нашем рыдване можно так виртуозно…

— С рыдваном можно попрощаться… Все господа — нечего тянуть время! Взять средства спасения и живо на левое крыло! — приступил к руководству эвакуацией командир, энергично расстегивая привязные ремни и отсоединяя провода шлемофона. — Минут через пятнадцать наш бывший лайнер сменит статус и станет подводной лодкой…

Авиаторы спешно выкидывали из чашек сидений мокрые парашюты и доставали покоившиеся под ними одноместные резиновые лодки и упакованные в тонкие, чехлы НАЗы — носимые авиационные запасы. Открыв аварийный люк, по одному — помогая друг другу, выбирались на плоскость самолета. Кто- то подал изнутри, тюк с единственной на экипаж, большой пятиместной шлюпкой. Правый летчик и второй штурман, балансируя на скользком от морской воды и качающемся на волнах крыле, распаковывали и готовили спасательные средства.

— Хорошенько связывайте лодки, прежде чем надувать, — посоветовал майор, подтаскивая тяжелую упаковку со шлюпкой, — не то унесет ветром…

Старший лейтенант приводил в действия клапаны небольших баллонов, и воздух с шипением наполнял легкие резиновые судна.

— Командир! — крикнул подбежавший штурман, — что-то корма не торопится!

Берестов озадаченно посмотрел на хвостовую часть самолета-разведчика. Там, в небольшой отдельной кабине, находились кормовой стрелок и радист-оператор. Основной выход из отсека располагался снизу — под фюзеляжем. Аварийный — небольшая бронефорточка, ещё виднелся над поверхностью моря. Самолет же, наполняясь водой, все глубже погружал остекление кормы в пучину…

— Чего же они возятся? — воскликнул он, торопливо подходя к самому краю плоскости, так, чтобы стало видно остававшихся внутри членов экипажа.

Стрелок, заметив через узкое боковое окошечко командира, стал отчаянно — жестами что-то объяснять, показывая рукой вниз.

— Твою мать! — выругался майор, сбрасывая куртку, — кажется, мы все же зацепили кормой какую- то льдину, и при ударе повело фюзеляж. У них заклинило люки…

— Влад, — растерянно пробормотал капитан, принимая его одежду, — температура воды — ноль. У тебя не более минуты…

— Постараюсь. Быстро найди мне любую железяку! Возможно, понадобится…

Не теряя времени, он полностью разделся. Штурман обвязал вокруг его талии длинный фал, другой конец крепко зажал в руке.

«К черту твою любимую игру в фатализм, Берестов! Сейчас, сию же минуту надо, во что бы то ни стало, зубами грызть судьбе глотку, а не ждать от неё подачек и послаблений!» — лихорадочно думал Влад, прыгнув с крыла в обжигающую холодом воду…

Несколько раз ныряя под фюзеляж, летчик пробовал дергать ручку замка. Затем, скрипя зубами, силился поддеть дверцу металлической тягой, открученной штурманом от верхней, пушечной турели. Массивный нижний люк не поддавался. Тогда майор попытался открыть снаружи небольшую бронефорточку… Но совладать с перекошенными, неисправными механизмами не получалось. Пробыв в штормовой пучине около десяти минут, он, с помощью друзей, едва смог подняться обратно. Два члена экипажа находились в безнадежном положении, и выбраться наружу из тонущего самолета уже не могли. Напрасен был хрип командира, с трудом натягивавшего одежду непослушными, одеревеневшими от холода руками:

— Объясните Ромке… покажите пистолет… Пусть стреляют в остекление — возможно, удастся разбить…

Но прозвучавшие, внутри кормы, еле слышные выстрелы табельного оружия не помогли — бронированное стекло служило надежной защитой от куда более серьезных пуль. Боковые же, обтекаемые наплывы из пластика, даже поврежденные, выдавить не удалось… Хвост уходил под воду, скрывая окна кормовой кабины и лица, метавшихся в смертельной западне, людей…

Четверо авиаторов, спасаясь от волн, уже вовсю перекатывавшихся через крыло, спешно складывали на дно большой шлюпки плоские упаковки авиационных запасов, и пересаживались в оранжевое судно. Неполный экипаж торопился отплыть от погружавшейся в бездну «Тушки»…

