награду.[11]
В первые дни после отъезда короля в Истмарк, Джорем со своими товарищами начал обдумывать, что они могут предпринять, дабы оказать королю поддержку, когда он, наконец, прибудет на место. Из Торента и Форсина Джорем получал достойные доверия сведения, и соглядатаи его утверждали, что Марек в этом году еще не собрал достаточно сил, чтобы всерьез двинуться против Гвиннеда, а Миклос располагает всего тремя сотнями воинов. Так что, судя по всему, взятие Кулликерна было лишь обманным шагом, нацеленным на то, чтобы выманить короля из Ремута, а отнюдь не являлось прелюдией к настоящей войне.
Логические выводы Джорема вполне совпадали с этой информацией. Чем дальше, тем менее вероятной казалась перспектива военного столкновения, однако именно епископ Ниеллан указал на то, что Миклос едва ли мог сильнее оскорбить гвиннедцев, чем когда устроил крестины наследника Фестилов на их земле. И то, что он заранее сообщил королю Гвиннеда о своих намерениях, лишь укрепляло их в подозрении, что подлинной целью всей этой затеи было заманить короля на позиции, заранее подготовленные Миклосом, где, скорее всего, он будет лишен поддержки Дерини против любых обманных действий, которые могли бы предпринять его враги.
Чтобы помешать этим планам, а также предоставить в распоряжение короля дополнительные силы, при возможном столкновении с захватчиками, Ансель и Джесс поспешили собрать отряд из четырех десятков бывших рыцарей-михайлинцев и других верных им людей, многие из которых являлись Дерини. И хотя ни один из них не осмеливался заявить в открытую о своей принадлежности к этой расе, большинство прекрасно зарекомендовало себя за последние десять лет на охране северных границ державы, и в Истмарке им всем вполне доверяли. Именно эти люди должны были составлять авангард отряда. Ансель с Джессом незамеченными ехали вместе с ними, взяв с собой Тиега в качестве оруженосца, ибо им необходимо было присутствие Целителя, – и отряд наконец выехал в Лохаллин, чтобы предложить свои услуги Судри Истмаркской, которая сама вела происхождение от Дерини.
Впрочем, одна лишь принадлежность к этой расе не гарантировала теплый прием. Хотя Судри и была Дерини по крови и приходилась дальней родней как Миклосу, так и Мареку, она никогда в открытую не проявляла своих магических способностей, то ли потому что они были весьма невелики, то ли потому что сознательно отказывалась от их использования из уважения к обычным людям, к которым принадлежал и ее муж. Однако теперь, после его гибели, она наверняка окончательно отреклась от всех родственных связей с торентцами, и Джорем надеялся, что она согласится закрыть глаза на то, что некоторые из людей, явившихся, дабы отомстить за смерть ее супруга, могли, подобно ей самой, оказаться Дерини.
На самом деле, как оказалось, этот вопрос вообще не поднимался, поскольку Ансель с Джессом представили свой отряд одному из капитанов Судри, и тот был настолько радпринять четыре десятка хорошо вооруженных воинов, что не стал задавать им лишних вопросов. Из разговоров у походных костров в тот вечер выяснилось, что после похорон графа Хрорика леди Судри заставила военных помощников ее мужа принести клятву верности себе лично, несмотря даже на то, что отныне графом Истмаркским должен был стать Корбан, супруг ее дочери.
Однако она полагалась не только на солдат, уцелевших после неудачного похода в Кулликерн, где сейчас закрепился Миклос. Племянник Хрорика, двадцатилетний герцог Грэхем Клейборнский, устремился к ней на помощь, едва лишь услышал печальные вести, и привел с собой две сотни воинов, которые встали лагерем вокруг замка Лохаллин. Сигер, брат Хрорика, привел еще сотню человек из Марли, и с каждым днем ряды их ширились, по мере того как известия о грядущей войне достигали самых дальних границ Истмарка. Поговаривали, что король ведет с собой еще двести или триста человек и будет здесь через считанные дни, – это известие доставили гонцы, высланные из королевского отряда, и магия здесь была ни при чем.
Тем временем в Ремуте королева Микаэла практически не имела понятия о том, что творится за стенами королевских покоев. Райсиль старательно докладывала ей о действиях, предпринимаемых Джоремом, однако она имела лишь самое слабое представление о военной тактике и стратегии, и потому для нее эти доклады мало что значили. От короля она пока получила единственное краткое послание, которое он сумел отправить по пути на север, но прекрасно понимала, что все его письма будут прочитаны еще до того, как он сможет отослать их в столицу, и затем еще раз вскрыты уже здесь, в замке. Именно поэтому король писал лишь о том, как скучает по ней и Оуэну, тревожился о ее здоровье и о ребенке, которого она носила под сердцем.
