— Вы хотите испортить мою сигару? — произнес он, помолчав, и смущенно рассмеялся.
Лео рассмеялся тоже, не без злорадства. На одну минуту он ощутил свою власть над Самсоном. И: тут же с непоследовательностью человека, стремящегося уйти от самого себя, Лео почувствовал себя жалким и беспомощным. Он вдруг понял, что сила не у него, а у Самсона. Самсон пришел к нему, чтобы заключить с ним сделку, и эта сделка не по душе Лео. И все же он пойдет на нее. Он свяжется с этими жуликами и будет вести жульническую игру и подкупать полицию, чтобы она не сажала его в тюрьму. Все потому, что он бессилен против Самсона. Подлинная сила была у Самсона, и Лео почувствовал ее и не мог уже противиться ей с той самой минуты, когда Самсон упомянул, что ему не придется рисковать крупной суммой, чтобы получить хороший барыш.
Затем, почти непроизвольно, почти не отдавая себе отчета в том, что он собирается сказать, движимый каким-то подсознательным чувством, он сделал вялую попытку воспротивиться предложению Самсона.
— А что будет с лотерейщиком, когда я переманю к себе его контролеров? — спросил он.
Вопрос этот прервал речь Кэнди в ту минуту, когда он старался втолковать Лео, какое это верное дело и как он, не задумываясь, взялся бы за него сам, не будь у него столько дел на руках.
— С кем? — спросил он озадаченно.
— С банкиром, который влез в долги. Что с ним будет, когда я прикарманю его дело?
— Ах, с ним! С ним все будет кончено. Он лопнет, останется за флагом, вот и все.
На минуту Лео почувствовал жалость к этому человеку и стал убеждать себя, что не может поступить с другим так, как поступили с ним, — не может отнять у человека дело и выбросить его на улицу, да еще в такое тяжелое время. Но эти чувства очень быстро заглохли, и он тут же подумал, что в конце концов капитал банкира останется цел. Когда сумма выигрышей превышает сумму ставок, держатель лотереи прикрывает лавочку — и все. Его кредиторы против него бессильны. Закон не встанет на их защиту. Банкир же, выходя из дела, теряет сущую безделицу. У него нет ни фабрики, ни завода — только контора, обставленная двумя-тремя столами и дюжиной стульев. Склада с товаром он тоже не держит. Его товар — наличные деньги. Они лежат у него в кармане. Они притекают каждый день, а выигрыши он выплачивает на следующие сутки. Даже жалование ему не нужно платить своим служащим, все они — за исключением конторщиков и полиции — работают на комиссионных и берут свои комиссионные вперед.
Итак, капитал Лео тоже останется цел. Ему не придется вкладывать в дело все до последнего цента. Лео долго сидел, раздумывая над этим. Где-то в глубине еще гнездился страх, но он принимал его за волнение. Затем снова что-то поднялось в нем и заставило еще раз воспротивиться сделке.
— Почему это вы меня облюбовали? — крикнул он. — Почему вам не пойти к кому-нибудь другому, кто уже знаком с этим делом?
— Да, видите ли… — Кэнди принужденно улыбнулся. Если он откроет Лео, почему ему нужен именно такой человек, как он, Лео решит, что может обойтись без посредника, и постарается от него отделаться. — Я, видите ли, считал, что мы с вами вроде как бы старые приятели, знаем друг друга не первый день… Мне говорили, что вы подыскиваете себе дельце, и я хотел быть вам полезен.
— Да я-то чем могу быть вам полезен? Я ведь рад бы, вы знаете, Сэм. Я всегда рад помочь. Всю жизнь имел из-за этого неприятности. Только с какой стати эти контролеры пойдут ко мне, когда им стоит только шаг шагнуть, чтобы устроиться у другого банкира, у которого дело уже на ходу?
— У вас есть имя, мистер Минч.
Лео подозрительно взглянул на Кэнди. Вот оно — то, чего он ждал! Лео хотелось, чтобы было, наконец, произнесено имя Тэккера, заявлено о его связи с Тэккером во всеуслышание! Это должно было пробудить в нем страх, а страх, быть может, придаст ему силы взбунтоваться против всего этого дела. — Я ведь здесь со всем покончил, вы знаете, — сказал он, движением руки давая понять, что имеет в виду гараж.
— Знаю, но у вас есть имя, мистер Минч, первоклассное имя, как раз то, что нужно.
— Какое у меня имя? Я покончил здесь со всем, говорят вам. Начисто. Я не имею больше никакого отношения к этому гаражу. Это не мой гараж. Я просто сижу в этой конторе, потому что больше негде сидеть. Ни один гвоздь мне здесь больше не принадлежит.
