В тот момент когда его накрыл солнечный свет, гримуар захлопнулся и начал падать обратно на башню. И многие из наблюдателей вдруг осознали, что на них летит самая магическая штуковина на Диске.

Чувство блаженства и братской любви испарилось вместе с утренней росой. Ринсвинд и Двацветок были отброшены в сторону ринувшейся вперед толпой – люди толкались и пытались взобраться друг другу на плечи, протягивая к небу руки.

Октаво приземлился прямо в центре орущей толпы. И что-то хлопнуло. Это был решительный хлопок, хлопок, исходящий от крышки, которая в ближайшее время не собирается открываться вновь.

Ринсвинд посмотрел между чьих-то ног на Двацветка.

– Знаешь, что будет дальше? – ухмыляясь, спросил он.

– Что?

– Думаю, когда ты откроешь Сундук, там не окажется ничего, кроме твоего белья.

– О боги.

– Мне кажется, Октаво может сам позаботиться о себе. По правде говоря, Сундук – самое подходящее для него место.

– Наверное. Иногда у меня возникает такое чувство, будто Сундук все-все понимает.

– Я догадываюсь, что ты имеешь в виду.

Они подползли к краю клубящейся толпы, поднялись на ноги, отряхнулись от пыли и направились к лестнице. Их уход никто даже не заметил.

– Что там сейчас делается? – спросил Двацветок, попробовав заглянуть через людские головы.

– Похоже, они пытаются поднять крышку при помощи рычага, – ответил Ринсвинд.

Они услышали короткий хлопок и вопль.

– По-моему, Сундук просто млеет от такого внимания, – заметил Двацветок, когда они начали осторожно спускаться по лестнице.

– Да, наверное, ему стоит почаще выходить из дома и встречаться с людьми, – кивнул Ринсвинд. – А я покамест пойду хлопну пару стаканчиков.

– Прекрасная идея, – одобрил Двацветок. – Я бы тоже чего-нибудь выпил.

Когда Двацветок проснулся, время близилось к полудню. Он никак не мог вспомнить, почему он спит на сеновале и почему на него наброшена чья-то чужая мантия, но проснулся он с одной идеей, занимающей все его мысли.

Ему показалось жизненно важным сообщить о ней Ринсвинду.

Скатившись с сена, он приземлился на Сундук.

– А, ты здесь? Надеюсь, тебе стыдно за себя.

Сундук изобразил полное недоумение.

– Ладно, я хочу причесаться. Открывайся, – приказал Двацветок.

Сундук услужливо откинул крышку. Двацветок порылся среди мешочков-коробочек и, найдя наконец гребень и зеркало, частично поправил урон, полученный за минувшую ночь.

– Полагаю, ты не соизволишь рассказать мне, что ты сделал с Октаво? – пристально посмотрел он на Сундук, закончив прихорашиваться.

Выражение Сундука точно описывалось словом «деревянное».

– Ну и пожалуйста. Пошли.

Двацветок выступил на солнечный свет, который был слегка ярковат по его нынешним запросам, и бесцельно побрел вдоль улицы. Все казалось свежим и новым, даже запахи, но, похоже, мало кто из жителей успел подняться с постели. Ночь выдалась долгой.

Он нашел Ринсвинда у подножия Башни Искусства, где тот надзирал за работой бригады, соорудившей на крыше некое подобие крана и опускающей на землю каменных волшебников. Ринсвинду в этом деле помогал орангутан, но Двацветок пребывал не в том настроении, чтобы удивляться чему бы то ни было.

– А их можно превратить обратно? – полюбопытствовал он.

Ринсвинд оглянулся.

– Что? А, это ты. Нет, скорее всего, нет. Тем более что беднягу Верта уронили. С пяти сотен футов на булыжную мостовую.

– И что ты намерен предпринять?

– Из него получится славный сад камней.

Ринсвинд повернулся и помахал рабочим.

– Ты выглядишь очень бодро, – с легким оттенком упрека заметил Двацветок. – Ты что, совсем не ложился?

– Забавно, но я не смог заснуть, – отозвался Ринсвинд. – Я вышел подышать свежим воздухом и обнаружил, что никто не знает, что делать. Тогда я вроде как собрал народ, – он указал на библиотекаря, который пытался держать его за руку, – и начал все организовывать. Прекрасный день, правда? Воздух как вино.

– Ринсвинд, я решил…

– Знаешь, мне кажется, я мог бы поступить в Университет заново, – оживленно перебил его Ринсвинд. – Думаю, на этот раз мне удастся добиться своего. Я прямо вижу, как вступаю в схватку с магией и добиваюсь на выпускных экзаменах ошеломительного успеха. Говорят, если закончить учебное заведение с отличием, то заработать себе на жизнь очень легко…

– Это хорошо, потому что…

– К тому же теперь, когда все крупные местные шишки украсили собой крыльцо, наверху освободилась куча мест…

– …Я уезжаю домой.

– …Смышленый парень, повидавший мир, может… что?

– У-ук?

– Я сказал, что уезжаю домой, – повторил Двацветок, ненавязчиво и вежливо отпихивая библиотекаря, который порывался искать на нем вшей.

– Куда домой? – изумленно спросил Ринсвинд.

– Домой, домой. В мой дом. Туда, где я живу, – застенчиво объяснил Двацветок. – За море. Ну, ты знаешь. Откуда я приехал. Пожалуйста, прекрати.

– О-о.

– У-ук?

Наступило молчание.

– Понимаешь, – добавил Двацветок, – прошлой ночью мне пришло в голову, я подумал, в общем, путешествовать – это, конечно, прекрасно, но можно получить массу удовольствия от сознания, что ты где- то побывал. Ну, наклею картинки в альбом, буду вспоминать…

– Правда?

– У-ук?

– О да. Можно сколько угодно носиться по свету и посещать всякие города, но главное – отправиться потом туда, где у тебя будет возможность вспомнить ту кучу вещей, которые ты повидал. Ты нигде не побываешь по-настоящему, пока не вернешься домой. Кажется, я именно это имел в виду.

Ринсвинд прогнал эту тираду у себя в голове. Во второй раз она не стала понятнее.

– О-о, – повторил он. – Что ж, хорошо. Если ты так на это смотришь… И когда же ты уезжаешь?

– Скорее всего, сегодня. В гавани наверняка найдется какой-нибудь корабль, которому будет со мной по пути.

– Ты прав, – неуклюже согласился Ринсвинд.

Он посмотрел себе на ноги. Взглянул на небо. Прочистил горло.

– Мы кое-что пережили вместе, а? – сказал Двацветок, подталкивая его в ребра.

– Ага, – подтвердил Ринсвинд, выдавливая на лицо некое подобие улыбки.

– Ты случаем не расстроился?

– Кто? Я? – возмутился Ринсвинд. – О боги, нет, конечно. У меня еще тысяча дел.