Но я еще не дошел до самого страшного. Видите ли, те сказки — а, в общем-то иногда и картинки, — но, в основном, именно сказки — могли вызвать у ребенка приступ истерики, некоторые теряли сознание или вообще отключались. И когда такое происходило, остальным она говорила: «Откиньтесь назад и отдохните, пока я отведу Билли… или Сандру… или Томми… в ванную комнату и пока ему не станет лучше.»

И тоща они бывало одновременно уронят головки. Как будто все поумирали. Когда я увидел это в первый раз, я подождал минуты две после того, как она увела из комнаты одну малышку, встал и подошел к их кружку. Сначала я пошел к Вилли Клеммарту.

— Вилли! — прошептал я и потрогал его по плечу. — У тебя все о'кей. Вилл? — Но он так и не шелохнулся, поэтому я посильнее потрепал его по плечу и назвал по имени. Он по-прежнему не шелохнулся. Я слышал, как он дышит — немного посапывая, как это часто бывает у ребят, вечно бегают простуженные — но все равно можно было подумать, что он мертв. Веки у него были приоткрыты, но мне были видны только белки, а с нижней губы свисала длинная слюна. Я перепугался и подошел еще к трем или к четырем ребятишкам, но ни один из них не взглянул на меня и не издал ни одного звука.

— Ты хочешь сказать, что она заворожила их, да? — спросил Сэм. — Они были как Белоснежка, после того, как она съела отравленное яблоко?

— Да, — согласился Дейв. — Именно на нее. В чем-то другом и я был похож на нее. И тогда, как раз в тот момент, когда я собирался схватить Вилли Клеммарта и хорошенько встряхнуть его, я услышал, как она возвращается из данной. Я помчался обратно к своему месту, чтоб она меня тут не застала. Потому что меня больше пугало то, что она может сделать со мной, чем то, что она, возможно, уже сделала с ними.

Она вошла, и та малышка, которая была бледная как полотно и наполовину без сознания, когда Аделия уводила ее, выглядела так, как будто кто-то вдохнул в нее самый лучший в мире эликсир жизни. Сна у нее не было ни в одном глазу, щеки порозовели, а глаза искрились, Аделия слегка шлепнула ее, и та побежала к своему месту. Потом Аделия сделала хлопок руками и сказала: «Все! Хорошие детки быстро посмотрели сюда! Теперь Соне намного лучше, и она хочет, чтобы мы закончили ту сказку, правда, Соня?»

«Да, мэм», — весело поет она, как райская птичка в саду. И все они разом поднимают головки. И никто бы никогда не поверил, что за две секунды до этого комната быда похожа на помещение, полное мертвых младенцев.

Когда такое же произошло в третий или четвертый раз, я дождался, когда она выйдет из комнаты и тогда последовал за ней. Я знал, что она специально делает все, чтобы запугать их, и у меня возникла мысль, что на это есть какая-то причина. Я сам всего этого боялся до смерти, но я хотел понять, в чем же дело.

На этот раз она повела в ванную комнату Вилли Клеммарта. Он стал устраивать истерики, когда Аделия рассказывала им свой вариант сказки «Ганс и Грета». Я действительно легко и бесшумно открыл дверь и вижу: Аделия стоит перед Вилли на коленях там, где был умывальник. Он уже перестал плакать, но за ними мне ничего не было видно. Она была спиной ко мне, а Вилли был такой маленький, что она полностью загораживала его, хотя и стояла на коленях. Я видел только, что его руки лежали на ее плечах, поверх джемпера, в который она была одета, и виден был рукав его красного свитера, и больше ничего. И тогда я услышал что-то наподобие — какой-то повторяющийся звук сосания, вроде того, что бывает, когда вы втягиваете через соломинку оставшийся в стакане коктейль. У меня возникла мысль, что она как бы совершает над ним насилие, что она и делала на самом деле, но не таким способом, как я подумал сначала.

Я прошел еще чуть-чуть вперед, потом проскользнул вправо, поднимаясь высоко на цыпочках, чтобы не стучать каблуками. Можно было предположить, что она все равно услышит меня… у нее уши были как радиолокаторы, и я все время ждал, что она может оглянуться и пригвоздить меня своими красными глазами. Но я уже не мог остановиться, Я должен был все увидеть. И вот мало-помалу, передвигаясь под углом справа, я начинал кое-что видеть.

