Убийство лучших друзей неопровержимо показало ему, что худший его враг – это ультракатолическая партия, которая поддерживает тайные связи с Испанией. Опираясь лишь на собственные силы, Гиз не мог искоренить род Валуа. Он стал ставленником Филиппа II и принял от него крупные субсидии. Теперь являясь одним из множества агентов испанского короля, Гиз вносил свою лепту в запутывание всего мира в сети Габсбургов. Авторитет герцога де Гиза был очень велик: многие знатные дворяне поддерживали лотарингское семейство. Теперь одна из главных забот короля состояла в том, чтобы вернуть дворянство к исполнению основного долга знати – защите монархии.

Для объединения заблудших дворян, отвернувшихся от своего государя, требовалось новое знамя. Престиж ордена Святого Михаила, наследия французского короля Людовика XI, погубил тот факт, что в нем оказалось слишком много народу.

Генрих решил собрать элиту французских сеньоров в новый орден, который он учредит сам. Он с особым старанием составил присягу на верность, которую они будут обязаны принести ему. Значение, которое дворяне стали придавать ордену Святого Духа, и соперничество в связи с ежегодными новыми посвящениями показали королю, что его расчет был верным.

Оставалось упрочить мир между французами.

Королева-мать отправилась по провинциям, проповедуя терпимость и патриотизм. К ней присоединилась и ее дочь Маргарита.

Как и в прежние времена, Екатерина Медичи использовала оправдавший себя прием личных контактов и торжественнопраздничных встреч.

– Милостью Божьей король желает положить конец гражданской войне и дать мир своим подданным, – не переставая, повторяла она в южных землях Франции.

Красноречие королевы-матери воспринималось с пониманием до тех пор, пока разговор не заходил о возвращении занятых гугенотами крепостей. Она пыталась приблизить и усмирить гугенотов приглашениями ко двору на традиционные балы, где главная роль отводилась Маргарите Валуа, королеве Наваррской. Молодая женщина славилась своим остроумием и ораторских даром, а главное – хотела помочь матери.

Екатерина Медичи была неутомимой в желании добиться прекращения конфликтов в Южной Франции. Во время встречи с гугенотами в Нераке дискуссии оказались настолько острыми и продолжительными, что советники королевы-матери буквально падали от усталости, даже выносливый епископ Монлюк чувствовал себя плохо. Но Екатерина Медичи не сдавалась. Она добилась от гугенотов согласия вернуть королю ряд крепостей.

За год королева-мать посетила более десяти городов. Результатами этой деятельности стали соглашения с гугенотами и католиками, с провинциальными парламентами и губернаторами, духовенством и знатью – со всеми, кто желал установления мира. Среди влиятельных особ, с кем она вела переговоры, были Генрих Наваррский и командующий армией гугенотов Дамвиль, сын Анна де Монморанси. Помимо этого, Екатерина Медичи установила контроль за поступающей на юг корреспонденцией: ее доверенные люди останавливали курьеров и вскрывали депеши. Таким образом она узнала, что мозговые центры, направляющие гугенотские выступления, находятся в Нормандии и Бургундии и что испанцы плетут интриги в Париже, желая осложнить обстановку. Не было ни дня, ни ночи, чтобы королева-мать не думала о необходимых средствах для усмирения недовольных политикой короля.

Знакомство с обстановкой на местах побудило королеву-мать обратить внимание короля на налоговую политику. Она справедливо считала, что налоговый гнет создает благоприятную обстановку для активного участия подданных в политических конфликтах. В своих донесениях в Париж, сообщая о требованиях провинциальных собраний сословий снизить налоги, она призывала короля сократить поборы вполовину.

На протяжении шестнадцати месяцев в Париж ежедневно направлялись отчеты о каждом шаге посольства королевы-матери. Она сообщала обо всех своих переговорах в лицах, не скупясь на краски, представляла каждого собеседника. Эти послания были не столько депешами королевского министра, сколько письмами к сыну с выражением беспокойства обо всех делах в королевстве. Медичи не позволяла себе жаловаться на трудности и на нездоровье, хотя годы и болезни делали длительное путешествие нелегким испытанием для нее. Невралгия, перешедшая в ишиас, вынудила Екатерину пересесть с лошади на маленького мула, при этом она не стеснялась комизма своего положения.

