честным прокурором в Ташкенте?

— Если честно, то, конечно, нельзя, — вздохнул Дронго, — просто не дадут работать. В Средней Азии и в Закавказье честный прокурор это почти идиот, а идиотов на работе долго не держат. Как только в Грузии начались политические разборки между разными партиями, моментально появились многочисленные банды рэкетиров и вымогателей. В республиках Средней Азии, не считая Таджикистана, где у власти достаточно сильные, прагматичные политики, почти нет рэкета. Знаете, почему? В качестве «официальных сборщиков налогов» выступают прокуроры, начальники милиции, руководители местных органов власти. Рэкетирам просто не остается никаких денег.

— И ты еще смеешь говорить после этого о честном прокуроре? — рассмеялся Родионов. — Когда думаешь вылетать?

— Если есть рейс, то прямо сегодня.

— В гостиницу вернешься?

— Нет, конечно. Куплю, как обычно, все себе в дороге. Вы знаете сколько зубных щеток я поменял в жизни? Наверняка штук сто. Каждый раз покупаю новую. За номер у меня заплачено за два дня вперед. Можете появиться завтра и взять вещи. Вот ключи от моего номера. А это карточка гостиницы.

— Хорошо. Когда вернешься из Ташкента, позвони мне по телефону. Знаешь, куда звонить?

— Как обычно, вашей сестре.

— Правильно. Давай выходи. Я сделаю круг и вернусь к издательству. Посмотрю, нет ли там наших преследователей.

— Думаете, они приедут? — спросил Дронго. — Это не «Феникс», я в этом уверен. Там были молодые ребята.

— Все равно нужно проверить. До встречи.

— До свидания. Я не спросил, как ваши внуки?

— Уже большие, — заулыбался полковник, — старший собирается идти в первый класс. — Он протянул руку: — Береги себя.

Дронго взглянул ему в глаза:

— А вы себя.

— Знаешь, — сказал вдруг полковник, — у меня ведь было много способных ребят. Но такого профи, как ты, я не встречал ни разу. Это не комплимент, просто я слишком стар и лучшего специалиста, наверно, уже не встречу. Удачи тебе.

Дронго вышел из автомобиля и пошел к станции метро.

Родионов повернул автомобиль обратно. К зданию издательства он подъехал без пяти минут семь, остановился в ста метрах от входа. Все было спокойно. «Нужно будет заехать в магазин, взять хлеба, — вспомнил он. — Кажется, Дронго прав, здесь, все в порядке».

У издательства по-прежнему никого не было. «Откуда они узнали, что я встречаюсь с Дронго в кафе? — подумал Родионов. — Ведь об этом месте никто знать не мог. И о моем вызове тоже никто не знал.

Хотя нет, кто-то знал. Мы обсуждали этот вопрос втроем. И я предложил вызвать Дронго. Значит, кто-то из них. Как странно. Один из них мог сообщить о предстоящей встрече с Дронго. Но зачем? Если это группа „феникс“, то почему они не выходят с нами на связь, а поддерживают контакты лишь с одним из нас? Обоих своих собеседников я знаю много лет, кажется, пятнадцать — двадцать. Зачем им выдавать место моей встречи? А если за нами следили ребята из ФСБ? Тогда и вовсе непонятно. Получается, что один из боевых офицеров стал стукачом. Этого не может быть никогда. Может, они вышли на нашу встречу через Дронго, но это тоже невозможно. Нет, так гадать нельзя. Нужно будет уже завтра утром собрать наших друзей и честно переговорить. Мы сумеем установить, откуда пошла утечка информации и почему за нами был такой хвост».

Было уже десять минут восьмого. У издательства по-прежнему никого не было.

В этот момент Родионов заметил, как к нему подошел молодой человек лет тридцати. Он был невысокого роста, темноволосый, с несколько ассиметричным лицом, словно вначале были изготовлены две половинки его лица, а затем склеены вместе. Левая бровь была несколько выше правой. Незнакомец как-то особенно неприятно улыбался.

— Вы не скажете, как проехать в центр? — спросил он.

— Здесь почти центр, — удивился Родионов. — Какое именно место вам нужно?

Вместо ответа незнакомец почему-то вытащил пистолет.

«Как глупо, — подумал с досадой Родионов. — Все это так глупо».

Два выстрела глухо раздались в автомобиле.

На Алайском рынке Ташкента было, как всегда, многолюдно и шумно. Перемены, происходящие последние десять лет, казалось, не коснулись центрального базара города, где по-прежнему кричали торговцы, дымились шашлычные, суетились покупатели. Рынок жил по своим внутренним, строго определенным законам. Хотя, если бы здесь попался внимательный наблюдатель, он бы наверняка обратил внимание на некоторые изменения, незаметные при беглом знакомстве. На рынке почти не осталось русских продавцов, ранее бойко торговавших овощами и соленьями. Их место заняли многочисленные таджики, и без того составлявшие очень большую часть населения Узбекистана. После трагических событий в соседнем Таджикистане, где развязанная гражданская война унесла жизни десятков тысяч людей, в стабильный и благополучный Узбекистан потянулись тысячи беженцев, благо граница между республиками почти не охранялась.

В свою очередь, среди покупателей стало гораздо меньше людей со славянскими чертами лица. Явно прибавилось кавказцев, спасаясь от внутренних и внешних войн, многие азербайджанцы и армяне предпочитали переезжать в Среднюю Азию, где у них оставались и родственники. Веянием времени стало появление турок, прочно освоивших рынки азиатских государств.

Старый Алескер сидел на этом рынке уже пять десятков лет, еще с тех пор, когда на войну ушел отец и ему, совсем еще мальчику, пришлось отнести на базар овощи их собственного огорода. Семья жила тогда на краю города, и на центральный рынок он попадал благодаря соседу — дяде Семену, который бесплатно отвозил его вместе с продукцией по утрам на рынок. С тех пор Алескер привык ездить на Алайский рынок и стал одной из достопримечательностей базара, ежедневно появляясь на рынке за полчаса до его открытия.

Дети и внуки его избрали совсем другую профессию. Один из внуков даже стал летчиком, летал по маршрyту Ташкент — Москва. Другой — преподавателем в университете. Только вот старый дед все никак не соглашался покинуть свое место на рынке и уйти на заслуженный отдых.

В этот день Алескер, как всегда, встал ровно в полдень, чтобы совершить намаз, ежедневную молитву, полагавшуюся правоверному мусульманину. Он не был особо верующим, просто привычка к подобному ритуалу сохранилась в нем еще с молодости, когда намаз совершал дед, истово верующий мусульманин, умудрившийся даже исполнить хадж в Мекку.

Он уже заканчивал молиться, когда услышал голоса. Один из них показался ему знакомым. Он привычно закончил молитву и, поднявшись на ноги, подошел к задней стенке своего небольшого магазинчика, завешенного ковром. В соседней лавке явно говорили о чем-то тревожном. То и дело слышался гневный голос одного из говоривших. Алескер вспомнил наконец этот голос. Это был Рахимов, начальник милиции их района. А вот второй собеседник был ему незнаком.

— Ты пойми, — гневно говорил Рахимов, — если вы так будете работать, у нас ничего не выйдет. Я людей твоих вечно из дерьма вытаскивать не буду, надоело. Ты это учти.

— Зачем грозишься, начальник? Мы ведь все прекрасно понимаем. Просто ошиблись. В этот раз так получилось, больше такого не повторится.

— В прошлом году ты говорил то же самое.

— В прошлом году не было Камалова. А теперь он сидит на таком месте и мешает нам работать.