— На островах делишь все со всеми. Но чтобы двое получили комнату только для себя, наедине… это для пар, которые только-только привыкают друг к другу. Для секса. Это очень дорого.

— С ума сойти, — откликнулась девушка. Сквозь игру теней своего странного ночного видения Бретт различал ее пальцы, нервно двигающиеся по поверхности одеяла.

— Здесь внизу мы тоже селимся вместе для секса, да, но и по другим причинам тоже. Коллеги по работе, одноклассники, друзья. Я просто хотела, чтобы ты хоть одну ночь отдохнул. Завтра народу набежит, начнутся вопросы, визиты, гомон… — Но ее руки двигались в прежнем нервном ритме.

— Ты так добра ко мне, что я не знаю, как тебе и отплатить, — сказал Бретт.

— Но у нас обычай такой, — запротестовала Скади. — Если морянин тебя спас, ты можешь пользоваться всем, что ему принадлежит, пока… ну, пока не уедешь. Если я привела живое существо, я за него отвечаю.

— Как если бы я был твоим ребенком?

— Вроде того. — Скади зевнула и принялась раздеваться.

Бретт почувствовал, что не вправе подглядывать, и отвел глаза.

«Может, я должен ей сказать», подумал он. «Это же нечестно — иметь возможность видеть кого-то вот так, и не сказать.»

— Я не хотел бы вмешиваться в твою жизнь, — сказал Бретт.

Он услышал, как Скади залезла под одеяло.

— А ты и не вмешиваешься, — возразила она. — Это же одна из самых восхитительных вещей, которая со мной случалась. Ты мой друг, ты мне нравишься. Этого довольно?

Бретт сбросил одежду и залез под одеяла, натянув их по самую шею. Квитс всегда говорил, что моряне непредсказуемы. Друзья?

— Мы ведь друзья, правда? — настаивала она.

Бретт протянул ей руку через промежуток, разделяющий кровати. Сообразив, что Скади ее не видит, он взял руку девушки в свою. Она крепко стиснула пальцы; рука ее была теплой. Спустя некоторое время она вздохнула и осторожно убрала руку.

— Спать хочется, — сказала она.

— Мне тоже.

Рука девушки поднялась над постелью и нашарила на стене выключатель. Песни китов смолкли.

Бретт обнаружил, что в комнате стало изысканно тихо — он и представить себе не мог такой тишины. Он ощутил, как отдыхают его уши, а потом настораживаются… прислушиваются внезапно к… к чему? Он не знал. Однако выспаться было необходимо. Ему нужно уснуть. Рассудок убеждал его: «Родителям и Квитсу кто-нибудь сообщит». Он жив, и его родители и друзья обрадуются после недолгой печали и страхов. Во всяком разе, так он надеялся.

После нескольких нервозных мгновений Бретт сообразил, что неподвижность мешает ему уснуть. Это открытие помогло ему несколько расслабиться, вздохнуть легче. Тело его помнило легкое покачивание там, наверху, и основательно старалось обманом уверить разум, что волны под ним опускаются и подымаются по-прежнему.

— Бретт? — Окликнула Скади почти шепотом.

— Да?

— Из всех созданий в гибербаках мне больше всего по душе пришлись бы птицы, маленькие такие птицы, которые поют.

— Я слышал записи с Корабля, — сообщил Бретт сонным голосом.

— Их песни так же пронзительно прекрасны, как и у китов. И они летают.

— У нас есть голуби и криксы, — сказал Бретт.

— Криксы тупые, и они не поют, — возразила Скади.

— Но они свистят на лету, и за ними так забавно наблюдать.

Одеяло Скади зашуршало, когда она отвернулась.

— Доброй ночи, друг, — прошептала она. — Спи спокойно.

— Доброй ночи, друг, — ответил он. И тут, на грани сна, он представил себе ее чудесную улыбку.

«Что, вот так и начинается любовь?» подумал Бретт. В груди у него была тяжесть, и она никуда не исчезла, когда он погрузился в беспокойный сон.