городка и зародив ревнивую неприязнь мужского. «Да вообще, какого… он здесь оказался в нашем городе? Что такая шишка делает в нашем болоте? Скажи еще: случайно проезжал мимо! А потом дети пропадают…» – «Да это ж телефонная запись, Петрович!»
Больница зашевелилась. Ее обитатели занялись своими делами и обязанностями. Пошевелился и Смерть. Он выглядел здесь очень органично, естественно даже в своем белом сюртуке. Ему еще бы шапочку на лысину. С красным крестом. Но на черепе чернели круглые очки от солнца, а-ля Джон Леннон. Он сдвинул их на лоб и прищурился белыми глазами:
–?Не спишь. – Смерть не спрашивает, а утверждает. – Не трясись, я по формальному поводу. Заполню все бумаги, и пошли отсюда.
Он разложил на облупленной казенной тумбочке свиток пергамента и похлопал себя по карманам.
–?Пыль веков и ни одной ручки! Нет, что-то завалялось, – и он извлек из левого кармана серое гусиное перо, все в красных пятнах на конце. – Как раз хватит, чтоб закончить. Как ее звали?
Андрею после вчерашнего уже ничего не вставляло. Подумаешь, Смерть в ногах сидит! Но интересно было, умер он и вот он какой тот свет, или что происходит?
–?Она ушла этой ночью. На повышение, наверное, – в тему отозвался бледный собеседник. – Надо документы оформить, а я ее знал как ангела. Но сам подумай, не ее чин же мне в путевой лист вписывать. Как ее здесь на земле звали?
–?Ирина Соколова, – ответил Андрей. – Сколько лет – не знаю.
–?И не надо, а то испугаешься, – усмехнулся белый гость. Он послюнявил конец пера и аккуратно вписал в список два слова.
–?А что с ней? – Сухие губы плохо слушались.
–?Я не знаю ответов на все вопросы. Смерть ведь просто конец чьей-то истории здесь, и все. Помолчи, дай дописать.
Это заняло, пожалуй, пять секунд: две на имя и три на фамилию. Андрей за это время успел вспомнить, как однажды на кухне ляпнул девушке вслед, что живет она так лихо, и что хотел бы он узнать, как она кончит. Сплетничал, как баба. Ирка-студентка тогда подмигнула ему и сказала: «Кто ждет, тот дождется! Дождись своей очереди!» Еще живой тогда алкоголик Тольсон загоготал.
–?А где Ира сейчас?
Смерть хмыкнул, поджал тонкие губы:
–?Если ты меня видишь, значит, где-то здесь. – Он пошарил белыми глазами по серой казенной палате. Не увидел ничего, что хотел бы увидеть, и с досады зыркнул на Каменева. Пробрало до костей. Тот понял значение поговорки «словно кто-то наступил на мою могилу». У бедняги Андрея дыхание сбилось. – Везде, наверное. Может, даже в тебе частично. Я ее больше не вижу.
Чуть отдышавшись, парень спросил:
–?Раз у нас разговор завязался, скажи, кто был тот, что в подвале?
–?Зануда, карьерист и бюрократ. Но везунчик: дважды видел, как умирают бессмертные. Хотя Соколова, так ты ее назвал, ушла лишь частично, если быть честным. Настоящим человеком-то она не была. Но, видимо, очень хотела, – слегка поморщился собеседник. – Она – из ангелов, из отличников. Но как талантливо притворялась! Я даже поверил.
Андрей разозлился:
–?А просто сказать нельзя? Вот чтоб не выеживаться, загадки не загадывать! Я от них вчера чуть не помер!
–?Я – в курсе, – замогильным голосом ответил посетитель. Умеет он успокоить нервных. – Сумей ты разгадать тот ребус до нашего с Ириной прихода, мне бы сегодня было столько работы, что не болтал бы я с тобой, мальчишка.
–?Конец света, что ли?
–?Ты на досуге историю про Лазаря прочитай, там ключевая фраза есть. Про пропасть. Все, хватит, не отвлекай. – Перо хрустнуло в мертвых пальцах. – В летописи не должно быть незаполненных строк.
