крошечные, а некоторые даже отфильтровать невозможно. Поэтому, чтобы изготовить «платную грязь», земные ученые выращивают в лабораториях чистые культуры полезных бактерий, маленьких червячков, грибков – словом, всего, что считают нужным сохранить, а затем берут почву и умерщвляют ее радиацией и высокой температурой до полной стерильности, стерильнее, чем на Луне. И только потом в эту мертвую землю внедряют все выращенные ими культуры. Так получается первичная «платная грязь». На Ганимеде ее разрезают на шесть слоев, наращивают их и вновь нарезают – в результате фермер получает «платную грязь», в которой на сотню фунтов приходится лишь один фунт собственно земной почвы.

Чтобы «избежать вторжения», как говорят экологи, прилагались все мыслимые усилия. О чем я не упомянул, рассказывая про путешествие на «Мейфлауэре», так это о том, что нашу одежду и багаж тщательно продезинфицировали, а нас самих, прежде чем отдать одежду, отдраили до блеска. В принципе это было единственное настоящее мытье за два месяца, но после него от всех нас разило больницей.

В то утро, когда тягачи должны были привезти мне «платную грязь», я ушел от Шульцев ни свет ни заря. Насчет того, как удобрять поле черноземом, существуют разные мнения. Некоторые раскидывают его поверху, но это чревато; чернозем может погибнуть. Другие роют ямки с интервалами в шесть-восемь футов, по типу шахматной доски… Надежно, но медленно. Я все еще размышлял, не в силах решить, какой способ выбрать, когда заметил на дороге какое-то движение.

Их было шестеро, и каждый толкал перед собой тачку. Когда они подошли поближе, я увидел, что это вся мужская часть семейства Шульцев. Я устремился к ним навстречу.

Тачки были доверху набиты компостом, и весь он предназначался для меня. Папа Шульц решил преподнести мне сюрприз. Я не находил слов, а когда нашел, то выпалил:

– Папа Шульц, я понятия не имею, когда смогу с вами расплатиться! Он бросил на меня свирепый взгляд.

– О какой плате ты болтаешь? У нас этого компоста завались – из ушей уже прет!

И велел сыновьям вывалить груз на мою «платную грязь». Потом взял вилы и стал аккуратненько перемешивать компост с черноземом, наподобие того, как Мама Шульц добавляет в тесто взбитый белок.

Папа Шульц взял командование на себя, и я перестал терзаться вопросом, как распорядиться «платной грязью». По мнению Папы – а я, как вы понимаете, с ним не спорил – всего этого добра должно было хватить примерно на акр, если смешать его с мертвой почвой. Но он не стал удобрять этот акр целиком; он пустил через мое поле семь полос длиной в две сотни ярдов с промежутками примерно по сорок футов. Мы взялись за тачки – шесть шульцевских плюс одна моя – и распределили смесь вдоль каждой полосы.

После чего, обозначив каменными пирамидками все семь полос, мы тщательно зарыли граблями животворную смесь в каменную пыль на протяжении пяти-шести футов с обеих сторон каждой полосы. К полудню появились нагруженные Мама с Гретхен. Мы сделали перерыв на пикник.

После обеда Йо пришлось отчалить в город, но свою полосу он уже почти закончил. Папа расправился со своей и стал помогать Хьюго и Питеру, которые были еще слишком малы, чтобы искусно орудовать граблями. Я завершил свою полосу и принялся за хвост полоски Йо. К концу дня ко мне на подмогу явился отец, настроившийся проработать весь вечер – стояла светлая фаза, вкалывай хоть ночью, были бы силы, – но выяснилось, что делать больше нечего. Отец тоже не мог придумать, как благодарить Шульцев за помощь. Хочется верить, что в крайнем случае мы и без Шульцев подняли бы ферму – и это, кстати, не исключено, но я в этом далеко не уверен. Первопроходцам нужны хорошие соседи.

Всю следующую неделю я удобрял искусственными нитратами, произведенными в колонии, промежутки между полосами. Конечно, качество не то, что у «платной грязи», зато намного дешевле.

