надеяться?

Но она ждала его прихода и, как обычно, следила за своей внешностью.

Ее веселая служанка была интриганкой. Она считала, будучи фривольной и сентиментальной, что Лукреция неминуемо почувствует соблазн предаться удовольствиям. Она постоянно говорила о Педро — о его внешности, его прекрасных манерах.

— О, какая будет трагедия, если папа вздумает заменить его кем-нибудь другим! — сокрушалась она.

Лукреция посмеивалась над девушкой:

— Ты влюблена в этого юношу, я уверена.

— Я бы влюбилась в него, если бы от этого был какой-нибудь толк, — заявила Пантисилея. — Но он любит только одну и никого больше.

Лукреция обнаружила, что ей нравятся подобные разговоры. Она становилась такой же взволнованной, как и ее компаньонка, говоря о Педро. В келье, все больше напоминавшей небольшую комнату во дворце, они сидели вместе, смеясь и сплетничая. Когда Лукреция слышала звон колоколов Сан Систо, она выглядывала из окна и видела спешивших в церковь монахинь, иногда, услышав вечернюю службу, она оставляла свои мечты. Торжественная атмосфера церкви и святость обители делали визиты Педро Кальдеса еще более волнительными.

Однажды, когда она вышла в холодную комнату встретить его, она заметила, что он спокоен и невесел. Девушка поинтересовалась, что опечалило его.

— Мадонна, — серьезно ответил юноша, — мне в самом деле так грустно, что, боюсь, я уже никогда не смогу быть счастливым.

— С тобой случилось что-то ужасное, Педро?

— Самое ужасное, что только могло произойти.

Она стояла рядом с ним, касаясь его рукава своими нежными тонкими пальцами.

— Ты можешь довериться мне, Педро. Ты знаешь, что я сделаю все, чтобы помочь тебе.

Он опустил глаза и увидел ее руку на своем рукаве, неожиданно он схватил ее и стал целовать; потом опустился на колени и спрятал лицо в складках ее пышной юбки.

— Педро, — мягко повторила она, — ты должен рассказать мне о своей беде.

— Я больше не могу приезжать сюда.

— Педро! Ты устал от этих поездок? И попросил моего отца найти тебе замену? — В ее голосе слышался упрек, юноша вскочил на ноги. Она заметила его горящий взгляд, и сердце ее забилось от радости.

— Устал! Я только и живу этими встречами. — Тогда… Он отвернулся.

— Я не могу смотреть вам в глаза, мадонна, — тихо проговорил он. — Я не смею. Я попрошу папу заменить меня. Больше у меня нет сил приходить сюда.

— А твое несчастье, Педро?

— Оно в том, что я люблю вас… сохрани меня Господь!

— И это так огорчает тебя? Мне очень жаль, Педро.

Он повернулся к ней, глаза его сверкали.

— Что же мне еще остается делать, если не огорчаться? Видеть вас, знать, что однажды придет приказ, и вы вернетесь в Ватикан, а когда вы окажетесь там, я не осмелюсь даже заговорить с вами.

— Если я и вернусь туда, мы по-прежнему останемся друзьями. Я стану так же просить тебя прийти ко мне и развлечь меня своими рассказами и легендами о твоей стране.

— Госпожа, это невозможно. Умоляю вас, отпустите меня.

— Я отпускаю тебя, Педро, — сказала она, — но по-прежнему буду ждать твоего прихода, потому что почувствую себя несчастной, если кто-то другой окажется на твоем месте.

Он упал на колени и покрыл ее руки поцелуями.

Она, улыбаясь, смотрела на него сверху и с удовольствием заметила, как красиво завиваются его темные волосы на шее.

— О да, Педро, — повторила она, — я буду очень несчастна, если ты прекратишь бывать у меня. Я настаиваю, чтобы ты продолжал навещать меня. Я приказываю.

Он поднялся с колен.

