подпрыгнул, как теннисный мяч, и повис на Подоконнике, с любопытством заглядывая внутрь.
Гость и хозяйка шевельнулись, и я разочарованно вздохнула. Они не целовались а о чем-то переговаривались, и между ними на столе стояла склянка воды, перевязанная алой лентой.
— Люблянка,— опознал бутылочку Варфоломей.— для тебя, похоже.
Илья тем временем отвязал от пояса тугой кошель и выложил на стол золотую монетку.
— Гляди-ка, подорожала уже! — присвистнул кот и зашептал: — Раньше Любава две серебрушки брала. А может, объегорить дурака решила. Видит же, что он последние порты отдаст, только бы отвар заполучить.
Пухлая ладошка Любавы накрыла золотой кругляш, кулачище Ильи сграбастал бутылочку с приворотным зельем. Сделка состоялась.
— Ну все,— мрачно прокомментировал кот,— теперь прячься. А не то увидит тебя Илья, одним кулаком за шкирку схватит, другим — в уста отвар вольет, и все — побежишь под венец вперед него. И что я потом Ивану твоему скажу?
Меня передернуло от подобной перспективы, и я быстро шмыгнула за угол — подальше от крыльца, где меня мог заметить богатырь.
Вскоре затрещали сени, пропуская Илью на крыльцо. Богатырь распрощался с Любавой, взгромоздился на конька и унесся восвояси. А хозяйка, только сейчас заметившая урон, нанесенный горбунком ее цветочным грядкам, вскрикнула и сбежала с крыльца. Затаившись на заднем дворе, я слышала, как она повздыхала над погибшими цветами и поднялась в дом.
Варфоломей шмыгнул за ворота убедиться, что богатырь не вернется, а я украдкой заглянула в горницу и застала диковинную картину. Любава быстро убрала со стола кружку, из которой она потчевала Илью, смахнула крошки, сбегала к сундуку и водрузила на стол кусок бересты. Затем уселась на скамью, придвинула бересту и что-то быстро написала на ней угольком. Потом отложила уголек в сторону и принялась пялиться в бересту, нетерпеливо кусая губы и словно ожидая, что на бересте проявятся зашифрованные письмена. На подоконник тем временем запрыгнула белая кошка и с любопытством уставилась на меня. «Как это ее Варфоломей проглядел,— усмехнулась я.— Иначе уже давно у крыльца крутился бы и мяучил, вызывая красотку на свидание». Кошка повернула голову, и я вновь увидела Забаву. Чародейка радостно вскрикнула, склонилась над берестой и стала водить пальцем, словно читая строчки. Затем ненадолго задумалась, подняла голову к потолку, в задумчивости погрызла уголек, отчего краешек губ окрасился черным, и, наклонившись к бересте, быстро-быстро заводила угольком. Мне даже любопытно сделалось, что же такое она там пишет — любовное послание придумывает или новый рецепт приворотного зелья сочиняет.
Но тут вернулся Варфоломей, доложил, что горбунка вместе с всадником и след простыл, и я, пригибаясь у окон и стараясь не попасться на глаза хозяйке, припустила к крыльцу. Теперь мой черед нанести визит чародейке. А на случай если богатырь надумает вернуться, Варфоломей покараулит у калитки и подаст знак.
На мой стук в дверь изба отозвалась приветственным грохотом и быстрыми шагами. Дверь отворилась, явив моему взору две дынеподобных груди, тесно обтянутые красным сарафаном. Я в удивлении отступила назад и только так смогла разглядеть кудесницу любовной магии целиком. Любава была высокой, полной, явно не избалованной сельским фитнесом барышней. Материала ее платья вполне хватило бы на парашют, а сама она напоминала воздушный шар, раздутый до предела. Диссонанс в ее знатные формы вносила только коса, мышиным хвостиком смотревшаяся на фоне мощных плеч, широкой шеи и баллонообразных рук. В остальном Любава была миловидна и белокура. Так выглядела бы Барби, будь она на центнер побольше.
