настаивала на освобождении старого друга, догадалась Екатерина. А благодарность Монморанси она себе обеспечит браком своей внучки со вторым сыном коннетабля и браком Дианы Французской, дочери Генриха от Филиппы Дучче, с Франциском де Монморанси, его старшим сыном.

Во время вчерашней прогулки в кругу приближенных Генрих открыто признался:

– Я умру счастливым, увидев на свободе самого любимого и почитаемого мною в сем мире человека.

Как же обрадовалась его словам эта интриганка, возмутилась Екатерина! Не в силах скрыть радость, Диана воскликнула:

– Сделайте все возможное, сир, чтобы коннетабль скорее оказался среди нас! Вы и представить себе не можете, сколь много благополучия, счастья и здоровья я ему желаю.

Сам же Монморанси, как стало известно Екатерине от своих осведомителей, желал заключения мира любой ценой. Маршал де Сент-Андре, находившийся вместе с коннетаблем в плену, был полностью согласен с ним.

Екатерина чувствовала, что давление со стороны любовницы подводит Генриха к принятию окончательного решения. Но о сути самого решения ничего не было известно. Король и фаворитка из опасения перед всемогущими Гизами действовали, как заговорщики, решая все вопросы в покоях Дианы без посторонних глаз и ушей.

Через несколько дней весь двор гудел, как растревоженный пчелиный улей.

Новость, полученная из Рима, мгновенно облетела столицу и никого не оставила равнодушным. В решение вопроса о срочном заключении мира вмешался понтифик. Его Святейшество обратился не к Генриху II и не к Филиппу II, а к той, на кого вся Европа возлагала ответственность за этот нелепый кровавый конфликт, унесший тысячи человеческих жизней. В почтительном тоне Павел IV просил герцогиню де Валентинуа срочно вмешаться, дабы прекратить кровопролитные сражения.

Диана де Пуатье светилась от гордости, получив письмо, возводившее ее в королевский ранг. Она немедленно ознакомила с ним короля.

Король, собрав в своем кабинете советников, в присутствии королевы и фаворитки приказал зачитать своему секретарю послание понтифика:

«Наш долг как пастыря верующих призывать государей к миру. И этот долг особенно настоятелен для тех, кто может воспользоваться своим влиянием на государей или их милостями. Поэтому ваша роль, дражайшая дочь, ходатайствовать всеми вашими силами перед королем за наше благое и необходимое дело, присоединиться к нашим молитвам и нашим призывам, дабы дух короля склонился к советам о мире благодаря мольбе и усилиям его близких».

Екатерина, долгое время жившая в Ватикане и знакомая не понаслышке с его нравами и обычаями, была удивлена и раздосадована: никогда еще ни один папа римский не писал лично ни одной из королевских фавориток. «Это означает, – негодовала королева, – что святой отец, обратившись со столь возвышенными словами к любовнице, отнимающей у жены мужа, признает почетным для общества и верующих сомнительное положение шлюхи. Что же будет дальше? Она вынудит моего слабохарактерного супруга подписать договор о перемирии. Но какова будет цена этого мира?» Диану же королева поздравила с оказанной герцогине высокой честью.

Польщенная адресованным ей посланием Диана немедленно принялась доказывать, что ей не зря приписывают абсолютную власть над королем Франции, и с удесятеренной энергией стала уговаривать своего обожаемого Генриха подписать мирный договор.

Короля стало сильно раздражать упрямство Гизов, настаивающих во что бы то ни стало продолжать войну. Однако для окончательного решения вопроса о мире Генрих решил заручиться поддержкой Монморанси.

Испанцы, хотя миротворец Монморанси и продолжал оставаться их пленником, позволили ему свободно перемещаться из одного лагеря в другой для вящего ускорения переговоров о мире. Коннетабль получил разрешение навестить своего короля в Амьенском лагере.

Монморанси пообещал испанцам сотворить чудо!

