лохматый клубок! За ним с небольшим интервалом — второй, третий…

Первая же собака уничтожила танк мощным взрывом. Потом донесся второй взрыв, третий… Фашистские танкисты стали круто разворачивать свои машины и на предельной скорости исчезли. От противотанковых собак нет спасения!..

Из наших окопов закричали «Ура!»… И надо бы мне тоже радоваться — атака немцев сорвалась, но я плакал, проклиная и войну и нелюдей, которые ее затеяли…

Ночью фашистские транспортные самолеты сплошными эшелонами забрасывали в «котел» военные грузы. Стреляя трофейными ракетницами, мы сбивали с толку фашистских штурманов, и сыпались сверху «посылки»: хлебные буханки «эрзац», колбаса, тушенка, шерстяные носки, соломенные боты, сигареты, галеты и тому подобное. Хлеб — в целлофановых оболочках, выпеченный, как говорят, в 1933 году. Но солдаты германский хлеб забраковали: вкуснее наших сухарей нет на всем свете…

Продовольствия и всякого барахла от немецких транспортных самолетов нам перепадало больше даже, чем самим фашистам. Их летчики нечестно и неточно выполняли свои боевые задачи. Они трусливо сбрасывали груз куда попало и быстренько возвращались на свои базы…

У нас в роте были перебои с доставкой мин из тыла. Но трофейных было много. Наши минометы 82 -миллиметровые, а немецкие 81-миллиметровые. Попробовали стрелять из своих минометов трофейными минами. Сами рассчитали и составили таблицу с поправкой к данным прицела… Трофейные мины крепко нас выручали.

А однажды на нашем участке боевых действий увидели немецкую четырехствольную автоматическую зенитную установку. Установка была чудом военной техники. Стоит на домкратах сложный механизм. Множество маховиков и рукояток. Вращается вокруг оси в любую сторону. Стрелок в специальном сиденье со спинкой может работать и руками и ногами… На каждом стволе огромные коробки с обоймами по пять снарядов — для автоматического заряжания. Весь механизм сбалансирован, и можно с одинаковым успехом наводить установку на цель в любом направлении.

Комсомолец Конский Иван, минометчик из нашей роты, первый забрался в сиденье-люльку и начал крутить маховики и рукоятки. Рядом стоит орудийный мастер Мануйлов Геннадий, объясняет, что к чему, а Конский вроде бы и сам не хуже знает, потому что через десять минут Ваня стал рассказывать нам про эту установку так, будто это он ее и изобрел.

И вдруг мы услышали гул приближающегося самолета. По звуку поняли, что самолет летит низко. Был туман. Конский крутит маховики и шутки ради направил все четыре ствола на звук. На бреющем полете немецкий самолет показался внезапно и на очень близком расстоянии и быстро уходил, растворяясь в тумане… Конский открыл огонь, ответный огонь открыл и самолет. Трассирующие линии устремились навстречу друг другу… И когда уже фюзеляж самолета стал погружаться в густое облако тумана, послышался дикий сорвавшийся рев моторов транспортного самолета. Фюзеляж на наших глазах переломился. Нос и хвост задрались кверху, а на переломе фюзеляжа образовалась дыра, из которой все содержимое, как из огромного самосвала, полетело на землю. Изувеченный самолет стал снижаться, скрылся из глаз, и мы услышали глухой удар о землю и взрыв.

Конский Иван сидел в люльке весь в поту, красный как рак и обалдело смотрел на нас. Разом всей ротой мы заорали «Уррра!..». Потом побежали смотреть, что вывалилось из чрева самолета. Более тридцати трупов крупных гитлеровских чинов насчитали наши солдаты на земле. Сотни ящиков и чемоданов с ценными вещами, отобранными у советских людей.

Все документы и ценности были собраны и отправлены в штаб дивизии. А Конский Иван, кажется, был представлен к высокой награде.

Наша минометная рота имела свой пулемет «максим» и один пулемет немецкий, МГ-34, которые часто нас выручали в бою. Имели мы и одно противотанковое ружье с хорошим запасом патронов. Из ПТР мы иногда уничтожали пулеметные точки гитлеровцев, но по танкам из него стрелять не доводилось. Хорошо бы и эту трофейную зенитную установку «присвоить»… Жаль было Ивану Конскому расставаться со своей пушкой, но пришлось — забрали ее орудийщики.

