Мысленный вопль потряс капитана, точно оплеуха.

– О чем ты?

– Провал смыкается. Я не могу привязать растр искажения к координатам выхода.

Связанный с разумом черноястреба, Мейер и сам ощутил, как меняется псевдовакуум, расплываясь, пульсируя вокруг корпуса, точно туннель червоточины состоял из взбаламученного дыма. «Юдат» не мог придать им необходимую стабильность.

– Что происходит?– спросил он, начиная паниковать.

– Не понимаю. В червоточине действует иная сила, она взаимодействует с моим искажающим полем.

– Перемоги ее. Давай, вытаскивай нас отсюда.

Поток энергии хлынул в растровые клетки черноястреба, усиливая искажающее поле, но интерференция только усилилась. «Юдат» ощущал, как по псевдостенкам червоточины идут волны. Две из них коснулись корпуса, и корабль содрогнулся.

– Не работает! Я не могу поддерживать такую мощность!

– Спокойно,– умолял черноястреба Мейер. – Это может быть временно.

Разум его ощущал, с какой скоростью утекает энергия. При таких неимоверных затратах резерва должно было хватить едва на девяносто секунд.

Пытаясь сберечь энергию, «Юдат» уменьшил мощность искажающего поля, и вдоль червоточины прокатилось цунами, ударив по корпусу. По рубке разлетелось все, что не было приделано к месту. Мейер инстинктивно вцепился в ложе, хотя его прикрыла сетка-фиксатор.

Бортовой компьютер датавизировал, что требует воспроизведения сделанная заранее запись. Мейер и его экипаж могли только в изумлении взирать на непокорную консоль, когда в их нейросеть вторглось изображение доктора Мзу. Фона не было – темнокожая карлица висела в серой мгле.

– Здравствуйте, капитан Мейер, – проговорила она. – Если все пошло по плану, вы увидите эту запись за несколько секунд до смерти. С моей стороны это сугубо мелодраматический жест – хочется объяснить, почему и как вы оказались в подобном положении. «Как» относительно просто – вы испытываете резонансное усиление искажающего поля. Побочный эффект моих работ тридцатилетней давности – я установила в секции жизнеобеспечения приборчик, осциллирующий в такт искажающему полю «Юдата». Когда колебания зафиксируются, погасить их будет невозможно – усилителем служит сама червоточина. Резонанс погаснет только вместе с искажающим полем, а без него червоточина претерпит квантовое схлопывание. Порочный круг, из которого нет выхода. Вы проживете ровно столько, насколько хватит энергии в растровых клетках «Юдата», а она, как я могу представить, утекает быстро. Что касается «почему»: я выбрала именно вас, чтобы выбраться с Транквиллити, потому что заранее знала, на какие трюки способен «Юдат». Знала, поскольку имела уже возможность наблюдать вашего черноястреба в деле. Тридцать лет назад. Не припомните, капитан Мейер? Тридцать лет назад, месяц в месяц, вы вместе со своей эскадрой омутанских наемников перехватили три корабля гариссанского флота – «Ченго», «Гомбари» и «Бизлинг». Я была на борту «Бизлинга», капитан, а о вашем участии я узнала позже, просматривая сенсозапись атаки. «Юдат» – очень приметный корабль: и раскраской, и формой, и маневренностью. Вы были хороши и в той битве победили. А что случилось потом с моей родной планетой, мы все знаем, не так ли?

Запись кончилась.

Черри Варне в каком-то странном спокойствии обернулась к Мейеру:

– Она права? Это был ты?

Капитан смог выдавить только горестную улыбку и слабое «да».

– Прости меня, друг.

– Я люблю тебя.

Три секунды спустя запас энергии в растровых клетках «Юдата» истощился. Червоточина, державшаяся исключительно на искажающем поле корабля, схлопнулась. В межзвездном пространстве появился двухмерный провал, выплеснувший поток жесткого излучения, эквивалентный массе черноястреба. Потом пространство вернулось к равновесному состоянию, и провал закрылся.

Николай Пенович старался не выдать, насколько он перепуган, когда туполицые громилы втолкнули его в никсоновские апартаменты. Хотя вряд ли был смысл изображать мачо – одержимые уже откровенно намекнули, что им под силу видеть, что у тебя на уме. Но не читать мысли и тем более – воспоминания. И это был его спрятанный в рукаве туз – одно воспоминание, да еще молитва.

Хотя едва ли стоило ставить на одну молитву даже не жизнь, а посмертие.

Николая впихнули в огромный холл, уставленный поверх пушистого белого ковра мебелью, напоминавшей гроздья хрупких шаров из розового хрусталя. Двери в соседние комнаты заменяли золотые пластины трехметровой высоты. Вместо дальней стены иллюминатор во всю стену глядел на Новую Калифорнию. Зрелище проплывающей внизу террасовместимой планеты было великолепно.

Один из гангстеров подтолкнул Николая своим «томпсоном» в середину комнаты.

– Здесь стой, – хрюкнул он. – Жди.

Минутой спустя отворилась дверь, и в холл вышла девчонка – на вид ей и двадцати нельзя было дать. Николай, несмотря на свое бедственное положение, не мог заставить себя на нее не пялиться. Она была красавицей. Паутинно-тонкий халатик нимало не скрывал восхитительного тела.

И Николаю она почему-то показалась знакомой. Хотя он не мог представить, чтобы единожды встретив ее, он забыл, где и когда это было.

Девчонка прошла мимо него, не обернувшись, к груде чемоданов у стены.

– Либби, где мой красный кожаный секс-костюмчик? С серебряной цепочкой. Либби!

Она притопнула ножкой.

– Иду, лапочка. – В холл присеменила зашуганная старушка. – В коричневом чемодане, где все, что ты носишь после вечеринок.

– Это где? – жалобно проныла девчонка.

– Здесь, лапочка. Боже мой, ты выглядишь еще хуже, чем во время гастролей. – Она склонилась над чемоданом.

Николай пригляделся к нимфетке повнимательней. Не может быть...

В холл ворвался Аль Капоне. За ним следовала толпа прихлебателей, но босса можно было узнать с первого взгляда. Это был симпатичный молодой человек с угольно-черной шевелюрой и пухлыми щечками, только усиливавшими впечатление от его вечной улыбки. Костюм его был таким же старомодным (и, с точки зрения Николая, нелепым), как и у остальных гангстеров, но носил он его с таким щегольством, что анахронизм не замечался.

Капоне бросил взгляд на Джеззибеллу и сморщился.

– Джез, я тебе говорил – кончай танцевать в таком виде перед ребятами, черт! На тебе нитки нет.

Нимфетка оглянулась, надула губки и намотала локон на пальчик.

– Да ну, Аль, детка, ты же тащишься от этого. Ребята все видят то, что у тебя есть, а они никогда не получат. Живое доказательство тому, кто тут босс.

– Гос-споди! – Аль возвел очи горе. Джеззибелла подплыла к нему и чмокнула в щечку.

– Не тяни, милый. Я нуждаюсь в твоей заботе... частями.

Она поманила за собой Либби и двинулась к двери. Старушка засеменила вслед, держа на сгибе локтя костюм, состоявший из пяти красных кожаных шнурков и серебряной цепочки. Джеззибелла одарила Николая стыдливой улыбкой из облака золотистых кудрей и вышла.

Аль Капоне пристально смотрел на пленника:

– Есть что сказать, приятель?

– Да, сэр.

– Выкладывай.

– У меня есть информация, мистер Капоне, которая может быть очень полезна вашей Организации.