— Неприятность в том, — сказал я, когда мы уже знали точно, что наша теория вызывает, — что вы не хотите верить нам. Кого мы могли бы убедить теми доказательствами, которые в нашем распоряжении?

— Везенкова? — предложила Ангелина.

Мы посмотрели на Зено, который знал Везенкова лучше нас. Он покачал головой. — Везенков паталогоанатом. Горизонты его воображения сдержаны человеческим телом и его болезнями. В любом случае, если бы мы могли привлечь его на нашу сторону, это не помогло бы нам. Он не многим более надежен, чем мы в глазах капитанов Джухача и д'Орсей.

— Симон Нортон опустился с десантной группой? — внезапно спросил я. Он поймет смысл этого… он — единственный, о ком я могу сказать, что он на правильной длине волны.

— Не знаю, — сказала Ангелина. — Я не знаю, что он из себя представляет.

Я только слышала его голос по радио, и не могу ничего сказать определенного.

— Спросите, — сказал я, — есть ли он здесь и передайте, если ему интересно поговорить об основной энигме генетики, Ли Каретта будет рад иметь его в компании.

— Что же является этой основной проблемой? — спросила Ангелина.

— Он знает, — ответил я ей.

Когда она вышла, я откинулся назад.

— Ты встаешь? — спросил Зено.

— Полагаю, — сказал я, — что не смогу подняться и отплясывать без боли, но умственная усиленная работа мне не повредит. Мне бы не хотелось иметь этого возвышения у себя на носу… Оно дает мне малоприятное чувство при дыхании. Во всяком случае, если вы оставите меня одного, чтобы я мог поспать, вероятнее всего у меня будут неприятные грезы.

— Прошу прощения, — сказал он. — О… это все…

Он обычно выражается много лучше. Долгое общение с людьми по-видимому плохо повлияло на его манеры.

— Подобные вещи случаются на Каликосе? — спросил я.

— Где есть разум, — сказал он, — там существует также зло. Где есть сознание, там бывают и кошмары. Где есть сила, там случается и насилие.

— И здесь тоже?

— Я уверен в этом.

— Черт, — выругался я, — думаю, что они могли иметь кошмары.

— Они будут бояться, как и мы боимся, — продолжал он, прочно закрепившись теперь в своей философской колее, — смерть, разложение, обезличивание… формоизменяющиеся люди-лягушки получат от нас уязвимое место и панику в наследство, — размышлял я, отказываясь принять это совершенно серьезно, как намеревался он. — Это стоит знать. Даже если они изобрели новую биологию, они придерживаются такого же старого экзистенциализма. Ради бога, говорю я. Оригинальный грех является большим нивелировщиком.

Он не сказал 'тебе следовало бы знать', что показывало его чувствительность к чувствам других, и доказывало, что он был более сдержан, чем большинство человеческих существ. Не сверхчеловек, тем не менее… не как Адам и Ева Наксоса.

Впервые (или так это казалось) после долгого времени, удача склонилась на нашу сторону. Симон Нортон приземлился в челноке, и мое имя… или, может быть, упоминание об основной проблеме… было довольно искушающим, чтобы заставить его прийти.

— Как вы себя чувствуете, доктор Каретта? — спросил он как хорошо воспитанный мальчик, каковым он и был.

— Так хорошо, как только можно надеяться, — сказал я. — Меня зовут Ли, кстати. Присаживайтесь.

Когда он сел, то посмотрел на Зено и Ангелину, которые понимали, что он должно быть знает, что происходило на поверхности.

— Не говорите мне, что вы разрешили проблему, — сказал он. — Только думайте об этом.

— Нет, — сказал я. — Я не разрешил ее. Но я нашел идеальную лабораторию для ее изучения. Если вы хотите узнать об управлении этим управлением, вы могли бы сделать это за десять лет на Наксосе, чем за столетие на земле. Осталось только одна проблема.

— Какая? — спросил он.

— Та самая, которая делает Наксос такой идеальной лабораторией для вида исследований, делает его также предельно опасным местом, — я выждал для эффекта, и затем продолжил: Наксос слишком опасен, чтобы думать о его колонизации, Симон; Если Джухач попытается перебраться сюда, его люди будут уничтожены, а триста пятьдесят лет будут напрасно потеряны.

Я сжал пальцы.

Я пробовал говорить конфиденциально, что во мне нельзя сомневаться. Попытался говорить обычными словами, чтобы не возникло разночтения. Это сработало… почти.

— Вы должны убедить меня в этом, — сказал он.

— Знаю, — согласился я. — Потому что после того, как вы убедитесь, вы должны убедить Катрин д'Орсей, которая вернется, чтобы убедить Джухача. Если цепь прервется, люди погибнут.

— Продолжайте, — сказал он.

— Вы знаете про правило Хэккеля.

— Конечно. Ортогены определяют филогены. Только это неверно. По крайней мере в смысле, который вкладывал в это Хэккель. Он считал, что эмбрионы в прямую проходят через фазы эволюционных этапов развития этих особей. Это не так то просто, как кажется.

— Тем не менее, — сказал я, — человеческий эмбрион проходит структуры, которые проходили жабы. Есть ощущение, что человеческое существо не использует весь потенциал, впечатанный в его генетический аппарат. Ко времени, когда человеческое существо рождается, оно представляет уже собой довольно точную копию того, чем оно собирается стать, когда достигнет своей окончательной формы. То же, более или менее, верно и для рептилии, и даже для рыб. Но амфибии, которые занимают место между рыбами и рептилиями, культивирующие отдельный вид… называя это 'онтологической философией'.

— Мне известно все это, доктор Каретта.

— Знаю, — заверил я его. — Но в этом есть аргумент. Информация, которую вы носите… это — риторика, при помощи которой, я пытаюсь нацелить вас. Что вы знаете об аксолотлях?

— У них есть инстинкт.

— Кроме этого.

— Аксолотль был личиночной ступенью разновидности саламандр. Но он не мог претерпевать метаморфоз в зрелом возрасте перед размножением. Если его место распространения становилось достаточно влажным, он мог отрастить воспроизводящие органы на стадии личинки и размножаться не заботясь вообще о взрослой своей форме.

— Верно. Это сохраняет их онтологические выборы открытыми. Теперь, полагаю, вещи немного отличались на древней Земле. Предположим физические условия и климат были более стабильными. Предположим, вода была значительно щедрее распределена по поверхности. Предположим, селективное давление, которое развивает кладку яиц, благодаря чему, некоторая их часть становится рептилиями, не было бы очень сильным. Предположим, эволюционная история имела, то есть, взяла отличный курс, основное усердие вкладывая в основание, которое мы могли слабо выражено в аксолотле, с ударением не только на метаморфозе, но и на длинном ряду различных изменений и степени управления ими, который нервная система организма могла оказывать над процессами изменения. Вы видите аргументы?

Он вздохнул, и я мог уверенно сказать, что ему не терпится. Он хотел дойти до кульминации, но у меня были свои причины не спешить. Умозрительная часть аргументации должна быть так близка и безупречна, насколько это возможно, и при этом правдоподобна.

— Это приведет к миру, напоминающему Наксос, — сказал он, — где амфибии не оставили никакого шанса рептилиям и, где высшие животные имеют несколько вероятных форм и могут изменяться от одной к другой в зависимости от обстоятельств. Когда они плывут, то могут приспособить себя для плавания, когда