— Но согласитесь, что это несколько унизительно, когда «смотрят вам зубы», перед тем как совершить покупку, — строптиво заметила Марина.

— Вы утрируете, — быстро вставил Кудлин, — все немного не так, как вам представляется.

— И все же не стоит так жестко комментировать наш разговор, — вставил Журавлев, — мы ведь коллеги, а наша сегодняшняя встреча — попытка проверить, насколько могут быть совмещены наши точки зрения.

Официант принес очередное блюдо. Это была жареная рыба, и она сразу взяла рыбный нож.

— Вы часто бываете в ресторанах? — спросил Журавлев, заметив ее движение.

— Не часто, — честно призналась она. — В Москве трудно ходить в рестораны одной. Да попросту небезопасно. А за границей я давно не была. Но рыбный нож от обычного отличать меня научили.

— Я заметил, — засмеялся Журавлев, — можно я задам вам несколько бестактных вопросов? Простите старика, если они покажутся вам недостаточно скромными.

— Ради бога, — лукаво улыбнулась она в ответ, — кажется, меня проверяют, как космонавта перед полетом. Не удивлюсь, если в конце нашей беседы у меня возьмут кровь на анализ.

Все трое расхохотались. Журавлев пригубил из своего бокала и продолжал:

— Вы такая эффектная и красивая женщина. Почему вы живете одна?

— Видите ли, в моем возрасте трудно найти спутника жизни. Говорят, что женщина с годами становится менее взыскательной, пытаясь прощать недостатки своего партнера. Но я так не могу. Поэтому еще не нашла свой идеал.

— Можно сказать, что вы в поиске? — улыбнулся он.

— Можно. Только не в активном. Скорее в пассивно-созерцательном, — теперь улыбнулась она.

— Я слышал, что ваш муж погиб много лет назад. Извините меня за назойливость, вы тяжело пережили его смерть?

Она помолчала. Здесь нужно было обязательно помолчать. Этот вопрос был в числе обязательных, на которые обращал внимание Циннер.

— Нет, — наконец сказала она, — мне было плохо. Но я не очень переживала. — Это была их «домашняя заготовка».

— Почему? — быстро спросил Журавлев.

— Мы ведь с ним к этому времени развелись. Потом он погиб, — заученно ответила она. — Он был военным летчиком, но я об этом стараюсь не сообщать в своих анкетах. Только в анкете для Леонида Дмитриевича я указала этот факт. В прочих анкетах обычно пишу, что была разведена.

— Понятно. У вас был неудачный первый опыт брака. С тех пор вы не выходили замуж?

— Несколько раз пыталась, — откровенно призналась она. — Но, к сожалению, ничего не выходило.

— Почему?

— Завышенный комплекс самооценки, — сообщила она. — Или другие скрытые комплексы. Не знаю. Не мне судить, хотя я и психолог.

— У меня есть еще несколько не очень приятных вопросов. Если хотите, мы попросим Леонида Дмитриевича удалиться.

— Не нужно, — ровным голосом отказалась она. — Не думаю, что может появиться такой вопрос, на который я не смогу ответить в его присутствии. Итак?

— Извините меня, вы склонны к экспериментам… в постели?

Вот здесь она действительно смутилась. Такой вопрос не был предусмотрен. Неужели она не ослышалась? Или он нарочно решил шокировать ее? Быстро бегут секунды. Нужно отвечать. Нужно что- нибудь придумать. А с другой стороны, она подсознательно помнила, что запись их разговора ведут прикрепленные к ней сотрудники. Пряжка ее сумки фиксирует все детали беседы. Циннеру все равно, а прочие будут зубоскалить. Сколько людей услышат эту запись? Быстрее нужно отвечать, прошло уже пять, нет, семь секунд, восемь…

— Это нужно знать для моей работы в банке «Армада»? — Она нахмурилась, взглянув на Журавлева. Потом посмотрела на Кудлина. Тот пожал плечами, схватившись за стакан с пивом.