Из-за ее плеча стало показываться лицо Вилли, очень постепенно, как луна, выходя из затмения. У нее самой мне хорошо видно было только ее светлые волосы — копну волос, в кудрях и завитушках — но потом мне стало видно и ее лицо. И вот тут я увидел, что она делает. У меня даже подкосились ноги. Они никак не могли увидеть меня, я бы выдал себя, только если б начал барабанить по трубам, что были над головой. У них были закрыты глаза, но причина не в этом. Они полностью погрузились в то, что делали в тот момент и погрузились вместе, потому что были единым целым.

В лице Аделии не было ничего человеческого. Оно расплылось, как сливочная конфета от тепла, и приняло колоколообразную форму, отчего ее нос расплющился, а глаза превратились в длинные щелки, как у китайцев, и это придавало ей вид какого-то насекомого, то ли мухи, то ли пчелы. На месте рта опять ничего не было. Он превратился во что-то такое же, что я видел, когда она убила мистера Лэвина, той ночью, когда мы лежали в гамаке. Он превратился в узкую часть конуса. И я видел на этом месте чудные красные полоски, и сначала подумал, что это кровь, или может быть, кровеносные сосуды, но потом понял, что это губная помада. Губ совсем не осталось и эта красная краска указывала на то место, где прежде были губы.

И этой своей присоской она пила из глаз Вилли. Сэм посмотрел на Дейва как оглушенный громом. Какой-то момент он думал, не сошел ли этот человек с ума. Одно дело — привидения; но это было что-то другое. Но что это такое, у него не было ни малейшего представления. И тем не менее, лицо Дейва светилось искренностью и честностью, и Сэм подумал: «Если он и лжет, он сам этого не осознает.»

— Дейв, ты хочешь сказать, что Аделия Лортц пила его слезы? нерешительно спросила Нэйоми.

— Да… и нет. То, что она пила, были его особые слезы. Все ее лицо вытянулось к нему, оно билось, как сердце, а черты лица расплющились. Такое лицо можно было бы нарисовать на хозяйственной сумке и сделать из него маску для переодевания в канун дня всех святых.

Из уголкрв глаз Вилли вытекала липкая и розовая, как окрашенная кровью слизь, или почти растворившиеся кусочки плоти. И она высасывала это, издавая этот неопределенный звук. Его страх — вот что она пила. Она как-то внушила ему этот страх, и придала ему такой размер, что он должен был вырваться наружу через эти слезы или убить его.

— Ты хочешь сказать, что Аделия была своего рода вампиром, так? — спросил Сэм.

Дейв почувствовал некоторое облегчение. — Да. Вот именно. С тех пор, когда я думаю об этом — когда у меня хватает смелости думать об этом — я убеждаюсь, что именно так оно и было. Все эти истории о том, что вампиры вонзаются людям в горло своими зубами и пьют их кровь — все неправда. Здесь нужна большая точность. Они пьют, но не из горла. Действительно, они толстеют и становятся здоровее за счет своих жертв; но пьют они не кровь. Возможно, то, что они пьют — краснее, больше похоже на кровь, когда эти жертвы — взрослые. Наверное, так было с мистером Лэвиным. Думаю, что да. Но это не кровь. «Это — страх».

«Не знаю, сколько я там простоял и наблюдал за ней, но должно быть не слишком долго — она никогда не уходила больше, чем на пять минут. Через некоторое время жидкость, которая появлялась в уголках глаз Вилли, становилась все бледнее, и ее было все меньше и меньше. Мне стало видно это… это ее…»

— Хоботок, — спокойно сказала Нэйоми. — Должно быть, это был хоботок.

— Да? Пожалуй. Я видел, как эта штука все больше вытягивалась вперед, не желая ничего упустить, желая забрать все до последней капли, и я понял, что она почти сделала свое дело. И когда она достигнет конца, они проснутся и увидят меня. И тогда, я считал, она убьет меня.

Я начал медленно, шаг за шагом продвигаться назад. Я уже и не думал, что у меня получится это, но, наконец, я уперся задом в дверь ванной комнаты. Я чуть не закричал, когда это произошло, потому что мне показалось, будто она каким-то образом подобралась ко мне сзади. Я был уверен в этом, хотя я видел ее прямо перед собой, все еще на коленях.

Я зажал себе рот рукой, чтобы не закричать, и выскочил за дверь. Там и простоял, пока она медленно закрывалась на своем пневматическом устройстве. Для меня это была целая вечность. Когда же она закрылась, я направился к главному выходу. Я был как сумасшедший; мне нужно было только одно выбраться оттуда и никогда больше не появляться там. Я хотел навсегда сбежать оттуда.