– Как бы смеялся Генрих, увидев меня на муле, – говорила она дочери.

Полуторагодовое посольство Медичи по Франции было достаточно успешным: страна жила в мире, удалось удержать сыновей от столкновения и вмешательства в испано-нидерландскую войну. Красноречие, умение убедить, говорить с достоинством, по-королевски возымели свое действие. Екатерину Медичи встречали с благодарностью за стремление умиротворить французские земли. Миссия королевы-матери была по достоинству оценена даже иноземными послами. Венецианский поверенный в делах называл королеву-мать неутомимой и способной взять на себя большой труд помогать королю управлять таким темпераментным народом, как французы. Успешная деятельность матери в провинциях Южной Франции давала Генриху III возможность заниматься важными государственными делами. Однако ее рекомендации оказались невыполненными. Финансовое положение королевства было таково, что король не смог снизить налоги, наоборот, даже их повысил.

Достигнув договоренности с гугенотами Южной Франции, Екатерина Медичи вскоре узнала, что ее младший сын Франциск, предавшийся сладким мечтам об английской короне, получив отказ королевы Англии вступить с ним в брак, снова оказался не у дел и в поисках счастья и славы собирался принять участие в испано-нидерландской войне.

Весть о планах сына застала королеву в пути, когда она возвращалась после поездки в Лангедок. Вопреки своему обещанию герцог Анжуйский не встретил ее в Орлеане, и, обеспокоенная этим, едва добравшись до Парижа, Екатерина Медичи снова отправилась в путь – на этот раз в Нормандию. Встреча с Франциском убедила ее в хрупкости соглашений, с таким трудом добытых в результате длительной поездки по Франции. Герцог Анжуйский разрушил этот мир, его амбиции не знали предела. Вступая в опасную игру, он должен был подчиняться ее законам и подписал секретное соглашение с губернатором города Камбре, по которому вступал во владение этим имперским городом Фландрии, находившимся в полной зависимости от испанской короны. Герцог Анжуйский не отдавал себе отчета в последствиях этого безумного шага.

На прощание, осознав бесполезность переубедить сына отказаться от своих планов, Екатерина предостерегла его:

– Вы взяли на себя слишком большие обязательства в отношении Нидерландов, но, к моему сожалению, вы пойдете без нас по этому пути. И не забывайте, что вы брат короля и обязаны ему повиноваться. Вы должны предпочесть общее благо королевства, которое есть наследство ваших предшественников и которого вы являетесь наследником, перед другими важными делами, ваше происхождение обязывает вашу честь.

Нормандия преподнесла Екатерине Медичи еще один удар: собрание сословий провинции отказалось дать согласие на взимание новых налогов; кроме того, нормандские католики с целью обретения автономии Нормандии вознамерились объединиться с гугенотами и просить помощи за границей.

Франции угрожал новый взрыв гражданской войны.

Королева-мать предпринимала все, что было в ее силах: возобновились придворные балы и встречи, куда приглашались представители противоборствующих партий. Но все ее попытки не приносили желаемых результатов. Особенно трудно было примирить сыновей. В испано-нидерландской войне Генрих III занимал происпанскую позицию, Франциск поддерживал нидерландских протестантов. Будучи посредницей между ними, она призывала сыновей к подписанию нового соглашения о свободе вероисповедания и амнистии осужденных за веру и предлагала свою помощь. Одновременно с этим Екатерина Медичи вела переговоры с Генрихом Наваррским. С юга Франции снова приходили тревожные вести о подготовке короля Наварры к войне.

«Я не могу поверить, что выходец из такой знатной семьи, как Бурбон, желает стать вождем воров и убийц», – обращалась она в своем письме к зятю.

За десятилетие, прошедшее после Варфоломеевской ночи, французская матрона прочно завоевала славу благоразумной миротворицы.

На протяжении почти двадцати лет подвергавшиеся серьезным испытаниям франко-нидерландские