— Разумеется, нет, — ответил Вениамин Денисович. — Но мне важен ваш ответ. Если не хотите, не отвечайте.

— Да, — с явным вызовом сказала она достаточно громко, так, чтобы ее услышали те, кто должен был слышать. — Да, я не против экспериментов подобного рода.

— Если вас постигнет неудача во время вашей работы в институте, что вы станете делать? Переживать? Пытаться немедленно все исправить? Испугаетесь, что о вашем поражении узнают другие? Не станете переживать, решив отказаться от задуманного? Просто выбросите все из головы? Будете бороться до конца? Что вы станете делать?

— Буду бороться до конца или попытаюсь все исправить, но не немедленно. Постараюсь обдумать, почему я допустила промах и в чем его причина.

— Вы могли бы пожертвовать собой ради чего-то важного? Да или нет?

— Скорее да. Но я должна быть уверена в целесообразности своего шага.

— Вы можете сказать своему начальнику, что он не прав? — Этот вопрос они тоже предусмотрели. Журавлев испытующе смотрел на нее. Идеальный ответ, который рекомендовал Циннер, звучал так: «Не всегда». Но она молчала. Кудлин прекратил есть и с интересом смотрел на нее. Циннер наверняка был прав, и стоило последовать его совету, но, с другой стороны, он рекомендовал ей быть предельно откровенной с Журавлевым. Предельно откровенной. Кудлин даже положил вилку на стол. Он даже перестал дышать, словно это был самый главный вопрос, ответ на который решал и его судьбу. Циннер меня разорвет на куски, внезапно подумала Марина, и ей почему-то стало легче.

— Да, — она подняла голову и посмотрела в глаза Кудлину, — да, — сказала она с нажимом, — я могу сказать это своему начальнику.

— Очень хорошо, — похоже, Журавлев был удовлетворен. Она вдруг поняла, что поступила верно. В какой-то момент сработала чисто женская интуиция. Журавлева бы не устроил уклончивый ответ. Ему нужна была конкретика. Он бы стал настаивать на конкретном ответе, а уклонившись от него, она бы многое потеряла в его глазах.

— Какое чувство вы испытываете, если вас неожиданно вызывают к директору института?

— Собранность. Ответственность, — чуть подумав, сказала она.

— Это общий ответ, — сразу возразил Журавлев, — меня интересует более конкретный. Что именно — страх, ощущение опасности, желание понравиться, продвинуться по служебной лестнице? Или вы ничего не испытываете?

— Желание продвинуться, — призналась она, — это более всего. Я хочу полностью использовать свой потенциал.

— В чем он? Какие наиболее сильные стороны своей натуры вы можете задействовать?

— Целеустремленность, коммуникабельность, возможность быстрой адаптации. Умение просчитывать варианты возможного поведения моих коллег.

— Почему в таком случае вы не добились большого успеха в жизни?

— Разве? — удивилась она. — По-моему, самодостаточность — один из основных принципов жизни счастливого человека.

— Вы работали за рубежом, у вас была возможность блестящей карьеры. А теперь вы работаете в обычном научно-исследовательском институте, — продолжал провоцировать ее Журавлев, — вам не кажется, что ваша карьера не удалась?

— Нет, не кажется, — убежденно произнесла Марина. — Я собираюсь защищать докторскую диссертацию. По-моему, в моем возрасте это не называется «неудавшейся карьерой». Возможно, через двадцать лет я буду уже членом-корреспондентом, — нанесла она очередной укол Журавлеву. Тот взглянул на Кудлина, усмехнулся и промолчал, не комментируя ее слова.

— Какие недостатки вы знаете за собой? — спросил Вениамин Денисович.

— Это некоторая неуравновешенность. Возможные срывы, связанные с неустоявшейся личной жизнью. Способность замыкаться в себе, неумение планировать свою жизнь… Достаточно или нужно продолжать дальше?