Люди прибывали в Париж из пригородов, танцевали на улицах, на перекрестках, шумно веселились на набережных Сены. Теплый июньский ветер развевал многочисленные французские и испанские флаги, развешанные по всему городу.

При дворе обсуждали имена знатных дворян, которые решили померяться силами с королем, и никто при этом не замечал, как содрогается от страха королева.

Екатерина была охвачена паникой. Уединившись в своих покоях, она предалась размышлениям. Один из астрологов, которыми она себя окружила, Люкас Горик, напророчил ей в 1542 году, что наследник престола, несомненно, достигнет королевской власти и это событие будет отмечено сенсационным поединком; другой же поединок положит конец и его царствованию, и его жизни.

Первая часть пророчества исполнилась благодаря поединку де Шабо и де Вивонна, состоявшемуся в самом начале царствования Генриха. Теперь Екатерина с ужасом наблюдала за приготовлениями к турниру. Она вспомнила, что астролог тогда добавил: «Следует избегать всех поединков в замкнутом пространстве, особенно к тому моменту, когда королю будет сорок один год, так как в этот период жизни ему угрожает рана в голову, способная повлечь за собой слепоту или смерть».

А любимый Анри вступил в свой сорок первый год три месяца назад, ужаснулась Екатерина.

Но и это было еще не все. Не совсем обычный астролог по имени Мишель Нотрдам, которого Екатерина пригласила ко двору в 1556 году, опубликовал в Лионе сборник пророческих катренов «Центурии», где содержалось четверостишие, подтверждающее, по мнению Екатерины, пророчество Горика.

Екатерина ощутила близость несчастья. Она испытывала единственное желание: не пускать Генриха на турнир. Никогда еще до сих пор ее так не удручала и не разрывала сердце мысль о том, что она станет правительницей.

Накануне начала турниров королева решительно направилась в покои мужа и умоляла его отказаться от участия в состязаниях.

Генрих был крайне удивлен столь неожиданной просьбой жены. Он заверил взволнованную Екатерину, что все ее опасения напрасны. Рыцарь по духу и убеждениям, он испытывал несказанную радость от того, что сможет испытать свою силу и ловкость.

28 июня в первый день состязаний герольды объявили четырех устроителей турнира, которыми стали сам король, герцог де Гиз, герцог Феррарский и герцог Немурский.

Они торжественно под многотысячное людское ликование появились на ристалище во всем великолепии своих одежд: Его Величество, одетый в черное и белое, цвета своей дамы, герцог Франциск де Гиз – в белое и алое, герцог Феррарский – в желтое и красное, Немурский – в желтое и черное.

Знатные дамы и вельможи, кардиналы и духовенство, послы и гости, богатые буржуа и жители Парижа и окрестностей наблюдали за ними с высоты трибун и крыш домов.

Последние три дня июня должны были стать данью памяти славным временам французского рыцарства и демонстрацией доблести воинов французской армии во главе с монархом, решившим торжественно отметить заключение мира с Испанией и окончание Итальянских войн, длившихся шестьдесят пять лет.

Королева заняла почетное место на трибуне вместе с детьми и герцогиней де Валентинуа.

Прозвучали трубы, и турнир начался.

В первый и во второй дни состязаний Генрих II, смелый, ловкий и удачливый, не покидал ристалища, сходясь с каждым желающим вступить с королем в поединок.

Екатерина наблюдала за состязаниями, в которых участвовал ее супруг, и беспрестанно читала про себя молитвы. Возбужденный король ощущал себя в своей стихии, был счастлив и жаждал новых побед.

Вечером 29 июня во время пиршества король, смеясь, сказал супруге, что звездам, которым она так верит, свойственно ошибаться, что и в первый, и во второй день турнира он был не один раз в числе победителей и не получил ни одной царапины.

В ночь на тридцатое июня Екатерину мучили кошмары: она видела своего мужа раненым с окровавленной головой.

Когда королева 30 июня утром появилась на почетной трибуне, все обратили внимание, что она была мертвенно-бледна.

После приветствия, обращенного к прекрасным дамам, французскому королю предстояло сразиться с герцогом Савойским.

Герцог Савойский первым облачился в латы и тяжелой поступью, устрашающе скрежеща доспехами, направился к королю, на голову которого еще только одевали шлем.

– Покрепче держитесь в стременах, – со смехом сказал король, – я намерен хорошенько вас поколотить, без скидок на родство.

С помощью оруженосцев оба взгромоздились на лошадей, покрытых богатыми попонами. На шлеме Генриха, как и на голове его лошади, качались султаны из черных и белых перьев. Противники бросились друг на друга, с ходу пустив коней галопом. Герцог Савойский был сражен. Если бы он заранее не привязался к луке седла, он бы наверняка упал. Следующим в поединок с королем вступил герцог Франциск де Гиз.

– Не человек – гигант! – восторженными криками встретили Меченого зрители.

Французы обожали лучшего воина королевства. Он обладал обаянием и вызывал своими военными победами восхищение как друзей, так и врагов.

В этом поединке победителей не было, оба соперника усидели на лошадях.

На очереди был третий поединок.

Все шло отлично. Однако, когда король вытирал пот с лица после второго состязания, Екатерина попросила передать ему, чтобы он больше не сражался, ради любви к ней.

– Передайте королеве, что именно ради любви к ней я и хочу вступить в этот бой, – сказал король.

Уже не однажды увенчанный в эти дни лаврами победителя король жаждал одержать еще одну победу.

Народ с энтузиазмом воспринял решение короля еще об одной схватке.

– Да здравствует король! – кричали зрители. – Да здравствует королева!

Лучи полуденного солнца обжигали Екатерину. Сегодня Генрих был героем дня. И это справедливо, думала королева, однако тревога за супруга усиливалась.

Генрих решил померяться силами с капитаном своих гвардейцев Габриэлем Монтгомери, который накануне во время схватки чуть не скинул его на землю.

– Достойный соперник! – всеобщее воодушевление было ответом на выбор короля.

Молодой Монтгомери был великолепным бойцом.

Маршал де Вьейвиль подошел к королю.

– Сир, сегодня вы уже достаточно сражались и покрыли себя славой. Лучше всего было бы отдохнуть.

И так как король даже не хотел слушать его, он добавил:

– Клянусь вам Господом Всемогущим, вот уже три ночи подряд мне мерещится, что этот последний день июня фатальный для вас. Но поступайте, как считаете нужным.

Король был упрям. Вместо ответа он приказал маршалу надеть на него доспехи, хотя это входило в обязанности обер-шталмейстера.

– Ваше Величество, – вздохнул преданный королю де Вьейвиль, – никогда еще я не делал ничего с такой неохотой.

В нетерпении не обращая внимания на мелочи, король не позволил как следует застегнуть ремешок забрала, и оно не было закреплено. Игнорируя мольбы королевы и преданных ему слуг, Генрих приказал усадить его в седло. Он выглядел великолепно на норовистом скакуне, подаренном герцогом Савойским, и был восхищен горячей кровью жеребца, которого по иронии судьбы звали Беда.

С копьем в руке король помчался на Беде на Монтгомери. Над барьером, разделяющим соперников, вдоль которого они скакали, видны были закованные в блестящие доспехи фигуры и лица, спрятанные под железными масками.