Винденэс, или еще дальше, в говорлинский город Ветробор, где имелся большой хлебный торг. На сей раз Торвард конунг возвращался оттуда с пятью кораблями. Три крупных Кнёрра были нагружены до предела, так что их не получалось вытащить на берег, и даже на обоих боевых кораблях, на «Златоухом» Торварда и на «Единороге», почти таком же большом и совсем новом лангскипе Халльмунда ярла, лежали бочонки, тюки и мешки. У говорлинов выдался урожайный год, цены на хлеб упали, зато соленой рыбы купцы с юга стали брать больше, так что Торвард конунг смог даже какую-то часть своих товаров выделить «на баловство» – на красивые, дорогие ткани, расписную посуду, вино к праздникам. Ярлы и хирдманы тоже прикупили кто чего и теперь предвкушали, как обрадуются подаркам домочадцы. С таким настроением ночевка под открытым осенним небом казалась ерундой.

В ожидании, пока похлебка будет готова, Торвард конунг сидел на куче лапника, опираясь локтями о поднятые колени и отрешенно глядя в огонь. Как дома, в Аскегорде, он без посторонних предпочитал сидеть не на почетном сиденье конунга, а среди дружины, так и в походе он ел и спал в одном кругу со своими хирдманами, а во время плавания греб длинным носовым веслом. Тяжелое носовое весло ему приходилось как раз по рукам: Торвард был, без сомнения, одним из лучших воинов Фьялленланда – это тот нечастый случай, когда первый по положению действительно является сильнейшим. Высокий, крепкий, широкоплечий, длинноногий, он выделялся в дружинном ряду, и любой узнал бы его даже без шрама, который пересекал его правую щеку от угла рта до заднего края челюсти и беловатой полосой выделялся на смуглой коже. Из-за шрама Торвард конунг брил бороду, хотя в его возрасте ее уже полагалось отпускать: ему нравилось, что по шраму любой человек в Морском Пути узнает его с первого взгляда. Особенным тщеславием он не отличался, но к мысли о своей исключительности привык. Густыми черными бровями, карими глазами Торвард напоминал свою мать, кюну Хердис. Свои черные волосы он заплетал, как это в обычае у знатных фьяллей, в две косы по сторонам лица, спускавшиеся ниже плеч.

Правая коса конунга распустилась: углядев на подстилке выпавшую тесемку, Халльмунд подобрал ее и сунул Торварду за пояс, но тот даже не пошевелился, погруженный в редкостную для него задумчивость, и молчал, что тоже было несколько необычно.

– О чем задумался? – Халльмунд слегка подтолкнул Торварда плечом. С самого отрочества он являлся лучшим другом конунга и не только сопровождал его во всех походах, но и настроение его воспринимал как свое.

Торвард не ответил.

– О девушках, наверное, – не без ехидства заметил Эйнар Дерзкий.

Торвард конунг перевел на него взгляд, потом бросил веточку в костер и неохотно обронил:

– Смотри ты, какой догадливый!

– Правда? – Эйнар обрадовался. – И о каких девушках? О винденэсских?

Хирдманы у костра с любопытством прислушивались, на этот раз даже благодарные ехидному Эйнару, который заговорил о том, что занимало всех. По пути из Ветробора они несколько дней провели в Винденэсе, в гостях у конунга кваргов Рамвальда. Тот даже зазывал Торварда погостить на всю зиму, и тому имелась причина: младшая дочь Рамвальда конунга подросла и стала считаться невестой. А Торвард конунг, которому недавно – в «жаркий месяц» – исполнилось двадцать восемь лет, был до сих пор не женат, хотя весь Аскефьорд уже лет десять с нетерпением ожидал его женитьбы. За одну из его невест они даже воевали четыре года назад с островом Туаль,[3] и хотя война окончилась победой Фьялленланда, от невесты Торвард конунг в конце концов отказался и все осталось по-прежнему. Но и от приглашения зимовать в Винденэсе он отказался тоже, чем несколько разочаровал дружину. Праздники Середины Зимы – наилучшее время для свадеб!

– Нет, – ответил Торвард на вопрос Эйнара. Привыкнув, что дружина всегда и везде рядом с ним, он говорил с ней как со своей семьей. – Об Альвдис, о Гейрольде из Орелюнда, о Раннвейг… О Рунлауг из Фюрберга. О наших, короче говоря.

– Соскучился? – спросил Сельви Кузнец.

Хотя ему было уже за пятьдесят и его светлые волосы на висках поседели, без него не обходился ни один поход. Торвард конунг очень ценил его ум, уравновешенность и опыт.