Генрих был безмерно счастлив вновь увидеть своего преданного друга! Ускользнув от Гизов, он помчался на встречу с Монморанси. Они встретились поздним вечером. В палатке короля встретил изможденный старик с усталым лицом, потухшим взором и нетвердыми шагами, последствиями тяжелого ранения на подступах к Сен-Кантену. Но воинственный дух коннетабля не был сломлен.

Генрих заключил своего наставника в крепкие объятия, и лицо Монморанси преобразилось. Он вновь ощутил в себе силы для борьбы. Монморанси искренне любил своего короля и всегда желал ему только удачи. Два дня они не расставались. Коннетабль вернулся в испанский лагерь окрыленным: он был уверен, что на этот раз убедил Генриха не поддаваться на уговоры королевы и лотарингцев.

Переговорив с Монморанси, король, полагая, что после заключения мира он значительно увеличит свои владения, прибавит к ним либо Савойю, либо Ломбардию, уже принялся мечтать о грандиозных турнирах в ознаменование события, которое положит конец войнам между Францией и Испанией за итальянские земли. Итальянские войны начал в 1494 году французский король Карл VIII, а он, Генрих II, наконец-то их закончит.

Но торопливость, вызванная даже самыми благими намерениями поскорее завершить мирные переговоры и освободить пленников, в первую очередь дорогого ему Монморанси, никогда до добра не доводила!..

Вскоре, в середине ноября, король лишился всяких поводов для радости, когда епископ Лиможский изложил ему требования, выдвинутые вражеской стороной.

Испанцы заявили, что тотчас начнут крупномасштабные военные действия, если Франция не откажется от всех территорий, перешедших к ней по условиям Восельского перемирия.

Король был возмущен.

Екатерина, в которой проснулась мудрая и дальновидная правительница, пекущаяся о будущем своих детей и королевства, немедленно отправилась к супругу и решительно атаковала его, потребовав отказаться от условий, которые приведут Францию к краху. Она добилась от короля согласия никогда, ни при каких обстоятельствах не отдавать Пьемонта.

– Клянусь! – произнес король, согласившись с убедительными доводами королевы.

Только после этих слов Екатерина покинула кабинет мужа.

В тот же вечер посланец испанского короля покинул Париж, убежденный, что увозит с собой согласие на возобновление военных действий.

Гизы, посчитав свою партию выигранной и на этот раз, торжествовали.

Через несколько дней герцогиня де Валентинуа, одновременно с королем, получила письмо от Монморанси. Коннетабль умолял фаворитку убедить Генриха принять мир в таком виде, как его предлагают испанцы.

Диана немедленно отправилась в покои короля. Разговор за плотно закрытыми дверями длился очень долго. Когда любовники расстались, судьба Европы была определена.

На немедленно созванный Королевский совет Генрих II явился с таким уверенным и величественным видом, какого ранее у него никто и никогда не видел.

В зале заседаний воцарилась тишина.

– Я созвал вас всех для того, – властным тоном произнес король, – чтобы объявить вам свою волю.

Франциск де Гиз и кардинал Карл Лотарингский обменялись взглядами, уверенные в одержанной ими победе. И вдруг неподвижно застыли, ошеломленные услышанным.

– Мир с Испанией должен быть заключен ценой всех завершенных до этого завоеваний, кроме Кале. Мои инструкции для подписания мирного договора уже готовы.

В тишине, которую ни один из советников не осмелился нарушить первым, раздался мечущий громы и молнии голос герцога Франциска де Гиза.

– Сир, я скорее дам голову на отсечение, чем скажу, что решение о капитуляции, принятое вами, почетно и выгодно Вашему Величеству. Это решение покроет вас и королевство позором, – дерзко отчеканил Меченый.

Но на этот раз король был непоколебим в своем решении.

Едва прослышав о решении короля, Екатерина отважилась вновь вмешаться в ситуацию, которая шла