крупных волнушек, которые были окружены зеленым ковром травы. А на этой и трава вся пожухлая и помятая, словно на ней стадо кабанов резвилось, и из грибов — одни мухоморы, да и тех пять штук. Даже похлебку врагу не сваришь. Я вернулась на знакомую тропинку, и вскоре впереди замаячила избушка, почти успевшая стать мне родной. Я ускорила шаг. Несмотря на то, что лес уже не казался таким зловещим, как в начале пути, задерживаться здесь не хотелось.
Кот ждал меня на крыльце.
— Явилась не запылилась! — для острастки проворчал он, бросив одобрительный взгляд на содержимое корзинки, которую я ему предъявила.— Что так долго? Еще выварить толком надо, а время уже к полудню. Того и гляди, Илюшка заявится.
Избушка же ему сказала, чтобы к вечеру приходил,— возразила я.
— А если ему невтерпеж?
— Ничего, обождет,— отмахнулась я.
— Чай, не помрет до вечера,— зашлась мелким смехом избушка.
Но медлить я не стала, быстро взбежала по ходившим ходуном ступенькам и прошла в горницу. Кот подсказал, где стоит кадушка с водой из русалочьего озера. Видимо, отвар пользовался дикой популярностью среди местного богатырского населения, потому что кадушка была пуста на три четверти.
— Ничего, хватит,— обнадежил меня кот, когда я поделилась с ним своими опасениями.— В самый раз на одну порцию, Теперь достань горшок из-за печи,— распорядился он, придирчиво перебирая добытые мной желуди и кору.— Так, теперь ступку возьми вон в том уголке.
— Это еще зачем?
— Корешки сперва в порошок растереть надобно и только потом в отвар добавить,— научил Варфоломей.
Через полчаса все компоненты были брошены в горшок, а сам горшок отправился в печь.
— Вот и ладненько,— повеселел кот.— Будет Илюхе отварчик. А пока Ягу из тебя делать будем.
Я огляделась в поисках пакета с маскарадными прибамбасами.
— Мне, значит, не доверяешь? смертельно оскорбился Варфоломей, когда я вывалила на стол парик- мочало, челюсть-экскаватор и перчатку-лапу.
Памятуя о волчьей челюсти, которую он сосватал Василисе, я поспешно засунула в рот гигиенически чистую челюсть, переданную мне магистрами, и, извиняясь, проклацала:
— Прош-ти, Варфи-щек, но та-ко-ва воля на-щаль-штва.
Кот трагически вздохнул и не преминул заметить:
— Волчья-то пасты понадежней будет. Она Василису так изуродо…— Он осекся и воровато отвел глаза.
— Хо-шешь шка-зать, што шей-шас я ижуро-дова-на не беж-надежно? — засмеялась я и чуть не подавилась челюстью. Тут уж мне стало не до смеха, и я вынула челюсть и с задумчивостью повертела ее в руках.— Хочешь сказать, на меня Илюша может клюнуть?
— Ты, главное, его предупреди, чтобы отвар сразу не пил. А то мало ли что приключится! — съязвил кот, сверкнув глазами.
— Не на-до мне таких при-клю-щений,— перепугалась я, поспешно вставляя челюсть обратно.— Пушть у него ш други-ми приклюща-ется.
— Может, все-таки послушаешь мудрого кота? — с надеждой мяукнул Варфоломей.— Может, все-таки старая проверенная волчья пасть?
Я с решимостью замотала головой и выпучила глаза: челюсть у меня во рту перевернулась и встала поперек горла, перекрыв дыхание.
— Что? — перепугался кот, глядя на мои вытаращенные глаза.
«Умру во цвете лет позорной смертью, задохнувшись бутафорской челюстью,— заметались в голове мысли. И так мне стало себя жалко, что я судорожно сглотнула подступившие к горлу рыдания и тем самым вытолкнула челюсть. Описав дугу, та плюхнулась на середину горницы, по инерции пролетела через весь пол и исчезла под лавкой. Откашлявшись, я в раздумьях покосилась на лавку.
— Забудь,— затараторил кот.— Вишь, с ними одни неприятности. Вот пасты волчья, проверенная...
После взгляда на пасты размером с колесо я уже не колебалась и встала с места, полная решимости.
Варфоломей обежал меня спереди и перегородил лавку.
— дай достану,— шикнула я.
— А может, все-таки...— не унимался кот, с мольбой глядя на меня.
— Не может,— отрубила я.— Не мешай.
Кот не сдвинулся с места, только воровато отвел глаза и тихонько мяукнул.
— Тамммышшш...
— Что? — не поняла я.
— Таммышшш! — надрывно провыл кот.
— Да что ты воешь,— рассердилась я.— Нашел время! Того и гляди, Илья нагрянет и в дверь начнет молотить.
— Тамммышшш! — в отчаянии протрубил Варфоломей.
— Да ну тебя! — разозлилась я и опустилась на колени с твердой решимостью достать челюсть из- под лавки.
— Немнадоу! Тамммышшш! — Кот взъерошил шерсть и не тронулся с места.
— А ну брысь! — шикнула я, сдвинула кота в сторону, запустила руку под лавку и почти сразу же нащупала что-то мягкое.
— Тамммышшш.. .— отчаянно проскулил Варфоломей.
Надо же, а у мягкого есть ниточка...
— Похоже, я нашла веретено! — пришла к логическому выводу я и с упреком заметила: — Не больно- то хозяйственная твоя Василиса, раз у нее веретено под лавкой пылится.
— Этамммышшш… — в панике прошелестел кот в тот момент, когда я выудила веретено за веревочку на свет и высоко подняла руку, чтобы поближе рассмотреть предмет прядения, о котором я столько слышала из сказок, но никогда не видела.
Очередное «тамммышшш» Варфоломея оборвал мой дикий вопль.
— Мы-ы-ы-ы-щщь! Дохлая! — Я отдернула руку, и мышь печальным трупиком шмякнулась о пол.
— А я-м предум-преждал,— выпалил кот, спасаясь от моих преследований под печью.
Это было последнее, что я видела, прежде чем шлепнуться в обморок.
Пробуждение было тягостным. Я чувствовала, как по Моему лицу елозит мышь. То начинает бешено скакать, касаясь мокрыми лапами подбородка, потом лба, потом мочки уха, то скатывается по шее, чуть не падая в ворот сарафана, то вновь запрыгивает на лицо, шмякается на губы и отчаянно барахтается, пытаясь забраться мне в рот. Мерзкая, мокрая, отдающая хмелем мышь. Похоже, что она искупалась в бочке с медовухой! Откуда-то издали доносился встревоженный голос кота. Кот отчаянно пытался согнать мышь, шипя на нее:
— Да что же ты творишь, охальник?
Мышь мужского пола кота не боялась и продолжала бесстыдно плясать на моем лице, покрывая мокрыми липкими следами.
Я застонала и попыталась спихнуть мыша, но тот вдруг увеличился в размерах и накрыл меня, как блин. От омерзения я содрогнулась и попыталась уцепиться за скользкого прохвоста. Мыш неожиданно оказался волосат под стать Варфоломею. Я посильней ухватилась за пучок жестких щетинок и изо всех сил дернула его. Мыш завопил благим матом и наконец-то отклеился от меня.
От этого трубного рева я окончательно открыла глаза и уставилась в нависавший надо мной широко раскрытый рот, со всех сторон окруженный густой бородой. Саму бороду я по-прежнему держала в кулаке, а из разинутой глотки доносились душераздирающие звуки. Дрогнув, я разжала пальцы, освободив