвоенный ему ранее смысл. Возлагая на папу тиару, старейший из кардиналов-диаконов возглашает: «Прими тиару, украшенную тремя коронами, и знай, что ты — отец князей и царей, владыка Вселенной, намес­тник Бога на земле». История нам указывает, что папы иногда употребляли и важнейшие царские отличия: державу, скипетр и меч, как, например, Бонифаций VIII. Папы домогались низвести цар­ственных особ на степень даже папских берейто­ров, и некоторые князья им в этом повиновались. Это требование папы основывали на подложной дар­ственной записи Константина Великого, утвержда­ющей, что якобы сам Константин выполнил однажды обязанность берейтора при папе Сильвестре I. Первый пример к выполнению такого домогатель­ства пап подал король Пипин, помогший папе Сте­фану III высадиться из седла. Эту унизительную для царственных особ услугу выполнили впослед­ствии Франциск I, Карл V и Фридрих Барбаросса, которому даже довелось помогать садиться на коня антипапе Виктору IV и папе Александру III. Эта услуга вводилась папами как обязательство, что мы видим из книги «Саксонское зерцало», в которой венценосцам дается такое назидание: «Когда папа садится на коня, император должен помогать ему, поддерживая стремя». От королей папы требовали выполнения и других унизительных услуг, что мы видим из предписаний, содержащихся в книге: Sacrarum ceremoniarum ecclesiae Romanae. Lib. III. В ней излагается церемониал во время банкетов, которые устраивались папами при восшествии на престол. Из него видно, что перед началом банкета император помогал папе умывать руки и подавал папе первое блюдо, за получением которого выхо­дил за двери пиршественного зала. За стол садил­ся он не с папой, а с кардиналами, и притом ниже их. Затем светские князья должны были служить папе за столом, хотя бы то были братья или сыно­вья королей. Такая церемония, насколько известно, была выполнена при вступлении Бонифация VIII в Латеранский дворец. Неаполитанский король вел его коня под уздцы и потом, с короной на голове, прислуживал ему за столом. Возвышая свою светс­кую власть, папы последовательно стремились к тому, чтобы ни венценосцы, ни простые смертные ни на минуту не забывали, что они рабы, а папа — полновластный их повелитель. С этой целью папа­ми в средние века был введен обычай, обязатель­ный безусловно для всех, представляющихся папе, — целовать ему ногу. Чтобы смягчить этот обычай, для человечества слишком унизительный, стали украшать папские туфли изображением на них креста.

Все это можно было бы признать за сказку, если бы все это не было запечатлено на страницах прав­ дивой истории, прочитывая которую истинное хри­стианство должно испытывать горечь и стыд за безумную гордость римских духовных владык.

Вот при каком необузданном своеволии пап ста­вился вопрос о единении христианских Церквей. Но мог ли он разрешиться в том братском духе, к которому так любвеобильно стремилась Восточная Церковь, на этот вопрос пусть ответит дальнейшая история.

Происшедший в 1054 г. между христианскими Церквами раскол на первых порах как бы не давал себя чувствовать. Восток и Запад заняты были свои­ми внутренними делами, и отношения между ними не были еще чужды как политического, так и цер­ковного единения. Запад пока еще мало интересовался церковными делами Востока. Могуществен­ный папа Григорий VII занят был возмущениями против него собственной столицы и продолжитель­ной распрей с императором Генрихом IV и не имел возможности и времени заняться Восточной Церко­вью, с которой не входил в прямые сношения во все время своего правления. Византия подвергалась на­падению турок, которые отняли у нее всю Малую Азию, т.е. главную часть империи, и угрожали Кон­стантинополю. Среди таких бедствий византийский император Алексей Комнин искал себе на Западе союзников. Побуждаемый страхом за существование своей монархии, он, прося одного западного сеньора о помощи, имел даже неосторожность включить в письмо к нему следующие слова: «Я хочу быть под властью ваших латинян... лучше, чтобы Константи­нополь достался вам, чем неверным, ибо в нем нахо­дятся драгоценные святыни Господни». В этих оп­рометчивых словах впоследствии он раскаялся.

Когда ополчения крестоносцев стали сходить­ся в Константинополь, царь Алексей, положение которого между тем поправилось, нашел, что эти союзники страшнее, чем сами турки.

Одновременно с завоеваниями турок на Восто­ке другие мусульмане сделали сильный натиск на крайнем Западе, в Испании. Формировались против неверных крестовые походы. Уже папа Григорий VII призывал христианский мир к по­ходу против турок и собирался стать во главе во­инства, но борьба его с Генрихом IV расстроила это предприятие. Оно было возобновлено его пре­емником Урбаном II в 1095 г. Даже патриарх Иерусалимский Симеон сносился с папой через Петра Пустынника, прося у папы покровительства против неверных. Крестоносцы, освобождая византий­ские земли от мусульман, на первых порах не тво­рили насилий над Восточной Церковью и даже, казалось, покровительствовали ей, что, бесспорно, влияло на дружественные отношения между обе­ими Церквами. Так, в Антиохии они освободили из темницы Патриарха Иоанна, мучимого сараци­нами, и, восстановив его с честью на кафедре, не решились назначить другого Патриарха, дабы не нарушить церковных канонов, запрещающих пре­бывание на одной кафедре двух епископов. Если же в Иерусалиме и поставили своего Патриарха на место Симеона, то только потому, что после­дний добровольно пребывал в Константинополе. Да и поставление это произошло благодаря рас­прям крестоносцев, и на Иерусалимском престо­ле в одно время оказались два Патриарха, пока пап­ский легат Даимберт не победил в этом споре своего соперника. С тех пор папы