Тут Питер вдруг понял, что расцветающее солнце может значить для «спидов», которые довели плазму вокруг линейного крейсера повиан до температуры выше критической.
– Ведь это как рядом с бомбой «солнечный феникс» оказаться! – воскликнул он.
Редер влетел на полетную палубу в тот самый миг, когда завыли тревожные клаксоны. Оказавшись там, он пристегнул шлем своего дезактивационного скафандра; гигантская камера за переходным шлюзом уже приобрела ту яркость и отчетливость, которая означала, что оттуда выкачан воздух. Когда громадные ворота в космос распахнулись, воздуха там хватило лишь на то, чтобы запустить несколько случайных клочков бумаги и кусочков фольги в медленное межзвездное путешествие. Безымянный газовый гигант покачивался снаружи, прекрасный и жуткий в красно-сине-зеленых тонах, а его кольцо казалось мостом через небеса. Расширяющийся шар перегретого газа, в который теперь превратился повианский корабль, для невооруженного глаза был едва различим.
Редер и все его люди ожидали в дезактивационных скафандрах. Он провел языком по соленым от пота губам; туман частиц большой энергии расползался по всей округе от работы орудий и моторов, а также остатков боевых кораблей, что отправились в Эйнштейнов Рай. Как только последний «спид» притащился домой и громадные наружные ворота закрылись, Редер отключил предохранительный клапан, который держал бы всех в ожидании перед главной палубой до тех пор, пока не выровнялось бы давление воздуха. Системы его скафандра отозвались треском, когда поля сцепки отключились. Новая порция частиц большой энергии.
«Впрочем, мы все в скафандрах, – подумал Редер, – так что это неважно».
А вот что действительно было важно, так это как можно скорее вызволить пилотов из машин и доставить их в лазарет. «Спиды» могли подождать, хотя их истерзанный вид сжимал Редеру сердце. В абляционном покрытии были прожжены дорожки, которые ярко блестели в тех местах, где металл сплавился с керамикой под пульсирующими ударами плазменных разрывов или более острыми уколами лазерных лучей. Рамы были покорежены, заметно выгнуты там, где их повредили близкие промахи. Математически точные пунктирные повреждения от высокоскоростных кинетических снарядов маскировали расплавленный хаос под ними. А поверх всего шло зудящее предупреждение детекторов радиации. Тот чудовищный термоядерный взрыв выкачал в космос невероятное множество квантов большой энергии. Не остановленные на такой близкой дистанции защитными полями, они буквально исхлестали «спиды», прорываясь сквозь ткань и производя настоящую бурю вторичной радиации там, где они натыкались на металл.
Помогать были призваны все те, кто имел хоть минимальные навыки первой помощи, включая Редера. Потребность в неотложной медицинской помощи оказалась даже выше той, что планировалась в самых пессимистичных прогнозах, и оставались большие сомнения, хватит ли всем пострадавшим регенерационных резервуаров.
«Что ж, – подумал Редер, – не так сложно будет опознать тех, кому они больше всего потребуются. Тяжелые радиационные ожоги вроде как сами за себя говорят». Он оскалился в какой-то пародии на ухмылку, стоило ему только увидеть «спид» Гивенса. Половина правого крыла там вообще отсутствовала, и из-под растерзанного покрытия торчали детали; от правого сопла словно бы какой-то гигант зубами кусок отхватил. «Как он эту развалину вообще лететь заставил? – подивился Питер. – Этот человек – потрясающий пилот», – с глубоким уважением подумал он, запуская вперед команду обслуживания.
Сам Гивенс, очевидно, не смог опустить трап, так что Редер набрал код у себя на пульте, а потом как можно скорее запрыгнул на борт.
Гивенс развалился в кресле, уронив облаченную в шлем голову на грудь. Питер стал аккуратно поднимать голову пилота, пока ему наконец не удалось заглянуть под лицевую пластину. И он тут же об этом пожалел. Гивенс медленно открыл глаза и секунду спустя понял, кто над ним стоит. Лейтенант охнул.
– Убить меня хотите? – подозрительно вопросил он.