Потом я принялся засевать поле травой – сеял руками, прямо как в Библии, а затем осторожненько прошелся граблями, прикрывая семена почвой. Тут ко мне с визитом явился зануда Сондерс. Он время от времени возникал у нас на поле, когда поблизости не было отца. Думаю, его просто заело одиночество. Семья его все еще жила в городе, а он ютился под каменным навесом высотой в десять футов, который соорудил на скорую руку. Не скажу, чтобы он сильно надрывался над устройством фермы; я вообще не мог понять, на что он рассчитывает.

Я поприветствовал его и продолжил свое занятие.

Он мрачно наблюдал за мной, потом изрек:

– Гляди, как бы ты сердце себе не угробил, юноша.

Я ответил, что насос у меня пока качает без перебоев, к тому же разве сам он, то бишь мистер Сондерс, не вкалывает на поле?

– Черта с два! – фыркнул он.

– Тогда что же вы делаете?

– Покупаю билет, вот что.

– Чего?

– Единственная вещь, которую здесь можно продать, это участок освоенной земли. Я их обыграю в их собственной игре, вот и все. Приведу поле в более или менее сносный вид и сплавлю его какому-нибудь желторотому, а сам с семьей мотану на Землю-матушку. И тебе советую, если ты не круглый дурак. Никакой фермы у тебя здесь не будет. Гиблое это дело.

Мне он уже осточертел, но нахамить человеку в лицо у меня никогда не хватало духа.

– Ну, не знаю. Возьмите, к примеру, мистера Шульца. У него отличная ферма.

– Это у Джонни Яблочное Семечко? – снова фыркнул Сондерс.

– Это у мистера Иоганна Шульца.

– Ну я и говорю – Джонни Яблочное Семечко. В городе его все так зовут. Он же чокнутый. Знаешь, чего он отмочил? Сунул мне горстку яблочных семечек, да с таким видом, будто Соломоновы сокровища вручает!

Я на минуту прервал работу.

– По-вашему, это не сокровище?

Сондерс сплюнул.

– Да он просто клоун.

Я приподнял грабли:

– Мистер Сондерс, вы стоите на моей земле, в моем частном владении. Даю вам две секунды, чтобы испариться. И чтоб я вас больше здесь не видел! Он попятился:

– Эй! Прекрати! Чего граблями-то размахался!

– Вали отсюда! – сказал я.

Он и свалил.

Теперь главной проблемой стала постройка дома. Дело в том, что на Ганимеде все время немножко трясет. Это связано с «изостазией», которая в сущности означает просто «равномерное давление»: так по научному называют процесс, когда горы и моря уравновешивают друг дружку и создают на всей планете одинаковую силу тяжести.

Связано это и с приливами тоже, как ни странно, – ведь на Ганимеде приливов как таковых не существует. Солнце от нас слишком далеко, а к Юпитеру Ганимед все время повернут одним и тем же боком. Конечно, в лагуне Серенидад бывают небольшие приливы-отливы, вызванные приближением Европы или даже Ио и Каллисто, но настоящих приливов, как в Тихом океане, здесь не бывает.

Правда, у Ганимеда есть приливно-отливная наследственность – но только в замороженном виде. Мистер Хукер, главный метеоролог, объясняет это тем, что Ганимед, когда он замерз и прекратил вращаться, находился ближе к Юпитеру, чем сейчас, и на нашей планетке образовалось нечто вроде ископаемой приливной выпуклости. На Луне тоже есть такая штука.

А затем сюда пришли люди, растопили ледяные шапки и создали атмосферу. Это вызвало разбалансировку давления, и теперь изостатическое равновесие восстанавливается. Результат: непрерывные слабенькие землетрясения. Я как-никак родом из Калифорнии, а потому хотел построить сейсмоустойчивый дом. У Шульцев дом был укреплен, и мне это нравилось, хотя трясло нас еле заметно, даже человека с ног не сбивало, не говоря уже о доме. Оттого-то большинство колонистов на это дело наплевали: слишком много трудов нужно положить, чтобы сделать каменное здание сейсмоустойчивым. И не только трудов, но, что еще хуже, денег. Список инструментов, которыми по контракту должны были обеспечить фермера, выглядел вполне прилично: тут тебе и мотыга, и обычная лопата, и совковая, и тачка,