потомки. Но я и понятия не имею, как справиться с трудностями, которые в связи с находкой возникнут потом. Видите ли, я не уверена, что удастся справиться с работами на холме, так как кожа почти истлела, линии совершенно поблекли и, единственное, что сохранилось четко, – это очертания самого холма, его название и имя хозяина карты. То есть, точное место тайника установить невозможно: на какой стороне холма, на вершине или у подножия. Все пометки, которые могли бы помочь, видны очень неотчетливо. Я думаю, мой единственный шанс – отправиться к этому холму и обыскивать его сверху донизу, пока сокровища не будут найдены. В теперешних обстоятельствах подобный труд представляется мне почти невыполнимым и по объему и по тяжести. Да и решимости приступить к работам мне не хватает. Пока я вынашивала всякие планы на этот счет, на сцене вдруг появились два моих врага. Это Гомес, которого вы видели вчера, и Эл Калебра, который попытался убить меня сегодня ночью.

Гомес – испанец, хотя большую часть жизни прожил в Мексике и Соединенных Штатах. Одно время он был индейским агентом в Соноре и там-то и наткнулся на историю о сокровищах Мареса. Эл Калебра, который слишком зверь, чтобы называться человеком, – потомок предателя мексиканца, принимавшего участие в бойне возле Кабалы Дьявола. И хотя он в свое время всячески уклонялся от какого бы то ни было образования, но тут сообразил, что карта может являться путеводной нитью к золоту, которое, как он знал, перевозилось на мулах и которого не нашли после сражения. Он пытался заинтересовать сокровищами индейцев, но в те времена никто из них деньгами не интересовался, и воин, которому эта карта принадлежала, заниматься поисками отказался. Элу многое было известно из рассказов, которые в его семье передавались из поколения в поколение, но он не знал, где произошло сражение.

Гомес же к моменту встречи с Калеброй слышал только, что экспедиция Мареса пропала где-то в Техасе, но теперь, убедившись, что именно индейцы, а не восставшие мексиканцы, уничтожили генерала Мареса и его людей, готов был начать систематические поиски.

Он скопировал карту и ждал только удобного случая.

Майк Костиган восхищенно слушал; это была самая захватывающая история, которую он когда-либо слышал, читал или писал.

– Подумать только! Искать и, в конце концов, найти карту, которая около ста лет хранилась у индейцев, почти забывших о ней! Да ни один более или менее сведущий в истории и традициях индейцев человек никогда не взялся бы за такое дело.

– Гомес – крупный антрополог, знает индейские языки и обычаи, он много ездил по резервациям, а также беседовал с индейцами, живущими в городах, отыскивая следы карты от команчей до Кайовы и в конце концов нашел старого вождя, который видел ее последним.

Он нашел и расспросил моего друга, выяснив, что тот подарил карту мне, и потом обратился ко мне, претендуя на карту, но, зная свои права, я отказалась отдать ее.

Тогда они с Калеброй начали угрожать мне, а в том маленьком городке на Миссисипи, где я воспитывала свою младшую сестру, у меня не было друзей, к которым можно было обратиться за помощью. Наконец я решила приступить к поискам, а они стали следить за мной.

Они следовали за мной по пятам, покушались на мою жизнь, несколько раз обыскивали мою комнату, но я всегда держала карту при себе. Наконец, они заманили меня в пустующий дом на окраине города, обыскали и отобрали карту. Они добились своей цели, а я была так беспомощна в их руках, что не надеялась выбраться живой, но отчаяние придало мне неожиданные силы: пока Гомес рассматривал карту, я вырвалась из лап Эла Калебры, выхватила у Гомеса карту и выскочила из окна второго этажа. Я сильно расшиблась, но все же справилась с головокружением, прежде чем они сбежали по лестнице, и скрылась в кустарнике. Все, что я вам сейчас рассказала о поисках карты, разболтал мне Гомес, пока я была их пленницей.

Зная, что они и в дальнейшем будут угрожать мне, я отправила сестру к нашей тетушке в Вирджинию, надеясь избавить ее от преследований, а сама отправилась в Техас. Я думала, что опередила Гомеса, ведь после нападения на меня в городе их больше не видели. Поскольку карта ничего нового мне уже дать не могла, я оставила ее на хранение, но они, видимо, считают, что она все еще со мной.

Вчера, когда я увидела встречающего вас Гомеса, я... я подумала, – она слегка запнулась, – что вы один из его сообщников, и испугалась. А теперь считаю, что могу вам довериться, хотя и не встречала вас никогда прежде.

Можно было все рассказать вам еще вчера, но я боялась. Вы должны понять меня; я так много плохого узнала о людях за последние несколько месяцев, что теперь готова подозревать едва ли не каждого.

Вчера вечером я пришла в гостиницу очень поздно, сняла комнату, но была совершенно растеряна, потому что и уезжать не хотела, и оставаться боялась. Ведь я думала, что опередила Гомеса, а он приехал первым; наверное, он все-таки успел прочесть название холма, прежде чем я вырвала у него карту.

Я сильно перепугалась, когда Эл Калебра ночью залез ко мне в комнату, чтобы заставить отдать карту, и, если бы она у меня была, я, конечно, отдала бы ее, но, как уже говорила, карта сейчас в сейфе банка Натчезе.

Он не поверил моим словам, вытащил длинный нож, а когда я вскрикнула, закрыл мне рот своей лапой. Мне удалось схватить его за запястье, но он разрезал мою ночную сорочку в лоскуты и собирался убить меня, но тут подоспели вы.

– Лучше бы мне знать все, – буркнул Майк, нахмурив лоб, кельтская ярость медленно разгоралась в нем. – Ну, он так легко не отделается!

– Вы появились как раз вовремя. А еще они опасаются, что я обращусь в правительство Соединенных Штатов и избавлюсь наконец от них.

– Почему же вы этого не делаете? Мне кажется, что, обратившись к юристам, вы и быстрее, и надежнее решили бы ваши проблемы?

– Я боюсь. На эти деньги претендует мексиканское правительство, и если о них узнают, то просто отберут, как собственность государства.

– Кто вам это сказал?

– Гомес.

Майк размышлял:

– Если богатство так велико, как предполагается, то произойти может все что угодно, и вполне допустимо, что правительство Мексики запросто сумеет конфисковать имущество своих верноподданных за неисполнение устаревших испанских законов.