очагов страсти, напоминавших о себе при малейшем сосредоточении внимания на них. Ощущения, идущие от мышц, сливались в единую симфонию экстаза. Пальцы и кисти рук напряглись и затрепетали[2] с такой скоростью, что их движение сливалось в один непрерывный рисунок.

Отключившись от движений, производимых моим телом, я сконцентрировался на четком управляемом ощущении всеохватывающего счастья, эйфории от полного контроля над каждой мышцей, над каждой зоной тела. Вызывая в зонах пульсы, я перемещал их по телу, и они отзывались особыми импульсами оргазмических переживаний. Основная волна долинного оргазма, перенасыщенная предельно обостренными ощущениями, прошла, и импульсы, более мягкие, спокойные и потому более приятные, как послевкусие изысканного деликатеса, расслабляли и убаюкивали меня, измученного шквалом пережитого наслаждения. Казалось, эти импульсы можно было попробовать на вкус. Они были разнообразны и неповторимы.

Понемногу приходя в себя, я приоткрыл глаза, и сквозь ресницы увидел перевернутую кружку, упавшую в костер и сосредоточенные лица Учителя и Славика. По выражению лица моего напарника я понял, что он собирается что-то сделать со мной.

Мои глаза закрылись, и я снова погрузился в полудремотное медитативное состояние, отдаваясь остаточному движению энергии. Упругий удар по спине заставил меня вздрогнуть. Славик начал равномерно бить меня веником из нарезанных веток.

— Совсем как в бане, — мелькнула мысль.

Удары не были чересчур сильными и даже доставляли мне удовольствие. На общем фоне перераспределения энергии они помогали более полному усвоению ци нервами, мышцами и костями, укрепляя и освежая организм.

Чтобы не вызвать перегрузку зоны, удары никогда не приходились два раза подряд на одно и то же место. Они сыпались и сыпались, попадая на голову, шею, руки, ноги, спину и ягодицы. Только сейчас я увидел, что тулуп, в котором я сидел, был снят с меня. Я подумал, что даже не заметил, как это произошло, хотя считал что более или менее контролирую происходящее. Мелькнула мысль, что я контролирую только то, что происходит внутри меня, потом я понял, что и это не так…

— Зачем я все это делаю? — задал я себе вопрос, и вдруг счастье сменилось тоской, невыносимой тоской по возлюбленной и острой жалостью к себе.

— Вырасти дерево, — жестко скомандовал Учитель, и я выполнил пальцовку, символизирующую момент оплодотворения мужской силой женского начала.

В этой пальцовке сложенные ладони, соприкасающиеся пальцами, расположенные в нижней части тела наружу от исполнителя, поднимаются на уровень солнечного сплетения, а мизинцы и безымянные пальцы устремляются к области лица таким образом, что при наклоне головы и поднесении к ней рук они касаются точки инь-тан, расположенной между бровей.

Существовало несколько вариантов этой пальцовки. Чисто технически я уже пытался освоить ее и добился определенных результатов, но сейчас, на фоне процессов, происходящих в моем организме, пальцовка произвела наиболее сильный эффект. Я отключился от всего происходящего и даже перестал чувствовать удары Славика, наблюдая, как между четырех пальцев прорастает белый светящийся росток, постепенно превращающийся в стволик молодого деревца, верхушка которого устремлялась к точке инь- тан.

Пальцы исчезли, растворившись в дереве, которое, разрастаясь, достигло, наконец, точки между бровей. В момент соприкосновения дерева с нею голова словно взорвалась снопом белого огня, и ее сотряс сильнейший оргазм.

Много лет спустя я показывал эту пальцовку своим ученикам, и они тоже видели самые разные картины. Одни воспринимали только свет, загорающийся между пальцами и приближающийся к лицу, у других в центре пальцовки прорастал пятый палец, расширяющийся, увеличивающийся и превращающийся в росток, у третьих это был поток белой энергии, с которым можно было манипулировать. Одного ученика я даже заставил выпить энергетический поток, чтобы сохранить в подсознании образ непотерянной и восполняющейся ци.

Некоторое время спустя я пришел в себя.

— Ну ты даешь, — недоверчиво покачал головой Ли. — Такое количество нирван в минуту слишком велико для обычного человека, но все же маловато для стремящегося к совершенству.

Я задумался над словами Учителя, пытаясь понять, были ли они одобрением или наоборот.

Славик выполнял ту же самую пальцовку. Видимо, у него что-то не очень хорошо получалось, потому что Ли с издевательским выражением лица просунул указательный палец между четырьмя пальцами моего напарника и постучал его по лбу.

Славик опрокинулся на спину с таким забавным выражением лица, что я невольно расхохотался. Он вскочил и с шутливой яростью толкнул меня в плечо.

— Хватит придуриваться, подраться вы еще успеете, — сказал Учитель. — Сейчас вы займетесь более важными вещами. Попробуй рассказать мне какую-либо смешную историю.

Ли кивнул Славику и добавил:

— Ты знаешь, что делать.

Мой друг улыбнулся мне с невинной кровожадностью людоеда. Я знал, что в задачу Славика входило во время рассказа неожиданно наносить мне толчки, щипать, щекотать меня, доставляя мне неудобства и отвлекая меня любыми способами, доступными его воображению. После обрушившихся на меня переживаний это было уже чересчур. Меня вновь охватила острая жалость к самому себе, и я попытался восстановить душевное равновесие глубоким дыханием. Я знал, что на вдохе болевые ощущения рассеиваются, если, согласно технике, показанной мне Ли, их распространять с помощью мыслеобразов по всему телу, поднимать вверх и растворять. Другим способом бороться с болью было скрывать ее за каким-то восклицанием, которое можно было попытаться вплести в сюжетную линию рассказа.

Я перебрал несколько вариантов забавных происшествий, и вдруг понял, что самым веселым событием, приключившимся со мной за всю мою жизнь были юношеские соревнования по дзю-до в совхозе «Красный».

По-видимому, история действительно была великолепной, потому что Славик, заслушавшись, стал выполнять свои обязанности палача с прохладцей и без особого усердия, так что я погрузился в воспоминания, почти на него не отвлекаясь.