В большом королевском семействе Екатерину Медичи по возвращении в Париж ожидали новые грозы.

Король продолжал вести легкомысленный образ жизни, не замечая бурь, которые поднимались вокруг него. Екатерина наблюдала за сыном с настороженностью и давала ему советы по большому, трудному и ответственному делу управления государством. Генрих делал вид, будто следует им, а затем позволял себе о них забывать.

Его собственные представления о государственном управлении вошли в противоречие с советами матери. Он начал тяготиться опекой и стремился к самостоятельности. В первую очередь он окружил себя новыми людьми, своими ровесниками. Парижане называли их «милашками Генриха», его миньонами. Особенно сильно он привязался к четырем: дю Га, Кайлюсу и герцогам де Жуайезу и Эпернону. Эти юноши шокировали представителей старших поколений тем, что отличаясь не меньшей отвагой и благочестием, чем предки, они проявляли яростное желание жить полной жизнью, необузданное стремление радоваться всему человеческому в себе, презирать всякую сдержанность. Блестящие молодые люди стали олицетворением скандалов. Они были красивы, отважны, остроумны и страстно преданны своему монарху и другу. Эти эфебы, слишком изящные в парчовых камзолах, тем не менее были грозными бретерами, чьи клинки в любой момент могли покинуть ножны; они постоянно дрались на шпагах, наносили и получали удары, не жалея крови, смеха и сарказмов. Они оказывали своему господину ту свирепую преданность, которая в Фивах объединяла священный отряд. Миньоны практически не расставались с королем, пользовались его доверием и делили с ним все радости жизни: обсуждали какую-нибудь забавную выходку, новую моду в одежде и бижутерии, проделки их болонок, любовные похождения. Им всем было не больше тридцати. Жизнь благоволила им, и они радовались жизни!

В Париже нарастало беспокойство из-за обрушившегося на страну голода, из-за незатихающей борьбы между католиками и гугенотами. Франция находилась на грани бунта. Люди разной веры ненавидели друг друга так же сильно, как и королевскую семью. Количество нищих увеличивалось, в городе процветали карманники, убийства совершались ради нескольких экю.

Генрих III абсолютно не соответствовал образу, который французы связывали с королем. Франция продолжала жить представлениями о королях-рыцарях. Такими были Франциск I, Генрих II и даже Карл IX. Новый король ни внешне, ни характером не напоминал старших Валуа. Он не проявлял любви ни к военному искусству, ни к турнирам, ни к охоте. Его стихией были древние языки, поэзия и музыка. Сделанные им переводы и комментарии к сочинениям древних авторов получили признание в среде профессионалов.

Личные качества Генриха III с самого начала его правления предопределили недоверие и нелюбовь французов к своему королю.

Мрачный голодный город внимательно наблюдал за экстравагантными выходками нового правителя. Парижане видели балы, на которых танцевали мужчины в женских нарядах и женщины в мужских. Бархат, шелк и парча, купленные для этих увеселений, обошлись казне в сотню тысяч экю, и налоги в стране стремительно росли.

– Нельзя так обращаться с парижанами, – негодовал любимец города Генрих де Гиз.

– Только глупец тратит деньги на безумства, – возмущались парижане.

– Мой сын, будь осторожен, – молила Екатерина.

– Я – король, для меня нет ничего запретного, – был убежден Генрих.

Вскоре двор разделился на два соперничающих лагеря – в одном находился Генрих со своими фаворитами, в другом – герцог Алансонский, Маргарита и ее супруг король Наваррский. Это напоминало Екатерине старую борьбу Бурбонов и Гизов. Она подумала, что ей не стоит выпускать из поля зрения герцога де Гиза, поскольку ослабление его позиции было, без сомнения, делом временным.

С воцарением любимого сына и возвращением его во Францию все стало оборачиваться против Екатерины. Пришло известие о смерти дочери Клаудии, болезненной и милой Клод, оставившей сиротами троих детей. При воспоминании о внуках сердце Екатерины захлестнула жалость. Она очень любила их, особенно нежную и забавную Кристину, самую младшую из детей Клод. Смерть дочери сильно опечалила ее.

