диссертацию в сорок лет, будучи домохозяйкой и матерью трех девочек.

– Вы же все понимаете, – возразила Эсмира, – у нас не Америка. И здесь не поймут, почему женщина вдруг решила заняться наукой или политикой в таком возрасте.

– Пожалуй, действительно не поймут, – согласился Дронго. – Вы хотите еще кофе?

– Нет, спасибо. Раньше я бы выпила еще чашечку, а теперь боюсь. Нужно беречь цвет лица. Хотя… какая разница… Да, если можно, пусть принесут еще чашечку кофе.

Дронго поднялся, вызвал по селектору секретаря. Когда та вошла в кабинет, он показал на пустую чашку гостьи.

– Сейчас, – улыбнулась секретарь. Она работала у Дронго уже несколько лет и успела изучить его характер за время редких наездов своего виртуального шефа.

Забрав пустые чашки, она вышла из кабинета. Дронго вернулся к своей собеседнице, устраиваясь в кресле.

– Подобные звонки повторились? – поинтересовался он.

– Ни разу, – ответила она, – наш телефон некоторое время был под контролем. Но никто не звонил.

– Вы сказали «какая разница», – напомнил он гостье. – Мне кажется, вы слишком серьезно воспринимаете эту глупую историю с телефонным звонком.

– Нет, – перебила она его, – не со звонком, нет. – Она смотрела ему в глаза. – Мне казалось, что вы должны чувствовать состояние своего собеседника.

– Вас волнует это число «тридцать пять»? – еще раз спросил Дронго. – Вам кажется, что жизнь заканчивается, а вы еще ничего не успели увидеть или почувствовать? Просто это кризис среднего возраста. Только он обычно бывает у мужчин. И почти не встречается у женщин. Вы же психиатр и должны это знать.

– Я знаю, – кивнула Эсмира, – дело не в кризисе. Я вдруг поняла, что прожила полжизни, выполняя все предписанные ритуалы и правила, ни разу не осмелившись их нарушить. В школе я, конечно, была отличницей. В медицинский поступила потому, что так было нужно. Куда могла поступить дочь известного профессора? Конечно, в медицинский. Уже на первом курсе мне начали искать жениха, и на втором я вышла замуж за своего нынешнего мужа. Не могу сказать, что он мне не нравился. Скорее наоборот, очень даже нравился. Он был молодой, красивый, умный, из прекрасной семьи. Через год у нас родилась дочь. Все казалось таким прекрасным…

Секретарь внесла две чашечки и поставила их на столик. Перед его гостьей снова дымился кофе, а перед Дронго стояла чашка со свежезаваренным чаем. Секретарь, мягко ступая, вышла, плотно прикрыв дверь. Эсмира взглянула на уходившую молодую женщину и неожиданно сказала:

– Она красивая…

– Наверно, – сдержанно согласился Дронго.

– Шестнадцать лет назад, когда родилась наша дочь, мне все виделось в розовых тонах, – продолжала Эсмира. – Мы планировали иметь двух или трех детей, но уже в восемьдесят восьмом начались сумгаитские события, затем война в Карабахе. Муж был командирован в Карабах, и мы отложили рождение ребенка. Потом начались январские события в Баку, кровь, убитые, раненые. Вы же помните, что здесь творилось. Потом девяносто первый год, общий распад страны. Девяносто второй, произошло несколько переворотов, муж вообще ушел с работы. Затем девяносто третий… Снова мятеж. В общем, время было очень нестабильное. В девяносто пятом муж вернулся на службу. Сейчас он работает заместителем председателя Верховного суда.

– Я знаю, – кивнул Дронго, – мне об этом говорили.

– Ему уже сорок пять, – продолжала гостья, – в этом возрасте обычно не думают о детях. Да и мне уже тридцать пять. В общем, мы уже смирились с тем, что у нас больше не будет детей. У его брата трое сыновей, и его родители вполне довольны четырьмя внуками. Его старший брат имеет сына от первого брака. Тот уже взрослый, учится в институте, в Стамбуле. И двое детей от второго брака. Мой муж – младший брат в семье, его брат Анвер старше на два года.

Дронго дотронулся до своей чашечки. Она была горячей. Гостья пригубила свой кофе, снова поставила чашечку на место.

