этому принудить. Пережитый страх вызвал в нем отвращение к этому бизнесу. И он нашел для себя другую лазейку — торговлю вразнос молочными продуктами на окраинах города. Лазейку эту оставила ему строительная промышленность, не поспевавшая за быстрым ростом города во время бума. На окраинах не хватало лавок.

После этого Лео зарабатывал на жизнь, торгуя маслом, яйцами и молоком, которые он разносил по домам. Но это его не удовлетворяло. Ему казалось, что такое занятие не приносит пользы. Всю жизнь он был купцом, торговал товарами, а не услугами. Торговля услугами казалась ему бессмысленной. Лео должен был чувствовать, что приносит пользу, а если этого не было, в нем зарождалась неуверенность. К тому же дело было ненадежное. Он уже заранее знал, чем оно кончится. Крупный капитал оставил ему лазейку, но лишь потому, что до нее еще руки не дошли; скоро закроется и эта лазейка, и Лео прихлопнут в его норе, если он не успеет вовремя оттуда выбраться. Скоро здесь кругом понастроят лавок, и тогда ему не выдержать конкуренции. Он торгует доставкой, а она никому не будет нужна.

«Я похож на мышь, которая лакомится, пока кошка спит», — сказал себе Лео и, продав не без выгоды свою клиентуру, купил лавку в начинавшем застраиваться квартале. Ему хотелось расширить дело и открыть несколько филиалов, но бороться с владельцами разветвленной сети лавок было ему не под силу, а одна лавка казалась делом слишком мизерным — это значило спуститься очень уж низко по лестнице бизнеса. Лео продал лавку — опять с барышом — и стал развивать эту коммерцию: покупал лавки в застраивающихся кварталах, налаживал дело, потом переуступал его с выгодой для себя.

Так он рылся в объедках на задворках большого нового мира, который строили для себя крупные воротилы. Он рылся ожесточенно, глубоко запуская руки в отбросы. В борьбе за клиентуру он пользовался испытанным методом: торговля в убыток, премии и всякие поблажки покупателям, недоступные конкурентам, для которых лавка не афера, а единственный источник дохода. Однако привлечь покупателей, а потом продать лавку человеку, которому не под силу будет удержать их, не торгуя себе в убыток, особенно когда начнут нажимать крупные фирмы, — это казалось Лео не совсем честным, и он чувствовал, неудовлетворенность и тревогу.

Помимо лавок, Лео промышлял и на других задворках крупного капитала. Он покупал и перепродавал недвижимость, когда подвертывался подходящий случай, а свободное время заполнял игрой на бирже. Спекулировал Лео на недвижимости весьма осторожно; капитала вкладывал как можно меньше, а из приобретенной собственности выжимал все без остатка. Он оттягивал платежи по закладным, оплату налогов, подкупал инспекторов, чтобы они «до поры до времени» смотрели сквозь пальцы на положенный по закону ремонт. А когда арендная плата с лихвой покрывала затраченный капитал, он выходил из игры и предоставлял кредиторам наложить арест на имущество. Затем, внезапно, он со всем этим покончил. Он отшвырнул все это от себя с гневом и облегчением, словно высвободился из каких-то злых и омерзительных тисков. По крайней мере так ему казалось. Он чувствовал избавление, и где-то в глубине души осталась гадливость к тому, от чего он избавился. Он вложил крупную сумму в два доходных дома, рассчитывая выкупить закладные и приобрести дома в собственность. Потом снял помещение для гаража. Ему надоело использовать различные помещения просто как давильный пресс для выжимания прибыли, — он решил сам вести дело.

Но где бы ни пытался укрыться Лео, мир, в котором он жил, преследовал его по пятам. Какие бы баррикады он вокруг себя ни воздвигал, мир рушил их и принуждал его к единоборству. Из-за кризиса доходы от домов сократились и вложенный в них капитал сразу обесценился, в то время как Лео должен был выплачивать проценты по закладной полностью. Когда же Лео захотел оказать услугу брату, с которым не виделся много лет, он лишился своего гаража. Конкуренты Тэккера пронюхали про его связь с Лео, грузовики с пивом были конфискованы, и гараж опечатан. Владельцы гаража увидели для себя возможность нажиться на беде Лео и сдали гараж новому арендатору за более высокую плату. И снова Лео был выброшен в мир, в котором он чувствовал себя голым, неприкаянным и беззащитным.

Деньги — этого было еще недостаточно, чтобы подавить постоянно жившее в нем чувство неуверенности. Конечно, ему нужны были деньги как воздух, без них его мозг задыхался. Но деньги сами были ненадежны. Лео нужно было еще и «положение» — солидное место в обществе, делающее человека неуязвимым для врагов. Деньги — только предмет первой необходимости. Деньги нужны, чтобы уцелеть. «Положение» нужно для того, чтобы, уцелев, вести сносное существование. И в эти последние дни, когда Лео чувствовал себя затравленным зайцем, он начал бояться того существования, к которому желание уцелеть могло его принудить. Пример его брата, — страшного Джо Минча, по кличке «Джо-Фазан», был у него перед глазами. И еще одно живое воплощение подстерегавшей его опасности сидело перед ним в образе Самсона Кэнди, осторожно и вкрадчиво делавшего ему предложение об участии в лотерейном бизнесе.

Но сознательно отдать себе отчет в грозившей ему опасности Лео не мог. Если бы он это сделал, ему пришлось бы разобраться в ней и понять, в чем она состоит, понять, как мало у него осталось надежды на спасение. Тогда чувство неуверенности поколебало бы его рассудок. Он стал бы или апатичным, или чересчур возбужденным — обычные для депрессии виды шока. Поэтому, когда опасность становилась слишком явной, его сознание погружалось в пустоту. Оно стремилось к тому, чтобы его еще недодуманные и неосознанные мысли так и оставались недодуманными и неосознанными. Кэнди видел лишь отражение этой борьбы и ломал себе голову над этим отражением, а Лео в самой гуще борьбы казалось, что он «грезит наяву»; он никак не мог сосредоточиться и, лишь ощущал по временам то безотчетное презрение к сидевшему перед ним человеку, то безотчетную злобу, как это бывает, когда столкнешься с опасностью, в реальность которой не хочешь верить.