– Нет, – сказал Редер. – Я всего лишь хочу доставить вас в лазарет. Крепитесь. Двигаться будет больно, но мы как можно скорей постараемся. – «Слава Богу, у нас теперь регенерационные резервуары имеются», – от души порадовался он. Лет тридцать тому назад человек в состоянии Гивенса неизбежно умер бы через двое мучительных суток.
Гивенс потерял сознание раньше, чем его спустили по трапу. «Это даже к лучшему», – подумал Питер. Ведь перед тем, как погрузить Гивенса в специальную ванну для транспортировки, его еще требовалось избавить от шлема и скафандра. Страшно было подумать, что ему при этом пришлось бы перенести, будь он еще в сознании. Вопил бы для начала как резаный. Клочья кожи отходили бы вместе со скафандром, а времени на особые нежности у санитаров уже не оставалось.
Ожоги были обширными. Редер быстро огляделся. Похоже, каждый «спид» принес в себе раненого, однако большинство из них все же были способны пусть с посторонней помощью, но идти. Они закончили с Гивенсом и закупорили емкость жизнеобеспечения, которой предстояло его поддерживать, пока пилота не перегрузят в регенерационный резервуар.
– Удачи, лейтенант, – пробормотал Редер, когда один из санитаров покатил ванну в лазарет. А затем он целиком переключил свое внимание на следующий «спид» и следующего раненого.
– В целом, – заключил капитан-лейтенант медицинской службы Голдберг, – все вышло не так скверно, как казалось вначале. Нам удалось использовать два наших подразделения для оказания помощи не столь тяжело раненным, никак не ограничивая при этом потребности тех, кто нуждался в более интенсивном уходе. У всех наблюдается нормальный прогресс. И несмотря на вполне понятную скорбь по погибшим товарищам, моральный дух в целом оказался гораздо выше, чем ожидалось. Я рассчитываю уже к концу этой недели выписать первых двоих. – Доктор сложил перед собой руки и одарил капитана лучезарной улыбкой, напоминая при этом смышленого школьника, точно знающего, что он заслуживает одобрительного хлопка по спине.
– Блестяще, доктор Голдберг. Благодарю вас и весь ваш персонал за превосходно выполненную работу, – с теплой улыбкой сказал Каверс, оказывая медикам ту поддержку, которой они, несомненно, заслуживали. Капитан не знал, какие именно материально-технические чудеса доктор Голдберг извлек из рукава, чтобы теперь сделать столь утешительно-обнадеживающий рапорт, зато он точно знал, что они случились. Спецификации с трудом допускали то число тяжелораненых, которое им реально пришлось лечить. Менее способный корабельный врач оказался бы попросту завален работой.
Голдберг определенно поднял настроение другим членам старшего офицерского состава. Теперь они даже выглядели не такими усталыми, включая Редера, от которого капитан ожидал получить самый малоприятный рапорт.
Правда, было весьма прискорбно, что Голдберг не смог спасти последнего уцелевшего повианина.
– По чужаку вы что-то можете доложить? – спросил Каверс.
Доктор Голдберг покачал головой.
– Мне очень жаль, сэр, – со всей серьезностью произнес, – но времени для вскрытия у нас пока не нашлось. Самой очевидной причиной смерти является рана в области грудной клетки. – Доктор указал на соответствующий участок своей груди. – Мы не сумели ее заштопать, и пока что мы не знаем, какой ущерб был нанесен внутренним органам.
– И он так ничего и не сказал, кроме… – Каверс сверился со своим блокнотом, – «вы меня убили, вам отомстят, вы за это заплатите»?
– По крайней мере, больше мы ничего не поняли, – ответил Голдберг. – Похоже, он порой на своем языке разговаривал. Звуки, которые он издавал, для стонов или еще чего-то такого кажутся слишком упорядоченными. У нас есть запись всех звуков, которые он произвел. Передать вам копию, сэр?
– Да, пожалуйста, – сказал капитан.
– Они искренне ожидали, что их спасут, – медленно произнес майор Хаджи.
Каверс бросил на него взгляд. Вообще-то майор должен был все еще оставаться в лазарете, но он настоял на том, чтобы ему позволили принять участие в совещании.