А на другой день Конскому не повезло. Нашел он пистолет: немецкий или еще какой, но только не наш, не отечественный. Спрятал в карман, чтобы после боя разглядеть незнакомый механизм. Вечером, когда утих бой, Конский вспомнил про свою находку. Мы уселись вокруг. Конский вертит пистолет так и этак: не поймет, как же стреляет эта диковина. И мы не можем догадаться, что в ней к чему. И вдруг прозвучал выстрел. Конский застыл с растопыренными пальцами, и левая его ладонь заливается кровью… Побледневший Иван обводит нас глазами: все ли живы? Убедившись, что пуля никого не зацепила, он уставился на свою окровавленную ладонь.

И только тут мы перепугались. Если дойдет до начальства, то Конскому не избежать трибунала. Случайный или преднамеренный, но фактически это самострел. И сбитый вчера Иваном фашистский транспортник не зачтется… Быстро сделали мы Ивану перевязку своими индпакетами и взмолились перед всеми всевышними, чтоб зажила рана без вмешательства медиков. Поверх повязки натянули ему большую рукавицу с крагами да уговорились не проболтаться никому о случившемся.

Через две недели Конский Иван сбросил ту повязку, и мы увидели на ладони шрамик: пуля прошла между косточками через мякоть. Так что, как мы в нашей роте ни были заинтересованы в изучении трофейного оружия и в овладении им, не всегда обходилось гладко. Вот случай, который едва не кончился трагически.

У железнодорожной станции Карповская мы отбили состав из особых вагонов с механизмами, как у путеукладчика. На одной платформе — огромная пушка из семейства «берта». Фашисты пригнали ее для штурма Сталинграда.

Калибр пушки не менее 400 миллиметров. Эта пушка-гигант заворожила нас. Мы ахали и охали, ну и, конечно, одолело естественное любопытство: что в ней к чему и как. Вот ящики плетеные со снарядами. Каждый весом не меньше чем сто килограммов! А где гильзы? А это что такое? Стали распаковывать шелковые мешки и увидели — толщиной с палец, длиной сантиметров по семьдесят макаронины. Снопами в мешках, зашитых наглухо.

— Это ведь порох!

Одни засмеялись — не верят. А тот, который разгадал, что порох это, взял и поджег макаронину с одного конца… Горит интересно! Вот это да! А держал ее солдат двумя пальчиками. Макаронина вдруг вырвалась на свободу и как шайтан стала носиться туда-сюда… Кругом — штабеля мешков с этими макаронинами. Кто бросился бежать подальше, кто ловить взбесившуюся макаронину… Наступит кто- нибудь ногой на нее, а она выстрелит из-под подошвы и снова мечется над головой, как молния. И вот эта макаронина извернулась и лезет в щель между мешками. Как говорится, бежать поздно было еще вчера — рванет такой склад… Я кинулся к мешкам, схватил макаронину, обжигая руки через перчатки, да наступил ногой не на горящий ее конец, а на другой и держал до тех пор, пока она не сгорела совсем.

Потушить горящий порох-макаронину ничем невозможно вообще, если даже ее засунуть в воду. В воде будет гореть, пока не догорит совсем.

А потом эта пушка днем и ночью работала на нас. Круглые сутки, через каждую минуту, «берта» выпускала снаряд по своим. Снаряд «берты», тяжело вращаясь, прошуршит высоко над нами, а потом где-то впереди — в «котле» — так грохнет, что зарево займет весь горизонт…

В окопах на войне в минуты передышки часто мыслями возвращаешься к прожитой жизни. Но больше всего хочется в теплую избу, на печку, и выспаться. В баню бы забраться и париться на полке… Про баню боязно и думать, такая мечта кажется совершенно сказочной.

В продолжение целого месяца мы ни разу не уснули в помещении, а на открытом воздухе спать приходилось большей частью «на ходу». В зимних условиях степной местности это трудно выдержать даже такому здоровому и молодому организму, как мой. Изнуряли вши. Куда ты денешься зимой от них? Никуда. Я пробовал дустом травить — бесполезно. Бывало, когда после боя взмокну, я доставал пакет с дустом и через воротник засыпал под мокрую рубашку на голое тело. Дустом пудрил все тело от макушки до пяток. Но вши были живучие, и дуст не влиял на них.

Нерегулярное питание, хронический недосып, холод, постоянные физические перегрузки… Пьем грязную воду из грязных котелков, оттаянную из грязного снега… Как можно было вытерпеть такое? Уму