— Моя госпожа так добра, — сказал он, охваченный страстным желанием. — Я… я не смею дольше оставаться здесь.

Он ушел, а она удивлялась, что в этом монастыре ей довелось пережить самые счастливые мгновения в жизни.

Чезаре ехал в дом своей матери, чтобы нанести ей один из обычных визитов. Он казался задумчивым, и люди из его окружения заметили, что в последнее время в его поведении появилось что-то необычное — он стал гораздо спокойнее.

Он перестал ухаживать за Санчией; он больше не вспоминал о самовольном бегстве сестры в монастырь; он стал дружески относиться к своему брату Джованни.

Увидев подъезжающего сына, Ваноцца хлопнула в ладоши, и несколько слуг мгновенно предстали перед ней, готовые выполнить любое ее распоряжение.

— Вина, прохладительных напитков, — громко приказала Ваноцца. — Я вижу своего сына кардинала, он скачет сюда. Карло, — позвала она мужа, — скорее иди сюда и приветствуй господина кардинала.

Карло поспешно вошел в комнату. Он был доволен своей судьбой, он считал большой удачей свою женитьбу на бывшей возлюбленной папы и матери его детей. Благодаря этому он получил множество привилегий и был благодарен Александру за это. Он старался проявить свою благодарность глубоким уважением к самому папе и его сыновьям.

Чезаре обнял мать и отчима.

— Добро пожаловать, дорогой сын, — сказала Ваноцца со слезами гордости в глазах. Она не переставала изумляться тому, что ее прекрасные сыновья посещали ее сравнительно скромное жилище. В глазах ее светилось восхищение, именно за это восхищение им Чезаре и любил мать.

— Матушка моя, — прошептал Чезаре.

— Для нас величайшая радость видеть сиятельного кардинала в своем доме, — провозгласил Карло.

Чезаре пребывал в хорошем настроении. Он сидел между отчимом и матерью, они пили вино из серебряных кубков, поспешно вытащенных из сундука. Ваноцца сокрушалась по поводу того, что сын не предупредил их о своем приезде, и она не успела украсить стены гобеленами и достать из сундука свою майолику. Они говорили о Лукреции и о приближающемся разводе.

— Ваш отец сделает для всех вас все возможное, — сказала Ваноцца. — О сын мой, как хотела бы я быть богатой настолько, чтобы суметь сделать для вас гораздо больше.

Чезаре накрыл ладонями руки матери и улыбнулся ей, а когда Чезаре улыбался, он становился прекрасен. К матери он питал искреннюю привязанность к Ваноцца же, зная, как все боятся его, еще больше ценила его любовь к ней.

После того как они освежились прохладительными напитками, Чезаре попросил мать показать ему цветы, которыми она по праву гордилась. Они вышли в сад.

Они прогуливались меж растений, сын обнял мать за талию. Ваноцца, видя, как ласков он с ней сегодня, рискнула сказать ему о том, что она очень довольна, что они с братом Джованни стали друзьями.

— О матушка, как бессмысленны ссоры! Ведь мы с Джованни братья. Мы должны дружить.

— Вы ссорились по пустякам, — примирительно сказала Ваноцца. — Теперь вы повзрослели и поняли, что ссоры ни к чему не приводят.

— Ты права. Я хочу, чтобы весь Рим знал, что теперь мы с братом друзья. Когда ты устроишь очередной ужин, то пусть он пройдет в узком кругу… Пригласи только своих сыновей.

Ваноцца остановилась, восторженно улыбаясь.

— Я сразу же устрою вечеринку, — сказала она, — для тебя и Джованни. В городе слишком жарко. Будет ужин на свежем воздухе в моем винограднике. Что ты, Чезаре, думаешь о моем предложении?

— Оно превосходно. Организуй все в ближайшее время, ладно?

— Скажи, какой день ты выбираешь, и я устрою вечеринку именно тогда.

— Завтра, — слишком рано. А если послезавтра?