Утром того дня, когда началась эта история, я завтракал с сыном Оуэном. Моя жена уже поела и ушла наверх принять душ и переодеться. Для меня уследи свершиться два жизненно важных утренних события: яичница подана и газета принесена. Диктор Уиллард Скотт, передачи которого мы регулярно слушали пять раз в неделю, рассказывал о некой леди из Небраски, только что подключившейся к нам, и, по-моему, Оуэн и я едва ли замечали друг друга. Другими словами, типичное будничное утро, в гостях у Кинга.

Оуэн оторвался от спортивной страницы газеты, чтобы спросить меня, буду ли я проходить мимо торгового центра сегодня; там продавалась книга, которая была ему нужна и которую он хотел, чтобы я купил. Не помню, что это была за книга, вероятно, «Джонни Тримеин» или «Апрельское утро», роман Говарда Фаста об американской революции. Но это была одна из тех книг, которые никогда не удается заполучить в книжной лавке: или ее уже не печатают, или вот-вот напечатают, или еще какая-нибудь чертовщина.

Я посоветовал Оуэну обратиться в ближайшую, очень хорошую библиотеку, будучи уверен, что у них эта книга есть. Он пробурчал что-то в ответ. Я понял два слова, но эти два слова больше, чем что-либо, возбудили у меня интерес. Этими словами были «полицейский из библиотеки».

Я отложил газету, убрал звук, нажав на кнопку дистанционного управления, и Уиллард был прерван в самом разгаре своего рассказа о конкурсе красоток в штате Джорджия, затем попросил Оуэна повторить то. что он сказал.

Он не торопился сделать это, но я настоял. В конце концов. Оуэн сказал, что не любит пользоваться библиотекой, потому что испытывает беспокойство при мысли о полицейских, работающих там. Он знал, что никакой полиции там нет, но поспешил добавить, что рассказы о полицейских прочно осели в его сознании. Он слышал о них от тети Стефании, когда ему было 7 или 8 лет и когда его можно было дурачить, и с тех пор он думает об этом.

Я, конечно, был в восторге, потому что мальчишкой я и сам боялся библиотечной полиции, безликих исполнителей, которые придут к тебе в дом, если ты не возвратишь просроченную книгу. Нехорошо не возвращать, но что, если ты не сможешь найти эту книгу, когда эти странные стражи порядка явятся? Что тогда? Что они тебе сделают? Что могут они взять вместо недостающих книг? Не один год думал я об этой полиции (хотя и не с самого детства; четко помню, как я обсуждал с Питером Штаубамом и его сыном Беном 6 или 8 лет тому назад), но теперь все эти вопросы, страшные и таинственные, всплыли опять.

Я заметил, что размышляя о библиотечной полиции следующие 3 или 4 дня, у меня возник сюжет рассказа, события которого последуют ниже. Вот как рассказы обычно рождаются у меня, но период размышлений длится намного дольше, чем в этом случае. Когда я начинал, рассказ назывался «Полиция из библиотеки», но у меня не было четкого представления о том, что из него получится. Я думал, что это, вероятно, будет смешная история, что-то вроде мгновенных кошмарных историй, которые сочинял опытный Макс Шульман. В конце концов, ведь идея конечно, смешна. Я имею в виду идею о полиции из библиотеки. Как нелепо!

Но я понимал уже тогда, что детские страхи страшно навязчивы. Сочинительство — это гипнотический акт, и в этом состоянии часто полностью восстанавливаются эмоциональные воспоминания и ужасы, которым давно бы следовало исчезнуть.

Когда я работал над этой книгой, со мной начало происходить вот это самое. Начиная писать, я знал, что ребенком я любил библиотеку, а почему бы нет? Лишь здесь небогатые парнишки, вроде меня, могли получить все книги, которые были им нужны; но продолжая писать, я постиг более глубокую истину: я также боялся библиотеки. Я боялся потеряться среди темных стеллажей, я боялся, что обо мне забудут и меня запрут в темном углу читальной комнаты, я боялся старой библиотекарши с подсиненными волосами в затененных очках, которая могла ущипнуть тебя за руку своими длинными бледными пальцами и зашипеть на тебя тонкогубым ртом: «Шшш», если ты забылся и начал разговаривать слишком громко. Да, я боялся библиотечной полиции.

Много позднее начал рождаться роман «Кристина». После трех десятков страниц юмор стал улетучиваться. После первой полсотни страниц рассказ резко повернул влево, в темные уголки, по которым я так часто путешествовал и о которых я все еще так мало знаю. В конце концов, я отыскал того парня, которого искал, и мне удалось заглянуть в его безжалостные холодные глаза. Я попытался обрисовать его для Вас, Постоянный Читатель, но, возможно, и не совсем удачно.

Руки мои сильно дрожали, когда я это делал, так вот.

Все, как решил Сэм Пиблз позже, произошло по вине проклятого акробата. Если бы акробат не напился в самое неподходящее время, Сэм никогда не напоролся бы на такие неприятности.

«Это не совсем плохо, — думал он. возможно, с горьким оправданием, что жизнь, как узкая перекладина над бесконечной глубокой расщелиной, перекладина, по которой мы идем вслепую. Это плохо, но не совсем. Иногда нас спихивают с перекладины».

Но это было позже. Ведь пьяный акробат был и до полицейского из библиотеки.

В Джанкшн Сити (в городе Узловом) в последнюю пятницу каждого месяца вечером проходило собрание спикеров местного Ротари Клаб. В последнюю пятницу марта 1990 года члены клуба планировали услышать, к своему удовольствию, Блистательного Джо, акробата из труппы Кэрри и Трембо «Все звезды цирка и странствующий карнавал».

Во вторник в пять минут шестого на столе Сэма Пиблза в его конторе «Недвижимость и страхование» в Джанкшн Сити зазвенел телефон. Сэм поднял трубку. Кроме Сэма никто трубку не снимал: или Сэм отвечал сам, или голос Сэма на автоответчике, потому что он был владельцем и единственным служащим этой компании. Он не был богат. но довольно счастлив. Он любил говорить людям, что ему еще далеко до первого «мерседеса», но у него был новенький «форд» и собственный дом на Келтон авеню. «К тому же, бизнес позволяет мне пить пиво и еще кое-что», — любил он добавить… хотя по правде, пиво он не пробовал со студенческих дней и не был вполне уверен, что такое «кое-что». Он думал, что это, возможно, кукиш с маслом.

«Компания Джанкшн Сити недвижимость и страхование…»

— Сэм, это Крейг. Акробат сломал себе шею.

— Что?

— Ты все слышал, — мрачно воскликнул Крейг Джоунз. — Акробат сломал свою чертову шею!

— О, — сказал Сэм. — Ну и дела. — Он подумал минуту и затем осторожно спросил: «Крейг, он еще жив?»

— Да, но если бы это были мы, могло бы быть иначе. Он в больнице у Кедровой Стремнины, на шею наложили толстый слой гипса. Мне только что звонил Билли Брайт. Он сказал мне, что этот акробат пришел сегодня на утреннее представление вдребезги пьяный, попытался сделать сальто-мортале на канате, но не попал на канат, а приземлился себе на шею. Билли сказал, что хруст был слышен на трибуне, где он сидел.