— Действительно, красивая притча, — согласился я, мерно двигая челюстями. — Но она еще больше все запутывает. Вряд ли она поможет мне ответить на те вопросы, которые я себе задаю. На месте даоса я бы не знал, какое решение будет более правильным — объяснить крестьянину, что его жена на самом деле оборотень и убийца, и тем самым разрушить его счастье, но, возможно, спасти его от больших неприятностей в будущем, или оставить все как есть. Я не могу сказать, где в этой истории добро, а где зло. С одной стороны лиса — обманщица и убийца, а с другой стороны — любящая и хорошая жена. Я не знаю, кем считать крестьянина и его жену — жертвами, или людьми, заслужившими такую судьбу.

— Ты размышляешь о притче, но пока еще не понимаешь ее, — сказал Ли. — Как только ты внутренне прочувствуешь ее смысл, твои проблемы общения с друзьями решатся сами собой. Даос принял абсолютно верное решение, но это решение было верным для него, потому что он — даос. Ты, хотя уже сильно отличаешься от обычного европейца, пока еще не стал даосом. Поэтому решение, которое кажется верным для даоса, пока что остается сомнительным для тебя. А как ты думаешь, какое решение принял бы европеец, если бы он оказался на месте даоса?

— Ну, не знаю, — ответил я. — Европейцы тоже разные бывают.

— Ладно, я тебе помогу. Как по-твоему, какое решение приняла бы твоя мама?

Сцена, представившаяся моему воображению, заставила меня подавиться куском бутерброда, и я упал на спину, задыхаясь от кашля и хохота. Моя вера в маму была беспредельной. Я был уверен, что ни один оборотень не сумел бы противостоять напору Александры Авенировны, когда ею овладевала жажда справедливости. Я видел, как мама волочет за волосы стенающую и упирающуюся лису в ближайшее отделение милиции, во весь голос расписывая толпе зрителей всю тяжесть и гнусность ее преступлений.

Когда я, наконец, прокашлялся, немного пришел в себя и, сев на прежнее место, высказал свое мнение, Ли задал следующий вопрос:

— А какое решение приняло бы большинство твоих друзей?

— Они сказали бы крестьянину правду, — не задумываясь, ответил я.

— Почему?

— Многие сделали бы это, как и мама, из стремления к справедливости. Некоторые могли бы это сделать из зависти, потому что крестьянин стал жить слишком уж хорошо, другие сделали бы это из вредности или просто, чтобы заварить кашу и с интересом наблюдать, что из этого получится.

— А какие мотивы могли бы побудить европейцев скрыть правду от крестьянина?

— Ну, наверно, безразличие, нежелание ввязываться в неприятную историю, опять-таки вредность — пусть, мол, поживет с оборотнем, пока тот его не съест, — или, возможно желание не портить жизнь хорошему человеку.

— Как ты думаешь, крестьянин знал, что живет не со своей женой, а с лисой?

— Конечно, знал, ведь не полный же он идиот. Скорее всего, он сам себе в этом не признавался и просто не думал об этом, потому что такая жизнь его больше устраивала.

— Этот крестьянин был настоящим даосом, — сказал Учитель. — Он спокойно принимал свою судьбу, будучи женатым на сварливой неряшливой женщине, и так же спокойно он принял свою судьбу, когда та изменилась к лучшему, не задумываясь, что хорошо и что плохо, что правильно, а что неправильно. Крестьянин оказался даже большим даосом, чем сам даос, потому что на вопрос:

— Знаешь ли ты, с кем делишь пищу, кров и постель? Он ответил:

— А станет ли мне от этого знания лучше жить? Даосу пришлось подумать, чтобы признать правоту крестьянина.

— Ладно, это одно толкование, — сказал я. — А как же насчет противоположного?

— Вот ты мне его и расскажи, — усмехнулся Ли. Я задумался.

— В этом толковании притчи ты говоришь, что надо спокойно принимать свою судьбу и следовать ее течению. Помнишь, ты как-то рассказывал мне притчу о даосе и судьбе. Тогда ты утверждал, что воины жизни не следуют слепо своей судьбе, а хватают ее за волосы. Поступил бы крестьянин правильно, если бы он отказался жить с лисой, предпочитая любым изменениям тяжелую и нудную жизнь с постылой женой?

