вовсе не с китайскими производителями телевизоров, а с американскими же производителями дрелей. Если производство дрелей более эффективно, телевизионная отрасль не выживет, точно так же, как многообещающей карьере Э. Уилсона в качестве экономического обозревателя так и не суждено было состояться ввиду выдающихся учёных способностей автора.
Всё это, конечно, заставляет взглянуть на торговые ограничения в новом свете, но не доказывает, что они причиняют какой-либо вред. В конце концов, не могут ли выгоды от торговых ограничений для телевизионной отрасли перевесить ущерб, нанесённый производству дрелей? Теория сравнительного преимущества Рикардо даёт отрицательный ответ. Как мы видели, в условиях свободной торговли и китайские, и американские рабочие смогут заканчивать работу раньше, чем при действии торговых ограничений, при этом выпуская тот же объём продукции, что и прежде.
Здравый смысл с опорой на опыт также даёт отрицательный ответ: сравните Северную Корею с Южной, или Австрию с Венгрией. Чтобы дать самое грубое представление о том, насколько открытая либеральная экономика лучше закрытой, замечу лишь, что в 1990 году, сразу после падения Берлинской стены, средний австриец был в 2—6 раз богаче среднего венгра (в зависимости от способа измерения). Средний житель Южной Кореи вполне благополучен, а средний житель Северной Кореи голодает. Северная Корея настолько закрытая страна, что весьма затруднительно произвести хоть какие-то замеры, чтобы понять, насколько её жители бедны.
От торговых барьеров всегда больше вреда, чем пользы, и не только стране, против которой они введены, но и той, что их вводит. Не имеет значения, решат ли другие страны наложить на себя торговые ограничения, — нам в любом случае будет лучше без этих барьеров. Как однажды не без сарказма заметила великий экономист Джоан Робинсон, «то что другие кидают камни в свои бухты, не повод кидать их в свою». Жители Брюгге, без сомнения, усвоили эту истину много веков тому назад, по мере обмеления Звина.
Но это не значит, что свободная торговля всем во благо. Конкуренция со стороны более дешёвых или качественных заграничных товаров не может выдавить из бизнеса все отечественные отрасли, ведь иначе мы не сможем покупать импортную продукцию. Но она может изменить расклад сил в экономике. Вернёмся к примеру про дрели и телевизоры: хотя китайцы лучше в производстве и того, и другого, мы всё равно производим дрели, торгуя с ними. Мы производим вдвое больше дрелей, чем прежде, но наши телевизионные заводы изведены под корень. Заводам по производству дрелей хорошо, телевизионным же не позавидуешь. Люди теряют работу. Они пытаются овладеть новыми специальностями и устроиться на работу к производителям дрелей, но это совсем не просто. В целом для США стало лучше, но некоторым не поздоровилось. Вот они-то и проклинают свободную торговлю и требуют ввести ограничения на ввоз телевизоров — хотя, как мы знаем, они могли бы точно так же потребовать ограничений на экспорт дрелей.
Даже тем, у кого по истории была тройка, наверняка придёт на ум движение луддитов. Оно началось в 1811 году в промышленной Англии как отчаянная реакция текстильщиков на конкуренцию со стороны новейших технологий: прядильных и вязальных машин. Хорошо организованные луддиты, известные ещё как «разрушители машин», громили мануфактуры и протестовали против нового экономического порядка. Вопреки современным представлениям о луддитах как о лишённых воображения разбойниках, они боролись против реальной угрозы своему благополучию.
Выходит, технологические изменения некоторым навредили? Несомненно. Но стала ли Британия в целом беднее? И думать смешно. Не будем преуменьшать страдания тех, кто лишился куска хлеба, но очевидно, что технологический прогресс пошёл нам всем на благо.
