Минут пять ждала – не выглядывает, шаманская душа! Тогда она соблазнительно поддернула и так коротковатую юбку, скрестила ножки:

– Юр, а Юр… Посмотри, что у меня на спине? Кажется, я все‑таки сильно стукнулась, боль в области пятого позвонка. Или шестого…

Тот и на это не подавал сигналов. Оксана подождала несколько минут и тяжко вздохнула.

– Слышь, Юрко? Ты должен меня понять! Я знаю, ты был бы верный муж. Кому ты еще нужен такой? Но мне еще хочется, чтоб девки завидовали! Чтоб прошла я по селу под ручку с мужем! Чтоб – вся в собольей шубке, в бриллиантах. Чтоб от зависти всем хохлушкам и москалихам пришел кургыт‑тара хотун! Не один ты такой романтик! Ну ты что там? Оглох? Юрко? Отвечай, когда с тобой девушка разговаривает!

И вдруг Юрко внизу заблеял по‑козлинному и будто копытами затопал. Она встала на коленки, заглянула:

– Что это с тобой? Дар речи потерял ? Ты где?

Спустилась в подпол, присмотрелась, а вместо Юрко стоит козел Степка, печально так глядит и блеет нежно, словно козу уговаривает. Оксана опешила на миг: было полное ощущение, будто Юрко козлом обернулся, тем более Степка и в самом деле подошел и давай тереться о ее голую ногу, как кот. Однако она стряхнула наваждение, огляделась – а кадушка‑то с капустой в сторону отвернута, и подземный ход открыт.

– Сбежал! – И не раздумывая следом.

Нору сухощавый дед Куров выкопал тесную, под себя – только ползком и пролезть, и то бедра в некоторых местах едва проходят. Оксана протиснулась, проскреблась кое‑как и выбралась в козлятник. Посмотрела по сторонам, а уже темно, и не известно, в какую сторону жених подался…

Подземным же ходом она вернулась в хату и, не стряхивая с себя пыли, села на пол, свесила ноги в люк и заплакла:

– Эх, Юрко… Я и сама тыала хотун… Да ведь не могу так сразу. Я и сама одичала!

В это время со стороны Украины кто‑то в дверь постучал резко и требовательно. Оксана даже не шевельнулась, хотела сделать вид, что нет никого в хате, но свет горел, и потому стук лишь усилился.

– Ну что вам надо? – сердито спросила она. – Опять кого‑то рожать приспичило?

– Ксана!– услышала голос родителя. – Открой, разговор есть!

И она спохватилась, что напрочь забыла про отца, возясь с женихом и устраивая свою жизнь. Встрепенулась – и к двери.

– Тату? Ты как себя чувствуешь? Загрудинное жжение есть?

– У меня в другом месте жжение, – отозвался тот. – Открой!

Оксана покружилась, а дверь заперта на внутренний замок и ключей нигде нет. Но вспомнила, что окно, выбитое кумулятивной гранатой, до сих пор не вставлено и только одеялом завешено. Откинула его, выглянула, насколько позволяла решетка.

– Иди сюда! – позвала отца.

– Тебя что, заперли? – забеспокоился тот. – Кто посмел?

– Ко мне жених приехал, тату, – с горечью и сквозь слезы сообщила она.

– Кто?

– Юрко, тату, дождалась вот…

– И где же он?

– Сбежал от меня… Сижу вот и плачу. Никому я не нужна…

– Ну‑ка прекрати! – строго сказал Дременко. – Такая красавица и не нужна! Выбирайся из этого партизанского гнезда и пошли со мной!

– Куда, тату?

– Нового жениха искать. Мы тебе такого найдем – только ахнут!

– Нет таких у нас в Братково. Я же всех потенциальных знаю.

– Приезжие есть.

– Это все контрабандисты и бандюганы… Тарас Опанасович приник к решетке и зашептал:

– Американец к нам приехал, первый раз за всю историю Америки. Сэр Джон зовут…

– Да мы уже познакомились, в резиденции, – вздохнула она. – Такой охальник…

– Нравится?

– Не то чтобы очень… А потом, я в Америку не собираюсь.

– Там разберемся, вылазь! Организуем вам нечаянную встречу. Он всю ночь сегодня будет вдоль границы прогуливаться. И ты тоже.

– А что? Назло ему! Пусть своих айбасов стреляет! Я с американцем погуляю. Вон какая ночка теплая, духмяная, волшебная… Закружу ему голову, чоорон хотун!

Отвернула гайки на решетке, задрала подол и перелезла через подоконник на волю…

Они так и просидели весь день в бане. Толстокожий Куров и вовсе проспал с утра до вечера и вставал с полка, только чтобы съесть принесенную бабкой пищу с праздничного стола. А Сова покою не знала – то и дело бегала в хату, прокрадывалась на цыпочках и прислушивалась, что в подполе творится. А там сначала ругались, шумели и вроде даже дрались. Но может, и не дрались, а внук волю давал рукам, проявлял свой кундал и получал за это. Должно быть, сильно разошлись – люк своротили вместе с диваном, из посудника плошки полетели. Бабка подпол закрыла и на всякий случай пулемет разрядила. Она по опыту знала, что после ссор, как после грозы, всегда светло и радостно становится. Ну, повздорили, выпустили лишний пар, ынеркию, и опять благодать. А пара этого за годы разлуки вон сколько у них накопилось – пока весь выйдет, не один день в подполье сидеть придется.

– Не суетись ты! – прикрикивал на Сову дед, просыпаясь. – Лучше вон возьми бубен и камлать учись. Или поспи, а то в полночь шаманить пойдем. Надо внука выручать.

– Взрывчатки‑то сколько брать? Мы ведь теперь вдвоем только пуда два унесем, а раньше одна столько таскала..

– Я тебе дам – взрывчатки! – пригрозил Куров. – Мы пока магической силой айбасов крушить станем. Ты лучше мне горилки принеси, чтоб кундал поднять.

– Нечего! Юрко вон почти не пьет, а шаманит. Добывай ынеркию из воздуха, как в телевизоре кажут, или вон упражнениями всякими. Ега называется.

– Сама ты Яга! Йога! Ты из воздуха получай! Я мужчина основательный, зрелый и привык брать ынеркию от натурального продукта. Поздно переучиваться… Наливай!

Раньше бы она закатила монолог на полчаса, но тут притащила четверть, скупой рукой плеснула в банный ковшик:

– Ладно, чтоб склеилось у них.

– Давай, чтоб операция у нас склеилась! Давно мы с тобой не шаманили, а? Не страшно хоть? А то прими для храбрости.

– У меня кундал и без горилки тутан!

– Сигналы‑то наши помнишь?