— Правильно, правильно. Очень хорошо. Вам, с вашим именем, совсем не нужен гараж, он только свяжет вас, когда вы займетесь лотереей.
— Да с каким именем? Говорят же вам… Какое у меня имя?
— Как раз такое, какое нужно для этого дела.
— Да что это за имя? О чем вы толкуете?
— О том, что все мы слышали, мистер Минч. О чем мы читали в газетах.
— Тэккер?
— Да, это то, что нужно для дела. Его имя в один месяц сделает вас богачом, даже если вы весь месяц будете сидеть сложа руки.
— Вы хотите, — закричал Лео, и голос его сорвался на какой-то тонкий, испуганный писк, — вы хотите, чтобы я вошел в дело вместе с Тэккером?
— Нет, нет, — сказал Кэнди. — Вовсе нет, нам нужно только имя. В глазах людей вы и он… вас называют вместе, после того что здесь произошло.
— Я не имею ничего общего с Тэккером, — сказал Лео. Он повысил голос. — Я его в глаза не видал. Я не узнал бы его, если бы увидел. Я знаю о нем не больше, чем о крысе, которая тут скребется под полом. — Он встал. — А этот братец мой, который связался с ним! — закричал он. — Хотите знать правду? Я и брата- то видел не больше двух раз, с тех пор как мы расстались еще совсем мальчишками. И видеть не хочу. Для меня он все равно что покойник.
Самсон поднялся тоже. Лео в сердцах повернулся к нему спиной и сделал несколько шагов по комнате. Затем снова обернулся к Самсону и внимательно вгляделся в его лицо. Но в мясистых складках цвета дубленой кожи он прочел только одно: Кэнди озадачен. Лео ужа не испытывал страха. Он ждал, что как только имя Тэккера будет упомянуто рядом с его именем, он даст почувствовать Самсону свою силу. Но этого не случилось. И сейчас мозг Лео работал быстро и четко: Самсон не поверил ему. Никто не поверит ему. Все будут думать, что он скрывает свою связь с Тэккером. Но если дело обернется так, что придется доказывать правду, — что ж, тогда он может сослаться на свои собственные слова. Разве он не говорил им? Чем он виноват, если они не хотели верить? А пока что имя Тэккера будет служить солидным обеспечением для дела. Что-то вроде золотого запаса. Неважно, что его нет в действительности. Нужно только, чтобы люди верили, что он имеется.
Лицо Самсона утратило теперь изумленное выражение и сделалось бесстрастным. Он видел, что злобный страх в глазах Лео сменился сначала задумчивостью, а затем веселым, хитрым огоньком.
— Вы хотите сказать, что вы лично никогда не обращаетесь к ним и они лично не обращаются к вам? — спросил Самсон.
Кэнди чуть заметно улыбнулся. Затем улыбка расплылась, и из-за раздвинутых губ высунулись зубы. Лео с минуту вглядывался в улыбку Кэнди, но, казалось, не видел ее. Потом и на его лице проступила хитрая улыбочка.
2
Самсон не понимал причин своей власти над Лео, не понимал их и Лео. И сколько бы Самсон ни пытался их понять, он бы не смог, и, вероятно, не смог бы и Лео. Причины были слишком сложны. Не только то, что пережил сам Лео, сыграло здесь свою роль, но и множество иных, ему неведомых событий, происходивших: одни — вне поля его зрения, другие — еще до появления его на свет. Одно из таких событий произошло в небольшой меблированной квартирке, которую его родители снимали в восточной части Манхэттена, в той самой спальне, где родился Лео, а потом и его брат Джо. В тот вечер, когда произошло это событие, Лео было двенадцать лет, а Джо — восемь, и они спали рядышком в детской.
Мальчики спали, а их мать, Сара Минч, уже давно прикованная к постели тяжелым недугом, умирала в соседней комнате. Отец возился около постели, стараясь не глядеть на жену. В комнате было очень тихо, и Джейкобу казалось, что тишина обволакивает его, как облако, Джейкоб и сам был болен. Уже много лет его преследовало ощущение, что его тело заживо гниет. Ему было просто не под силу смотреть на Сару, видеть, как она лежит с закрытыми глазами, словно в гробу. Джейкоб, согнувшись, возился около постели; кровь приливала к его склоненной голове, и шум крови прорывался сквозь обволакивавшее его облако тишины.
Когда уже нельзя было больше притворяться, будто он что-то делает, Джейкоб разгладил и без того