– Не слишком, – ответил Торвард. – Но если уж… О твоей Хильделинд, между прочим, тоже.

– И что же ты о них думаешь, в особенности о Хильделинд? – полюбопытствовал Сельви. – Я не стал бы задавать таких нескромных вопросов, но поскольку она как-никак моя дочь…

– Я думаю, что если уж кюна Хердис пообещала не пускать меня домой без невесты, то мне остается или брать приступом собственную усадьбу, или жениться. Хоть на ком-нибудь.

– И правильно! – одобрил Халльмунд, который женился еще шесть лет назад, но отцом стал только два года назад и теперь от души желал конунгу всего того же самого. – А то ведь ты сам знаешь. В походы ходишь каждый год, а случись что…

– Так тебе же все достанется! – Торвард усмехнулся, что, дескать, ничего страшного, поскольку Халльмунд сын Эрнольва был не только его лучшим другом, но и ближайшим наследником по мужской линии. – А для тебя мне ничего не жалко.

– Глупостей не говори! – с досадой возразил Халльмунд. – Ну, какой из меня конунг? Ты сам должен…

– А сам я еще не умер. Отец шестьдесят два года прожил, а я чем хуже?

– Судьбы никто не знает. Прежде чем шестьдесят два года прожить, он сына оставил и мог делать что хотел.

– Наши девушки хороши, но неужели винденэсские тебе так не понравились? Я бы сказал, что йомфру Эльдирид – чудесная девушка и завидная невеста, – продолжал Сельви, впервые в жизни принимаясь кого-то сватать. – Конечно, она на тринадцать лет тебя моложе, но для замужества вполне созрела.

– По глазам видно! – вставил Эйнар.

– Она настоящая красавица! Ты же сам видел! Чтобы такая красотка, да еще и дочь конунга – я не знаю, где мы еще такую найдем! И родство как раз какое надо. И приданое Рамвальд конунг даст такое, что любой позавидует.

– Говорят, любимое дитя! – Эйнар вздохнул, словно бы от жгучей зависти.

– Ну, еще бы! Последняя! – подтвердил Сельви. У них с братом-близнецом Слагви было на двоих пятеро детей, которые росли в одном доме и воспитывались как общие. – Можешь мне поверить. Мы вон с Хильделинд никак не можем расстаться, а ведь ей девятнадцать, давно пора!

– И веселая, бойкая, разговорчивая! Первый раз тебя увидела, а не робеет ничуть! – словно подпевая, а на самом деле издеваясь, продолжал Эйнар. – Все вертится и смеется – я все ждал, сейчас на колени к тебе сядет!

– Смелая девушка, избалованная! – заметил Асбьерн Поединщик.

– Ха! Да просто воспитатель, видно, был не дурак, научил, как женихов ловить! – с грубоватым неодобрением вставил Ормкель Неспящий Глаз.

– Нет, этому не научишь, это у них бывает врожденное! – просветил Сельви, у которого в доме из пятерых детей было четыре девушки.

– Молчи, медведище, где тебе в девушках разбираться! – поддразнил Ормкеля Эйнар, который находился с ним в состоянии непрерывной словесной войны, временами переходившей в рукопашную.

Эти двое различались решительно во всем: Эйнару было двадцать пять лет, а Ормкелю на двадцать больше, Эйнар был сыном одного из знатнейших родов Аскефьорда и по своему положению мог бы снарядить собственный корабль, а Ормкель, сын одного из старых хирдманов еще Торбранда конунга, осиротел подростком и с тех пор не знал другой семьи, кроме дружины. Эйнар был высоким, худощавым, с продолговатым бледным лицом, которое обычно хранило высокомерно-небрежное выражение, а Ормкель, ниже его на целую голову, но зато вдвое шире в плечах, был краснолиц и выглядел свирепо, даже когда ни на кого не требовалось нападать. Эйнар тщательно следил за собой, носил на поясе красивый гребешок и целый набор изящных вещичек для чистки зубов, ушей и ногтей, а Ормкель месяцами не расчесывал свою русую бороду, зато его светлые, сальные волосы уже заметно поредели и в гребне особо не нуждались. Морщинистый обветренный лоб его наискось пересекал старый шрам, нижний конец которого уходил ниже брови и доставал веко, так что левый глаз у Ормкеля был чуть прикрыт. За это его прозвали сначала Спящим Глазом, но прозвище быстро переменилось. Никому еще не удавалось застигнуть его врасплох, и Ормкеля сына Арне стали звать Неспящим Глазом. За стойкость, преданность и неукротимую ярость в битве