Ваймс сидел на краю кровати, и Ангва перевязывала ему руку.

– Капитан Квирк? – спросил Моркоу. – Неудачный выбор.

– Майонез Квирк, – встрял Колон. – Полный идиот.

– Он что, толстый, жирный и масляный? – поинтересовалась Ангва.

– И от него пахнет яйцами, – кивнул Моркоу.

– Перья на шлеме, – сказал Колон, – и нагрудник, в который можно смотреться.

– Ну, у Моркоу такой же, – заметил Шнобби.

– Да, но разница в том, что Моркоу начищает свой нагрудник потому, что… ему нравятся красивые чистые доспехи, – объяснил Колон, защищая товарища. – А Квирк начищает свой потому, что полный идиот.

– Он закрыл дело, – сообщил Шнобби. – Я слышал об этом, когда ходил за кофе. Арестовал тролля Углеморда. Знаешь его, капитан? Чистильщик сортиров. Кто-то видел его рядом с Заиндевелой улицей незадолго до того, как убили гнома.

– Углеморд – здоровенный тролль, – возразил Моркоу. – Он ни за что бы не протиснулся в ту дверь.

– Но у него был мотив, – сказал Шнобби.

– Да?

– Да. Крюкомолот был гномом.

– Это не мотив.

– Для тролля – мотив. Как бы то ни было, если он не сделал это, вероятно, сделал что-то другое. Уж очень много улик против него.

– Каких улик? – спросила Ангва.

– Он – тролль.

– Это не улика.

– Для капитана Квирка – улика, – ухмыльнулся сержант.

– Он наверняка что-то да совершил, – повторил Шнобби.

Этими словами он только повторял точку зрения патриция на преступление и наказание. Если совершено преступление, должно последовать наказание. Если процесс наказания осуществляется именно над тем преступником, который и совершил данное преступление, это можно считать счастливой случайностью; если нет, сойдет любой преступник. Так как каждый человек обязательно в чем-нибудь да виноват, правосудие в итоге все равно торжествует.

– Этот Углеморд вообще-то гнусный тип, – признал Колон. – Правая рука Хризопраза.

– Да, но он не мог убить Рьода, – указал Моркоу. – И та нищенка – как она сюда вписывается?

Ваймс сидел и тупо таращился в пол.

– А вы что думаете, капитан? – спросил Моркоу.

Ваймс пожал плечами:

– Кого это волнует?

– Ну, вас, например. И вас всегда это волновало. Мы не можем позволить, чтобы какой-то там…

– Послушайте меня, – едва слышно произнес Ваймс. – Предположим, мы найдем того, кто убил гнома и клоуна. И девчонку. Ничего ведь не изменится. Все насквозь прогнило.

– Что прогнило, капитан?

– Все. С таким же успехом можно пытаться вычерпать колодец решетом. Пускай убийцы разбираются. Или воры. А потом он поручит это дело, скажем, крысам. Почему нет? Мы ведь для этого не годимся. Мы должны просто бродить по городу, звонить в колокольчик и кричать: «Все спокойно!»

– Но ведь не все спокойно, капитан, – не сдавался Моркоу.

– Ну и что? Когда это имело значение?

– Ну и ну, – пробормотала Ангва. – Кажется, в него влили слишком много кофе…

– Завтра я ухожу в отставку, – сказал Ваймс. – Двадцать пять лет на улицах…

Шнобби попытался нервно рассмеяться, но передумал, когда сержант, не двигаясь с места, схватил его руку и мягко, но многозначительно заломил ее за спину.

– …И какая от этого польза? Что хорошего я совершил? Стоптал кучу башмаков? В Анк-Морпорке нет места для стражника! Кого волнует, что хорошо, а что плохо? У нас есть наемные убийцы, воры, тролли и гномы. Не хватает только какого-нибудь короля – и все станет совсем замечательно!

Остальные члены Ночной Стражи в немом смущении рассматривали свою обувку. А потом Моркоу сказал:

– Говорят, лучше один раз зажечь свечу, чем вечно проклинать темноту, капитан.

– Что? – Ярость Ваймса была неожиданной, как раскат грома. – И кто же это говорит? Когда это было правдой? Никогда! Так говорят люди, не обладающие ни силой, ни властью изменить что-либо, это не более чем слова, а слова никогда ничего не меняют…

Кто-то постучал в дверь.

– Квирк явился, – сказал Ваймс. – Вы должны сдать оружие. Ночная Стража расформирована. Нам не нужны стражники, сующие нос во все дыры и нарушающие общественный порядок. Открой дверь, Моркоу.

– Но… – начал было Моркоу.

– Это приказ. Возможно, ни на что другое я не гожусь, но я еще могу приказать тебе открыть дверь, так что открывай!

Квирка сопровождали с полдюжины дневных стражников. С арбалетами. Поскольку дело было несколько щекотливым и касалось собратьев по оружию, стражники несколько опустили арбалеты. Но поскольку дневные стражники все же не были полными идиотами, арбалеты были сняты с предохранителей.

На самом деле Квирк не был скверным человеком. У него просто отсутствовало воображение. Всю свою жизнь он имел дело со всякого рода скользкими личностями, а человек слабый волей-неволей впитывает в себя грязь, которая его окружает. Многие занимаются работой, которая им либо не по силам, либо не по душе, но каждый реагирует по-своему. Некоторые становятся пугливыми, любезными личностями, другие превращаются в квирков. Сам Квирк действовал в соответствии с принципом: неважно, прав ты или ошибаешься, главное – гнуть свою линию. Можно сказать, что в Анк-Морпорке нет расовых предрассудков. Когда вокруг тебя шатается столько гномов и троллей, на цвет кожи других людей внимания как-то не обращаешь. Но Квирк был из числа тех, кто считает естественным произносить слово «негр» с двумя «г» и через букву «и».

Шлем его украшал роскошный плюмаж.

– Входите, входите, – махнул рукой Ваймс. – Мы все равно ничего не делаем.

– Капитан Ваймс…

– Все в порядке. Я знаю. Ребята, сдайте ему оружие. Это приказ, Моркоу. Один казенный меч, одну пику или алебарду, одну дубинку, один арбалет. Сержант Колон, я ничего не забыл?

– Нет, сэр.

Моркоу замялся буквально на мгновение:

– Мой казенный меч лежит на стеллаже.

– А что у тебя на ремне? – осведомился Квирк.

Моркоу ничего не ответил. Лишь слегка изменил позу. Бицепсы натянули кожу его куртки.

– Да, казенный меч. Все правильно, – быстро произнес Квирк и отвернулся.

Он был одним из тех людей, кто предпочитает отступить перед сильным противником и беспощадно атаковать слабого.

– А где этот камнесос? – спросил он. – И голова-булыжник?