Торговля — в некотором смысле тоже форма технологии. Экономист Дэвид Фридман отмечает, к примеру, что у США есть два пути производства автомобилей: их можно собирать в Детройте или выращивать в Айове. Второе означает применение уникальной технологии превращения зерна в «тойоты»: надо погрузить зерно на суда и отправить за Тихий океан. Некоторое время спустя корабли вернутся обратно с «тойотами» в трюмах. Технология, используемая для превращения пшеницы в автомобили, называется «Япония», но точно так же это могла быть какая-нибудь футуристическая биофабрика, плавающая вдоль побережья Гавайских островов. Так или иначе, автомобилестроители в Детройте напрямую соревнуются с фермерами Айовы. Ограничения импорта японских машин помогут автомобилестроителям и навредят фермерам: это современный эквивалент «разрушения машин».
В цивилизованном и прогрессивном обществе решение должно быть не в том, чтобы запрещать новые технологии или ограничивать торговлю. И не в том, чтобы закрывать глаза на бедствия людей, оставшихся без работы из-за новых технологий, торговли или чего-то ещё. Решение в том, что прогресс должен продолжаться, но нужно поддержать и переобучить пострадавших. Возможно, это звучит бессердечно. В конце концов, любой человек, потерявший работу и не способный найти другую, переживает личную трагедию. Однако заинтересованные группы, выступающие против свободной торговли ради собственной выгоды, преувеличивают её негативные последствия. В период между 1993 и 2002 годами в США были уничтожены зю миллионов рабочих мест. За тот же период более 327 млн рабочих мест были созданы. Каждый из 310 миллионов потерявших работу заслуживал сочувствия и помощи независимо от того, была в этом вина заморских конкурентов или нет. Есть торговля или нет, в здоровой экономике рабочие места исчезают и создаются всё время.
Одно дело сказать, что торговля делает страны вроде США богаче. И несколько другое — утверждать, что глобализация — это хорошо. На то, чтобы как следует разобраться в спорах вокруг глобализации, уйдёт целая книжка. У нас есть время обсудить две распространённые жалобы. Первая — что глобализация вредна для планеты. Вторая — что она вредна для бедноты всего мира.
Сперва надо, не углубляясь в технические детали, получше понять, что такое глобализация. Оставим в стороне внеэкономические явления, такие как распространение американского телевидения, индийской кухни и японских боевых искусств; но и у международной экономической интеграции много направлений. Вот лишь пять различных путей: торговля товарами и услугами, миграция людей, обмен техническими знаниями, прямые иностранные инвестиции, то есть покупка или строительство предприятий за границей, и инвестиции в иностранные финансовые активы вроде акций и облигаций.
Во многих дискуссиях на тему глобализации всё это перепутано. Рискуя чересчур упростить дело, всё же позволю себе отложить в сторону три тенденции: миграцию, обмен технологиями и инвестиции в финансовые активы. Не потому что они неважны; просто, когда речь заходит о глобализации, люди думают о них не в первую очередь. Миграция вызывает споры по иным причинам, в основном из-за ксенофобии и эгоизма. С другой стороны, немногие протестуют против распространения мирных научных открытий и технологических решений. Вложения в финансовые активы — предмет серьёзных специальных дебатов среди экономистов; такие инвестиции дают отличные возможности и богатым, и бедным, но всякая возможность сопряжена с риском. Однако ради экономии места больше об этих явлениях — ни слова.
В большинстве случаев, говоря о глобализации, люди имеют в виду две оставшихся тенденции: рост торговли и прямых инвестиций со стороны компаний из богатых стран, в частности - строительство фабрик в бедных странах. Значительная доля иностранных вложений в бедные страны имеет целью производство товаров для отправки обратно в богатые страны. Пока это так, торговля и иностранные инвестиции будут тесно связаны. Есть общепризнанное мнение, что иностранные инвестиции способствуют экономическому росту в бедных странах: для последних это отличный способ создавать рабочие места и перенимать передовые технологии, и всё это не тратя собственные дефицитные средства. В отличие от финансовых вложений в акции, валюту или облигации, прямые капиталовложения невозможно быстро вывести в случае паники. Как выразился экономический обозреватель Мартин Вульф, «фабрики не бегают».