– Не могу сказать, что мы в чем-то нуждались. У мужа был свой бизнес, свой ресторан, магазин. В общем, мы сносно жили все эти годы. Я ушла с работы и сидела дома. Сначала было скучно, потом постепенно втянулась. Мы начали строить новый дом в городе, у меня было много дел. Потом муж с братом начали перестраивать свои дачи. У нас дачи стоят рядом, на соседних участках. Я не думала о своем возрасте. Мне было даже приятно, когда мою дочь принимали за мою подругу. Но до поры до времени… – Она вздохнула. – Не знаю, как я могла решиться на такой разговор. Но за последний месяц я слишком много про вас узнала. Я даже разговаривала с вашей матерью. Знаете, что она про вас сказала?

– Нет, – улыбнулся Дронго, – честно говоря, не представляю. Хотя, наверное, что-то хорошее.

– Она сказала: «Он умеет понимать людей». Так и сказала: «У него есть дар понимать людей». Наверно, именно тогда я и решила, что обязательно встречусь с вами и поговорю. Если хотите, мне нужен был своего рода исповедник. Человек, которому я могу доверять.

– Мамы всегда немного преувеличивают реальные способности своих детей, – напомнил Дронго. – Боюсь, что я плохой исповедник. Я всего лишь эксперт-аналитик, в мою задачу входит понимание ситуации, чтобы в ней легче разобраться.

– Поэтому я и пришла к вам. – Она посмотрела на пустую чашку, словно желая еще кофе. Но ничего не попросила, а задумчиво продолжала: – С рождения вся моя жизнь была как ровная дорога. Обеспеченное детство, элитный детский сад, лучшая школа, медицинский институт. Говорят, что все лучшие невесты в Баку поступали в медицинский. А ребята на юридический. Вы ведь закончили юридический?

– Да, – усмехнулся Дронго, – но у меня несколько иной вариант. Мой отец был юристом в четвертом поколении, как и его братья. Именно поэтому я с детства мечтал поступить только на юридический. Я юрист в пятом поколении, и мой случай совсем не типичный.

– Возможно, – согласилась она, – но мой случай как раз абсолютно типичный. Поступление в медицинский, удачное замужество, рождение дочери, когда мне было только девятнадцать лет. Замуж я выходила с полного согласия своих родителей. Можно сказать, что сначала договорились наши родители, а уже затем мы с моим мужем решили, что сможем жить вместе. Мне еще очень повезло, что он оказался умным, порядочным человеком.

Дронго молчал, ожидая продолжения исповеди.

– Иногда я жалею, что не курю, – призналась Эсмира с улыбкой. – В общем, все, что я вам сейчас скажу, я бы не сказала даже на исповеди. Конечно, я выходила за своего мужа, будучи девственницей. И конечно, он был моим первым мужчиной. И единственным, – с некоторым вызовом сказала она. – За столько лет я даже не могла подумать, что может быть что-то другое. У меня никогда не было даже подобных мыслей. Хотя иногда я спрашивала себя, почему так нелепо устроен мир. Ведь мой муж встречался до нашей свадьбы с другими женщинами, и подозреваю, что после нашей свадьбы тоже не был ангелом. Но я не имела права даже подумать… Вы ведь знаете местные нравы – здесь подобное никак не приветствуется.

Дронго молчал. Он понимал, насколько она права, и в то же время понимал, что не имеет права с ней соглашаться. Именно потому, что она права.

– Когда раздался этот звонок, я очень испугалась, – призналась Эсмира, – мне показалось, что это какой-то извращенец. Потом я немного успокоилась и неожиданно подумала, что никогда в жизни со мной не происходило ничего подобного. Мне вообще никто и никогда не звонил. Я не скрывала от мужа ничего. Абсолютно ничего. Получалось, что моя дочь в шестнадцать лет знает больше, чем я в тридцать пять. Это было обидно и глупо.

Дронго подумал, что иногда хочется закурить и ему.

– Поэтому я пришла к вам, – резюмировала Эсмира, – мне казалось, что вы меня сможете понять. Именно такой человек – все понимающий, мудрый, терпеливый, наблюдательный, много повидавший. К тому же мы из одного поколения, вы не намного старше меня.

– Что я должен вам сказать? – спросил он.

– Правду, – горько усмехнулась она, – что мне делать? Ждать, когда уедет моя дочь и я останусь совсем