— Приблизительно, — допустил я. — Но ошибочно полагать, что преимущества в технологии зависят от преимуществ в науке. Технологии, которые формируют экономику Средних веков — водяные мельницы, ветряные мельницы, тяжелые плуги и хомуты для лошадей — нисколько не зависели от любого усовершенствования научной теории. То же истинно для машин, которые произвела промышленная революция. Действительно, это было распространение теории, которая последовала за технологическими нововведениями, как обратная сторона медали. Биотехники основательно увлекаются стряпней. Их теоретическая база была заложена в тридцатых годах ХIХ века, но мы не истощили ее и сейчас и может быть никогда не истощим. Новые знания могут открыть новые технологические горизонты, но это вовсе не обязательно, ведь вы можете найти соответствующие практические достижения там, где вам уже все известно.

Он медленно покачал головой.

— Почему вы еще не получили знаний, относящихся к наследственной структуре? У вас все еще большие трудности с биохимическими отпечатками и вы еще мало знаете об эмбриональных единицах?

Я кивнул.

— Может быть тот аргумент о конце теории вовсе уж не является таким уж идиотским, — сказал я.

Мне стало интересно, а что бы чувствовал сам я, если бы был перенесен в будущее и мне сказали местные знатоки, что они и на дюйм не продвинулись в решении всех проблем, которые казались такими безотложными и такими отчаянно необходимыми мне. Не удивился бы сильно, во всяком случае. Легко стать однажды циником в отношении прогресса, когда узнаешь как долго пользовались машинами.

— Тогда вы нам не нужны, — сказал Симон Нортон. — Вы ничем не лучше нас. Когда мы обратились за помощью к Земле, мы предполагали…

— Дело в том, — сказал я, — что вы не знаете всю подноготную о любой биологии, за исключением Земли. Я знаю. Я знаю биохимию и отличия дюжины жизненных систем. Я работаю рука об руку с одним из продуктов такой системы. То что внизу, ново для меня так же, как и для вас, но это новизна иного качества. Для меня — это только часть образца. Для вас — это первое столкновение с чужаками. Вы видите различия?

Он думал над этим мгновение, допускаю, что думал.

— После всего, — заметил я, — вы действительно посвятили свою жизнь благородному поиску разрешения основной загадки, не так ли? Вы бросили ее в надежде быть повивальной бабкой нового мира. Обыкновенный биотехник.

Он оскалился.

— Кажется, хорошая идея пришла вовремя, — сказал он.

Ухмылка не была кислой или саркастической, и отвечала скорее его личным амбициям, чем отражала существующую атмосферу на «Ариадне». Но меня внезапно поразило, что его отношение отличалось от того, что было у капитанов Джухача и ДО.

— Почему? — спросил я спокойно.

— Это было большое предприятие, — сказал он. — Путешествие к звездам. Самым основным была романтика. Генный банк казался хорошей идеей, по сравнению со многими вещами, угрожавшими послать к черту все вокруг к черту. И была перспектива нахождения нового мира…

— Похоже на то, что получили обратный билет в Рай, — подытожил я за него.

— Действительно, глупо, — сказал он.

— Не так глупо, — ответил я ему. — После всего, вы пришли домой, не так ли? Мертвая точка.

— Кроме всех тех мужчин и женщин, там внизу… мертвых.

— Даже, если там внизу была причина, по который люди никогда не смогут жить на поверхности, — сказал я, — «Ариадна» проделала хорошую работу. ГПП, установленный здесь, — самый важный плацдарм, который есть у нас так далеко по направлению к центру галактики. Даже если бы мы не могли использовать Наксос, мы нуждались бы в его орбите. Ожерелье из станций-спутников с интервалом в шестьдесят градусов это то, в чем мы нуждаемся больше всего. Это могло бы изменить темп и направление нашего, так называемого, завоевания космоса. Вероятно, потребуются настоящие биотехники. Тем не менее, смертоносная жизненная система может, и наверняка будет изучаться.

Он, казалось, не думал, что что-то в этом не так. В его глазах не было блеска паранойи, того блеска, от навязчивого желания быть полубогом, взирающим на приход человека в Райский Сад.

Я думал, как обойти это и сказать ему что-то, что отличалось от того, что вдалбливали ему его капитаны, и ничего не мог придумать.

— Я не думаю, что смог бы отправиться домой, — сказал он задумчиво. Заявление казалось похожим на что-то расплывчатое, но выражение его лица было красноречивым.

— Нет, — согласился я. — Вы, кажется, намерены держаться подальше от дома. Ваше будущее здесь.

После паузы он спросил.

— Думаете, сумеете решить проблему там, внизу?

— Это зависит от того, какого рода проблема, — ответил я. Мне не хотелось возвращаться ко всей этой болтовне снова, поэтому я был сдержан.

— Ладно, — сказал он. — Желаю вам всего наилучшего.

— Удачи, — ответил я, — ничего не поделать с этим.

Про себя я отметил, что это был только способ положить конец беседе. Я, конечно, не понимал, что чертова ложь сбудется.

Всего было четыре капсулы. Одну загрузили оборудованием, пока капитан д'Орсей составляла расписание одиночных спусков, разделив поровну остальные приспособления по оставшимся капсулам. Зено и Везенков должны были спускаться вместе, а я разделил один из аппаратов с Ангелиной. Я не потрудился узнать, кто составлял распределение людей.

Капсула, которая должна была доставить нас вниз, была основательно сферической, но выпячиваясь в талии, как своеобразная юбка. Основание было экранировано, чтобы защитить внутренности от тепла, возникающего при трении, и край юбки был оснащен маленькими реактивными двигателями для изменения положения корабля. Конечно же, она не имела двигательной установки — ракетные движки были предназначены только для снижения перегрузки, возникающей в разные моменты полета.

Все проходило так, как и ожидалось. Сильная встряска. Сидения были прочно прикреплены и ремни безопасности хорошо пригнаны. Все это вместе взятое наводило на мысль, что никто не был всецело уверенным в неизбежности мягкой посадки.

Большая часть оборудования была закреплена вокруг нас. Все оно было тщательно упаковано, поэтому трудно было рассмотреть, что же там было.

Спуск прошел достаточно гладко, и я не чувствовал особого беспокойства от тяжести, которая навалилась на меня прежде, чем нас тряхнуло. Мы находились в состоянии невесомости некоторое время, и долгие дни проведенные в этом состоянии привели к тому, что оно казалось нам совершенно естественным. Мы были облачены в специально сконструированные герметические костюмы. Обычные стерильные костюмы носят на протяжении нескольких часов. Наши были рассчитаны на то, чтобы их носили три или четыре дня, и могли предохранять нас вдвое большее время без настоящей опасности для жизни. Основные модификации, конечно представляли интерес поскольку имели различные габариты и объемы годной пищи. У нас имелись легкие рюкзаки, содержащие установку очистки воды и пищевые тюбики, которые могли соединиться и разъединяться без нарушения герметичности костюма. Это требовало ловкости акробата, но это можно было проделать. Я не имел сомнений относительно этого, особенно, когда в достаточной мере проголодаюсь. Воздух внутри костюмов находился под давлением и обеззараживающий аппарат подавал его через особую дыхательную втулку. Пластик был достаточно тонок, чтобы сквозь него можно было переговариваться, но мы должны были говорить довольно громко, чтобы слышать, находясь поблизости. Радиофон в капсуле нужно было прижимать к пластику с тем, чтобы можно было вести серьезную беседу с «Ариадной». Я предполагал, что то же следовало делать с передатчиком Хармалла, который я положил во внешний карман.