Пока я молча пялилась на хозяйку дома, та с не меньшим любопытством разглядывала меня.
— Знаю-знаю, что привело тебя ко мне,— с улыбкой деда Мороза сказала Любава. Глаза ее были такой синевы, что не будь мы в Лукоморье, я бы не сомневалась, что эта морская синева — заслуга контактных линз.
— Откуда? — насторожилась я. В мои планы не входило сразу выкладывать все карты.
— Я смотрю прямо в сердце,— нараспев произнесла Любава,— и вижу все печали твои.
Я промолчала, обдумывая, какие именно из моих печалей открылись чародейке, а та, ободренная моим замешательством, продолжила:
— Вижу, грусть-тоска по молодцу доброму, пригожему твое девичье сердце иссушила.
«А, это она про Ива,— успокоилась я.— А что,— я взглянула в синие глаза Любавы, взирающие на меня с материнским пониманием,— может, разузнать у нее, как там у нас сложится?»
— И не только сердце.— Любава окинула меня откровенно жалостливым взглядом и повернулась, чуть не сметя спиной дверной косяк.— Идем!
Пока я рассматривала чистенькую, убранную цветочными букетами горницу да думала, на что это она намекает, хозяйка достала из резного сундука бутыль с мутной водицей и уже знакомую склянку, завязанную алой лентой.
— Это,— она протянула склянку,— для молодца,
— Это та самая? — Я изобразила восхищение.— Люблянка?
— Она, родимая,— ласково улыбнулась Любава. На колени ей запрыгнула кошка, и хозяйка почесала ее за ушком.
— Наверное, дорогая? — закинула удочку я.
— Для тебя — две серебрушки.
— Для того, кто любит, наверное, и золотого не жалко,— будто бы невзначай заметила я.
— Да уж.— Любава фыркнула.— Вот только перед тобой
богатырь являлся. Люблю — не могу, хочу, чтоб девица моей была, все на свете отдам.
Я судорожно сглотнула:
— И что?
— Брехал,— разочарованно вздохнула она.— Волшебного коня пожалел.
— Но ты ему все равно помогла?
— А как же,— усмехнулась Любава, убирал в сундук шелковый Илюшин кошель, набитый монетами.— Так помогла, что он теперь вовек меня не забудет! А это,— она придвинула ко мне бутыль с мутным содержимым,— для тебя. Быстротолст!
— Быстро что? — поразилась я.
— Красота это твоя девичья, вот что! — тоном доброй феи провозгласила Любава.
— Это? — Я с сомнением покрутила бутыль и оскорблено поинтересовалась: — А зачем мне это?
Чародейка всплеснула полными руками.
— Так красота-то девичья, она в теле! Ты на меня погляди! — Она выставила вперед свой арбузоподобный бюст и провела пудовыми руками по набитому, как барабан, животу.— Все он, быстротолст!
— Так это,— я потрясенно уставилась на ее телеса,— все магия?
— Он, он,— закивала непомерно довольная собой Любава,— быстротолст родимый. Не успеешь оглянуться — раздобреешь, как на дрожжах. И женихи в очередь за околицей выстроятся.
Она придвинула ко мне бутылочку и ласково улыбнулась. Представив себе, как от одной капли отвара меня раздует до размеров слона, я в ужасе затрясла головой. Я за естественную красоту. И скелет, изможденный диетами, и туша, раздутая магией,— это перебор.
— Нет, спасибо! Я как-нибудь сама.
— Ты замуж хочешь? — прищурилась Любава.
— Замуж? — Я отшатнулась.— Не-э-эт!
— Вот и пей… — привычно начала отвечать чародейка и вдруг в ужасе вытаращила на меня глаза: — ЧТО?!
— Замуж не пойду! — Я с решительностью отодвинула бутыль.
— Да как же,— растерянно пробормотала чародейка,— тогда зачем же...
— Зачем пожаловала? — подсказала я.
— Ага,— кивнула она, таращась на меня, как на диво дивное.