Когда небольшой караван, из одной пятиместной и четырех одноместных резиновых лодок, оказался на безопасном расстоянии, офицеры, сняв шлемофоны, молча смотрели в сторону самолета. С навернувшимися на глазах скупыми мужскими слезами, они провожали в последний путь двух ещё живых товарищей, помочь которым, ничем не могли…

Скоро остался виден лишь серебристый киль, с красной звездой на боку, с минуту возвышавшийся над волнами, словно обелиск. Но и он все быстрее проваливался вниз, пока вода не сомкнулась над его верхней кромкой…

Владислав, живя восьмой год в военном городке, хорошо знал Анастасию. А вот с её мужем — капитаном Лихачевым, они были едва знакомы и, встречаясь на аэродроме или в большом гарнизоне, лишь кивали друг другу, здороваясь. Они и служили-то в разных частях. Берестов числился и летал в боевом авиационном полку. Максим же, окончив техническое училище, возглавлял группу ремонта радиооборудования в эксплуатационной части, что расположилась на окраине аэродрома, неподалеку от самолетных стоянок и огромных ангаров. Объединяло их немногое. Форма, мизерная разница в возрасте, да соседство гарнизонных пятиэтажек, в которых приходилось коротать свободное от службы время.

В свою очередь Настя, работая врачом-терапевтом, прекрасно знала весь летный состав, регулярно — два раза в год, проходивший полную медицинскую комиссию. Кроме того, она часто назначалась дежурным врачом на полеты. Проверяя давление и пульс каждому, кто собирался подняться в небо, Анастасия частенько выслушивала комплименты, анекдоты и прочую ерунду. Изредка кому-то отвечала, с кем-то не разговаривала никогда, но, глянув в лицо любому пришедшему на контроль авиатору, сразу безошибочно вспоминала имя, фамилию, должность и звание.

Девушка неброской, но мягкой, спокойной красотой и удивительным обаянием привлекала многих. Острый ум и неизменное чувство юмора, позволяли, тем не менее, всегда блюсти дистанцию и тактично усмирять пыл некоторых отважных и восторженных поклонников из числа летчиков, штурманов, радистов…

С мужем — Максимом иногда случались размолвки, временами исчезало понимание, но, в целом отношения оставались сносными. Ее вполне устраивал рассудительный и неглупый человек, пятый год, живущий с ней под одной крышей. Сквозь его занятость, усталость и привычку, все же нет-нет, да проскакивали искорки прежнего — огромного и нежного чувства. Это удерживало, хранило семью, грело надежду… Как частенько говаривала сама Настя: «Я навсегда увязла в отношениях с мужем…»

Несколько лет она внимательно присматривалась к Берестову. Несомненно, он был одним из самых красивых мужчин, которых Анастасия когда-либо встречала. Высокий, с темными густыми волосами, с приятным бархатным голосом… Она любовалась мускулистым загорелым телом, когда пилот, раздетый до пояса на очередной комиссии, стоя перед ней, дышал полной грудью…

Дурных мыслей и намерений в её интересе не было и в помине. Анастасия, часто видела молодого человека молчаливым, сдержанным и даже чуть замкнутым. Но Владислав неизменно оставался вежливым и деликатным, а фразы, иногда чудом проскакивавшие между ними, говорили о не чуждой ему интеллигентности. Женский интерес упрямо рос, не давая покоя…

Будучи ровесником её мужа, он засиделся в бобылях и, будто не торопился исправлять положения. Несколько раз девушка порывалась спросить: Отчего до сих пор один? Почему не найдешь близкого человека?.. Настя легко бы задала подобные вопросы кому угодно, не взирая на строгую иерархию. Ей сошло бы, да и вряд ли обаятельное любопытство могло кого-либо обидеть. Но, в общении с Берестовым, что-то мешало и останавливало от привычной смелости. Не хотела она и побаивалась заводить речь о том, что могло бы даже вскользь ранить сердце этого человека.

Безусловно, как и многие другие, молодой капитан, часто любовался привлекательной внешностью врача-терапевта, но при этом не сделал ни единого, циничного намека, не выдал ни одной пошлой шутки и всегда с готовностью — лишь Анастасия заводила о чем-то речь, проявлял дружелюбие и внимание. Не могла она, — не имела права задавать пытливых житейских вопросов, терзавших, возможно, и его душу.