Дописав, он встал и взялся за пластиковую подставку для капельницы, что стояла у кровати. Та от прикосновения почернела и превратилась в косу, а затем уменьшилась до трости. Пальцем Смерть загладил инвентарный номер, дольше всего державшийся на древке. В память о маме-капельнице. Затем он легко повертел трость в пальцах на манер артистов варьете, опустил на глаза очки и не спеша вышел в дверь. Любит он попижонить все-таки. А Каменев вспомнил…
…какофония звуков и боль в горле. Все плывет перед глазами. «Ты не зря пришел. Он твой, – хрипит краснорукий, – забирай, раз уж ты здесь!»
Красный плащ, холодный и мокрый. Блеск черной стальной косы, свист рассекаемого воздуха. Как последний выдох умирающего. «Не его!» – Девичий голос, и коса врезается в красную ткань. Хруст. Из-под красного вырывается что-то огромное, бело-золотое, и все пространство идет волнами, как от мощного взрыва. Каменев лежит ничком, уткнувшись в сырую ночную траву…
Андрея отпустили после врачебной планерки. Он долго ждал выписных документов, присев на корточки у двери ординаторской. Ему захотелось научиться курить. Выпускать серо-синий дым с конца огненной палочки.
Серые в своей белизне коридоры больницы. По этим коридорам двигались белые фигуры: не то ангелы, не то медсестры. Андрей почему-то оробел. Чистота представлялась ему теперь иначе, не как белая форменная шапочка медсестры. Он вдруг осознал, что чистота и стерильность – разные вещи. Стерильность безжизненна. Она подавляет. Это именно то, что он, Андрюха Каменев, чувствовал после сегодняшней ночи.
И тем не менее парень нашел в себе силы робко спросить, где выход. Дежурный ангел у стойки оторвался от записей в книге жизни, смерти и учета медикаментов и сообщил, что «идти следует прямо- направо-по-коридору-главный выход перекрыт – ремонт, боковой слева от главного». Запись в учетной книге возобновилась.
–?И дождь на улице, – сообщил худой мужчина в белом с резной тростью в руках.
–?Регистратор у стойки, наверное, в чине архангела? – уточнил беззвучно у него Андрей. Но вслух говорить он не стал. «Ангел за стойкой» шутки бы не оценил.
–?Просто медсестричка, – улыбнулся безносый. – Привыкнешь со временем. Наверное. А расскажи мне, как это промокнуть? Что при этом чувствуешь?
Идя по коридору рядом с невидимой Смертью, Каменев вдруг – а может быть, уже по привычке (слишком много «вдруг» появилось в его жизни со вчерашней ночи) – осознал, что от двери своей палаты номер 38 до стойки регистратуры ровно тридцать восемь шагов. «А это значит, что все в мире не случайно. Что все имеет какую-то связь и значение. Или как сказала бы бабка Лида, если бы была поэтом – символично», – подмигнул ему Бледный призрак. Три встречи, полночи в больнице – и Андрей Каменев уже был полностью согласен со своей одноглазой соседкой по общежитию.
–?Еще увидимся, – кивнул ему Андрей. Он открыл в себе склонность к иронии. Собеседник кивнул, рассыпался каплями воды с небес и не оставил даже запаха.
Дождь вымочил парня в момент: обнял, вымыл и поспешил рассказать на своем языке, как боялся, что все закончится концом света и насколько соскучился. Каменев с наслаждением слушал его рассказ и радовался каплям на коже. Жить-то как хорошо! Правда, Андрей? Как это здорово, дождь!
ПУТЬ НАЧАЛСЯ, КОГДА…
…стоял чудесный летний вечер. Он был оранжевым. Зрелым. Опытным. Полным покоя и достоинства. Лето перевалило за середину. Позади остались и сумасшедшая, яркая молодая зелень июня, и полуденная трепещущая жара июля. Запыленные кроны августа уже кое-где подернулись проседью желтых прядей. Близился сентябрь. Но аромат лугов и летних приключений еще не выветрились из легких и мозгов всех, кто пережил это лето.
Янтарное солнце нагрело сосны и успокаивающий аромат хвои был щедро разлит в воздухе. К смолистому духу примешивался легкий оттенок дыма и жареной рыбы.
Пашка воображал себя индейцем, ориентирующимся по запаху. Он и на самом деле мог бы пройти по этому пути с закрытыми глазами. Не меньше сотни раз за это лето приходилось ему обходить эти кусты орешника, перебираться через поваленное дерево, перепрыгивать засыпанный позапрошлогодней хвоей овражек. Он знал все шорохи, запахи и звуки на этом участке леса. Сейчас он хотел скорее ощутить на