«О, Боже, почему от меня рождались такие гнилые плоды?» – с ужасом подумала она и впервые за долгое время вспомнила о Диане де Пуатье и ее колдовских чарах.

Из десяти детей у нее осталось только трое – ее любимый король, злой Алансон и непредсказуемая, а значит, опасная Маргарита.

Но самое сильное потрясение Екатерина испытала от предательства Генриха, когда он отдал распоряжение, чтобы все без исключения государственные документы поступали прямо к нему, минуя королеву-мать. Она была уверена, что это предложил дю Га, чтобы оградить ее от государственных тайн. Генрих глубоко ранил ее своим недоверием.

При встрече с ним она откровенно призналась ему:

– Ты должен позволить мне быть в курсе твоих дел. Если они складываются удачно, у меня будет легко на душе; если возникают неприятности, возможно, мне удастся помочь тебе. Ты значишь для меня все. И ты должен доверять мне во всем. Прости меня за откровенность, но мне не хочется жить без твоего доверия.

Сын ничего ей не обещал, а лишь подарил матери одну из своих обворожительных загадочных улыбок и заверил ее в своей любви.

Вскоре события вообще вышли из-под контроля не только королевы-матери, но и самого короля.

Младший Валуа, Франциск, герцог Алансонский, после коронации брата стал настойчиво выдвигать свои претензии. К этому времени он являлся главой гугенотской политической партии и имел репутацию заговорщика. Обострению отношений между братьями способствовало появление при дворе заносчивых миньонов.

Франциск завидовал брату и люто ненавидел его.

В один из дней середины сентября, когда во дворце шел очередной бал, закутанный в лакейский плащ человек с изрытым оспой лицом преспокойно вышел из Лувра, добрался до ворот Сент-Оноре, за которыми его ждал большой отряд всадников. На следующий день герцог Алансонский прибыл к войскам, которые набрал для него очередной любовник его сестры Маргариты Бюсси д’Амбуаз – самая сумасбродная голова и самая грозная шпага королевства. Королева Наваррская со знанием дела, достойным ее матери, организовала побег Алансона. Брат исчез.

На следующее утро, когда было обнаружено исчезновение, все были подняты по тревоге, апартаменты дам подверглись тщательному обыску. Король приказал владетельным господам сесть на лошадей и привезти беглеца живым или мертвым. Но напрасно! В конце концов пришлось признать: брат короля ускользнул из Парижа.

Маргарита разыграла настоящую комедию, чтобы убедить короля и мать, что к побегу младшего брата она непричастна. Она заперлась в своих покоях и рыдала… Подступиться к ней с расспросами было невозможно.

Генрих III пребывал в скверном настроении. Алансон, его брат и к тому же наследник престола, встав во главе протестантской армии, придаст коалиции видимость законности и легитимности.

Супруг Маргариты, оставшийся узником Лувра, продолжал свои любовные похождения с фрейлинами королевы, которая была убеждена, что это лучший способ заставить зятя позабыть о серьезных делах. Да он и сам не выказывал желания присоединиться к герцогу Алансонскому. Генрих Наваррский так научился скрывать свои чувства, что пытался провести притворными вздохами даже своего друга и оруженосца, поэта Агриппу д’Обиньи. И однажды Агриппа не выдержал.

– Что я слышу, сир, – воскликнул он, отдернув балдахин королевской кровати, – неужто Святой Дух не покинул вас? Вы ежедневно жалуетесь Богу на то, что ваши друзья не с вами. Между тем они живут с оружием в руках, тогда как вы проливаете бессильно слезы. Они клянутся побить ваших врагов, тогда как вы этим врагам служите; они им внушают чувство страха, тогда как вы им угодливо льстите! Они на коне, вы – на коленях… Вы преступно расточаете свое королевское величие и покорно глотаете наносимые вам обиды. Тем, кто устроил Варфоломеевскую ночь, это более чем лестно.

И Агриппа в сердцах заявил, что намерен бежать из Лувра.

Хитрый и дальновидный король Наварры все еще колебался, тщательно просчитывал ситуацию и ждал