тележке. Десять секунд спустя мы толкали две тележки к 'доджу'.

Перед выездом на шоссе я свернул на пустынную автостоянку возле мотеля 'Бест вестерн' и припарковался между двумя пикапами. Один из них был синий «додж-рэм» с трейлером для лошади. Я нашел в бардачке отвертку, снял номерной знак штата Техас с этого «доджа» и поставил его на наш, а наш номерной знак привинтил на машину из Техаса. Если повезет, владелец синего «доджа» обнаружит подмену не раньше утра. Совершив этот акт вынужденного хулиганства, я вырулил по пандусу на сороковую междуштатку и на предельной скорости рванул на запад, к границе штата Теннеси, которая проходила в лежащих перед нами Аппалачах.

Вскоре Рейчел тихо посапывала во сне в прежней позе – головой у меня на коленях. Под Дэвида Грея из радиоприемника я, машинально следя за дорогой, предался сентиментальным размышлениям. Мы направлялись в мое прошлое, в леса моей юности, мир причудливых контрастов и незабываемых впечатлений. Окриджская национальная лаборатория по атомной энергии принадлежала к самым передовым научным учреждениям в стране, но находилась среди почти девственных лесов. Там я сидел в классе рядом с детьми блистательных ученых из Чикаго и Нью-Йорка. И с детьми местных изнуренных трудяг, которые никогда в жизни не выезжали за пределы своего округа. Некоторые ученые только сетовали, что приходится прозябать в такой глухомани, другие отчаянно томились вдали от цивилизации, но для членов моей семьи лесистые горы вокруг Окриджа были сущий рай земной – ни о чем другом мы и не мечтали.

В районе Окриджа я знал немало мест, где можно надежно спрятаться; одно казалось мне просто идеальным убежищем. В прошлом году друг детства рассказал, что из-за бюджетных трудностей правительство закрыло национальный парк Фроузн-Хед. Этот парк я знал отлично: в свое время мы с братом исходили его вдоль и поперек. Сейчас в эти горные леса нет доступа туристическим группам, и там можно встретить разве что заядлых путешественников, которым плевать на запрет.

Уже к полуночи мы были по другую сторону Аппалачей, в Ноксвилле. Оттуда я покатил дальше на запад по шестьдесят второй автостраде. Не прошло и получаса, как мы въехали в Окридж, который во время Второй мировой войны был 'засекреченным городом'. Сегодня его физические лаборатории известны во всем мире, но тогда этого города на картах не существовало. За тридцать послевоенных лет – я уехал в Алабаму в 1975 году – Окридж мало-помалу приобрел черты заурядного американского города. Однако совершенно «нормальным» так никогда и не стал. В его атмосфере сохранилось некое напряжение энтузиазма, ощущение высокой миссии – и исключительности этого места. Все в Окридже жили с сознанием, что в случае ядерной войны от нас уже в первые минуты останется только пар.

Даже в темноте я не мог не заметить, как разросся город за те годы, что я здесь не был. Больше ресторанов, больше супермаркетов, но сердцем города остались все-таки научная лаборатория и ядерный реактор, привлекающий толпы туристов, которым любопытно посмотреть, где и как ковалась наша победа над японцами.

На выезде из Окриджа мы были единственной машиной на шестьдесят второй автостраде. Мы обогнули подножие горы Биг-Браши и поехали в сторону тюрьмы. В этом уединенном месте, где сходятся границы трех графств, существовал вечно подернутый туманом особый мир, населенный потомками шахтеров и самогонщиков. Люди цепляются за существование в каких-то развалюшках на склонах вдоль заброшенных карьеров, до сих пор уродующих горы.