— Ты понемногу нащупываешь другое толкование, — сказал Учитель. — Но эти притчи не противоречат друг другу. Смысл не в том, чтобы когда ни попадя хватать судьбу за волосы, а в том чтобы делать это только в нужный момент. В данном случае следование судьбе было предпочтительнее. Крестьянин сам не входил с женой в конфликт, который мог бы для него плохо кончиться. Лиса все сделала за него. Пассивное следование судьбе сберегло крестьянину энергию, нервы и силы. Точно так же поступил и даос. Если бы он открыл крестьянину правду, то ему бы пришлось войти в противоборство с лисой, а, может быть, еще и с самим крестьянином, так что промолчать для него было лучшим выходом.

С другой стороны, спросив «знаешь ли ты, с кем делишь пищу, кров и постель?», даос предоставил крестьянину свободу в выборе своей судьбы, ведь иначе он оказался бы неблагодарным человеком. Так даос проявил «деятельное недеяние», в котором и заключается мудрость срединного пути.

— Как же тогда различать, в какой момент предпочтительнее пассивно следовать свое судьбе, не затрачивая сил на сопротивление, и когда нужно хватать ее за волосы? — поинтересовался я.

— Для этого воин жизни развивает внутреннюю силу, — ответил Ли. — Внутренняя сила — это то, что помогает в нужный момент принять верное решение или заставляет обстоятельства складываться в твою пользу.

— Хорошо, а как же насчет проблемы моего друга? — спросил я. — Что я должен был сделать, чтобы уберечь его от свалившихся на него бед?

— Ничего, — лаконично бросил Учитель. Я растерялся.

— Как ничего? — переспросил я. — По-твоему, я должен смотреть, как он своими руками роет себе могилу, спокойно оставаясь в стороне?

— Но ты не остался в стороне. И что хорошего из этого получилось?

Я был вынужден признать, что все мои благие намерения действительно не привели ни к каким результатам.

Взглянув на мою кислую физиономию. Ли расхохотался.

— Держу пари, что в конце концов твоя миротворческая миссия привела к тому, что на тебя обиделись все трое — и жена, и любовница и твой друг, — весело сказал он.

— Как ты догадался? — недоуменно спросил я.

— Так это же было очевидно с самого начала. Как говорится в пословице: «благими намерениями вымощена дорога в ад», — сказал Ли.

Действительно, любовница моего знакомого решила, что я пытаюсь уговорить его во что бы то ни стало сохранить семью, жена была уверена, что я всячески покрывал козни ее благоверного и сам чуть ли не являюсь причиной трагедии, а друг был так измучен борьбой с парой взбесившихся фурий, что я стал для него живым напоминанием о его собственной глупости, ведь он, вопреки моему совету, все-таки признался жене в измене, так что наши отношения стали гораздо прохладнее.

— Ты понемногу начинаешь мыслить и чувствовать, как даос, но продолжаешь суетиться как европеец, пытаясь навязать свое новое восприятие жизни людям, внутренняя сущность которых не изменилась, — сказал Ли. — Ты советуешь им поступать таким образом, как поступил бы ты сам, но они не могут вести себя, как ты, ибо это противоречит их природе. В итоге твое желание помочь оборачивается против тебя. Лучше позволить людям совершать ошибки, чем потом стать предметом их ненависти оттого, что в конце концов ты оказался прав. Обычно люди гораздо легче прощают тебе твои промахи, ошибки и неудачи, чем твои успехи и правоту.

Что ты предпочитаешь — продолжать давать советы и сталкиваться с неприятием, непониманием и злобой или оставаться сторонним наблюдателем, не споря и не вступая в конфликты с окружающими, но зато наслаждаясь их дружбой и извлекая опыт из их ошибок?

Я был вынужден признать, что Ли, как всегда, оказался прав. Чтобы прогнать грусть, охватившую меня от его слов, я попросил:

— Расскажи мне еще какую-нибудь притчу.

— Не смотри на меня так, словно я отравил стадо розовых слонов твоей мечты, — перехватив мой печально-задумчивый взгляд, сказал Учитель. — Ладно, расскажу тебе притчу из другой области. Она