В повседневной жизни королевы мало что изменилось, если не считать волнений, вызванных в замке смертью Удаута. Как и положено, она надела траур и посетила похороны в базилике святой Хиллари в стенах замка, однако в сердце ее не нашлось места молитвам за упокой души мертвеца. Пусть Господь простит человека, который участвовал в заговоре и убийстве короля Джавана, но она простить его не могла. Правда, ей было жаль горюющую Лирин, ибо она хорошо помнила, как сама не столь давно оплакивала смерть отца, и потому она с готовностью отпустила от себя единственную дочь Удаута, дабы та могла предаться скорби в уединении.
В остальном, придворная рутина мало изменилась, дни проходили без особых происшествий, и каждый из них был похож на предыдущий. Теперь, после отъезда короля, Микаэлу особенно угнетала пустота и бесцельность той жизни, на которую обрекли ее королевские сановники. Лишь под вечер случались радостные минуты, когда няня приводила к ней перед сном маленького принца Оуэна.
Но эти посещения всегда были очень краткими и никогда не происходили наедине. Няне был отдан строгий приказ всегда держаться поблизости, и обычно здесь же присутствовало еще несколько придворных дам. Королеве даже не дозволялось посещать детскую, и она опасалась высказывать свое недовольство вслух из страха, что ей могут отказать даже в этой небольшой привилегии.
Так, лишенная даже радостей материнства, Микаэла вынуждена была предаваться положенным ей по рангу занятиям вместе с прочими придворными дамами: слушать кого-либо из чтиц, петь, заниматься вышиванием, которое она все больше ненавидела с каждым днем, и делать вид, будто получает наслаждение от глупых сплетен и бесцельной болтовни, которые выдавались за ученые беседы в этом удушающем окружении. Порой, когда погода чуть налаживалась, ей дозволяли на часок выйти в сад, поскольку считалось, что прогулки полезны для будущей матери, но придворные дамы всегда следовали за ней даже здесь.
На мессу она тоже могла появляться лишь в сопровождении, но там женщины хотя бы были вынуждены молчать. Во время богослужения, отрешившись от монотонного бормотания на латыни, Микаэла окружала себя воображаемым островком безмолвия, стараясь выбросить из головы мысль о том, что большинство священников здесь принадлежали к ненавистному орденуCustodes Fidei.Микаэла сильно сомневалась, что для спасения ее души полезно вот так отрешаться от мессы, вместо этого изобретая казни одну хуже другой для королевских советников, но по крайней мере, это давало ей отдохновение от бесконечной глупой болтовни, и лишь здесь она могла от души помолиться за Райсема, за то, чтобы он остался жив и здоров и привел в исполнение все их планы. Порой ей казалось, она начинает понимать, какая сила подтолкнула Джавана в свое время искать убежища в монастыре, когда он замыслил добиться освобождения для Халдейнов.
Единственной отрадой для королевы оставалась Райсиль, и хотя, будучи простой горничной, та не имела возможности неограниченного доступа к Микаэле, но, по крайней мере, появлялась у нее регулярно, каждое утро и вечером. А поскольку королева все чаще заявляла о том, что ей хочется подремать в середине дня, это давало оправдание Райсиль вновь появляться в королевских покоях, чтобы заплести Микаэле волосы, расчесать их после обеда, а затем вновь уложить в прическу к вечеру, особенно если королева должна была присутствовать на ужине с придворными в тронном зале.
Эти моменты Микаэла особенно ценила, поскольку, пока Райсиль расчесывала ей волосы, физический контакт позволял им обмениваться мыслями под самым носом у Эстеллан и остальных придворных дам, считавших для себя большой честью состоять в свите королевы. В те же редкие минуты, когда им удавалось остаться наедине, пока Райсиль готовила королеву ко сну, она успевала хотя бы немного наставить ее в использовании магических способностей.
– Мы должны быть очень, очень осторожны, – заявила ей Райсиль как-то шепотом, в тот момент, когда придворные дамы ненадолго отлучили из комнаты. – Я знаю, что это пьянящее чувство, но помните, что если когда-нибудь наш секрет раскроется, то мы обе погибнем.
Микаэла встряхнула гривой каштановых волос.
– А как ты думаешь, я жила с этой угрозой последние шесть лет? – с горечью воскликнула она. –