Я свернул на узкое сто шестнадцатое шоссе, проехал сначала мимо деревушки Петрос, затем мимо тюрьмы штата, смотревшейся весьма зловеще в ярком ядовитом свете, который только подчеркивал колючую проволоку ограды. К северу от тюрьмы шоссе вилось вокруг горы, но я свернул с него влево, на неприметную дорогу, вообще не обозначенную на карте; я помнил ее с детства и знал, куда она ведет. Отсюда рукой подать до ворот национального парка Фроузн-Хед, которые сейчас, наверное, наглухо закрыты.

За полмили от ворот я сбросил скорость и стал искать просвет между деревьями. Найдя удобное место, свернул в лес, и уже через десять секунд мы исчезли за стеной зелени. Там, где деревья росли слишком плотно и склон горы был слишком крут, чтобы двигаться дальше, я затормозил и выключил двигатель.

Рейчел не разбудила даже тряска. Она проснулась, лишь когда я стал вытаскивать из-за сидений спальные мешки. Тут она резко вскочила и испуганно уставилась в почти непроглядную темноту.

– Что вы делаете? Где мы?

– Успокойтесь, – сказал я. – Все в порядке. Мы на месте.

– Где?

Рейчел пыталась разглядеть хоть что-нибудь вокруг машины, но при выключенных фарах даже стволы трудно было различать. Полное впечатление, что мы в пещере.

– Недалеко от Окриджа. Недавно закрытый национальный парк Фроузн-Хед.

– Фроузн-Хед? Никогда не слышала.

– А про что вы слышали, нью-йоркская штучка? – пошутил я. – Вы, кстати, спали как убитая.

Рейчел надменно тряхнула головой.

– Я не могу спать в автомобилях!

– Ладно, продолжайте так же сладко не спать. Я разбужу вас на рассвете.

Все еще немного ошалелая после сна, Рейчел проморгалась, поднесла руку ко рту и сказала с капризной гримаской:

– А зубные щетки вы купили?

– Да. Но с гигиеной можете подождать до утра.

– Мне нужно пи-пи.

– В вашем распоряжении целый лес.

– А насколько здесь опасно?

Я хотел предупредить насчет гремучих змей, но смолчал: есть вероятность, что тогда она из машины и шагу не сделает. Поэтому я ответил дипломатично:

– За последние двадцать четыре часа мы нигде не были в большей безопасности.

Я включил фары, чтобы ей было спокойнее. Рейчел вышла из машины, но дверь оставила открытой. Она не возвращалась целую вечность, я даже нервничать начал. По ветровому стеклу вдруг забарабанил дождь, и тут же донесся визг Рейчел. Она влетела в пикап – с незастегнутыми джинсами – и захлопнула дверь.

– Льет как из ведра! – воскликнула она, приводя в порядок «молнию». – Я моментально вымокла!

– Дождь для нас очень кстати. Скрывает звуки. Можем не бояться, что кто-нибудь нас услышит.

Рейчел влезла по грудь в спальный мешок.

– Не хочу вас обижать, но это полный маразм. Разве нельзя было остановиться в каком-нибудь дешевом мотеле?

– В данный момент никто в мире не знает, где мы находимся. Потому и найти нас невозможно. Именно к этому мы и стремились. Ложитесь спать.

Она покорно кивнула.

Я тоже влез в спальный мешок и какое-то время сидел, слушая музыку дождя и вспоминая наши предрассветные бдения с отцом и братом в ожидании уток или оленя. Я смертельно устал, однако проспать слишком долго не боялся: перед рассветом я непременно проснусь. Та первобытная часть моего мозга, которая бездействовала в городе, на природе пробуждалась, и мои внутренние часы безошибочно следовали за лесными ритмами. Внутренний голос подсказывал мне, когда наступит рассвет, когда грядет дождь, когда приближается дичь.

– Спокойной ночи, – сказал я Рейчел.

Ответом мне было только ее ровное дыхание.

Я действительно проснулся с первым лучом солнца. Помигал, обвел глазами лес вокруг, ничего особенного не заметил и осторожно разбудил Рейчел. Она опять дернулась всем телом и вскочила, но все же не так испуганно, как ночью.

– Пора в путь.