— Ваше высокопреосвященство, — начал Карафа, — ваше святейшество должным образом рассмотрело вопрос о необходимости сделать подобные назначения?
Снова добрая улыбка.
— Этот вопрос находится полностью в моей компетенции.
— Ваше святейшество, — раздался чей-то голос, — многие из нас придерживаются мнения, что сейчас не время выбирать новых кардиналов.
Улыбка сошла с лица Александра, и на мгновение собравшиеся в зале увидели Александра таким, каким он был на самом деле.
Карафа смело продолжал:
— Дело в том, что мы знаем имена некоторых из тех, кого вы хотите предложить, но не считаем их достойными кандидатурами и не хотим считать их своими коллегами.
Это уже был прямой намек на репутацию Чезаре и напоминание о том, что его видели в городе в компании с куртизанкой Фьяметтой. Чезаре умышленно показывался с ней на людях, ожидая подобной сцены.
Но для папы естественным было разгневаться не на сына, а на кардиналов.
Казалось, он стал выше ростом. Кардиналы трепетали перед ним, зная, что по Риму ходят легенды о его силе, необычайно крепком здоровье, которыми может обладать разве что сверхчеловек.
Собравшиеся кардиналы чувствовали, что это может оказаться правдой, поскольку сейчас папа стоял перед ними с искаженным от гнева лицом.
— Вы должны помнить, кто такой папа Александр VI, — услышали кардиналы гневный голос. — И если вы станете упираться, я огорчу всех вас, назначив столько новых кардиналов, сколько захочу. Вам никогда не удастся убрать меня из Рима, а если кто решит попробовать, то вскоре поймет, каким глупцом он был. Вы должны подумать о том, какую глупость можете совершить.
Наступило недолгое молчание. Александр сердито смотрел на кардиналов. Потом с достоинством сказал:
— А теперь мы назовем новых кардиналов. И когда они увидели, что список начинается с фамилии Чезаре Борджиа и Алессандро Фарнезе и что все тринадцать кандидатур вполне заслуживают доверия служить папе, они поняли, что ничего не отважатся сделать, а безропотно согласятся на избрание новых кардиналов.
Александр улыбнулся им, и на его лице снова появилось благожелательное выражение.
После окончания консистория они обсудили сложившуюся ситуацию.
Делла Ровере, всегда смотревший на остальных как лидер, выразил свое полное несогласие с папой, хотя в присутствии последнего он был таким же послушным, как и другие.
Асканио Сфорца, некогда враг делла Ровере, поддержал его. Сколько они еще будут терпеть выходящую за всякие рамки политику непотизма, которой придерживается папа? — спрашивали они друг друга. Сделал кардиналом собственного сына, так мало того — делает и брата своей любовницы. Все вновь выбранные — его люди, пешки. Скоро в его окружении едва ли останется хоть один человек, имеющий вес и способный возразить папе.
А какую политику проводит Александр? Обогатить свою семью и своих друзей? Похоже, что так.
В городе ходили слухи, что люди стали таинственно умирать. Репутация Чезаре Борджиа становилась все хуже; теперь говорили, что его заинтересовали яды и он принялся изучать искусство их создания; говорили, что у него много рецептов отравы, некогда полученных от испанских мавров. А от кого он мог почерпнуть все эти знания и сведения? Не от отца ли?
— Остерегайтесь Борджиа! — эти слова все чаще стали слышаться на улицах города.
Александр знал о том, что происходит и, опасаясь раскола, действовал с обычной решительностью. Он превратил Асканио Сфорца едва ли не в узника Ватикана; видя, что сталось со Сфорцей, делла Ровере поспешил покинуть Рим.
Муж Лукреции с тревогой наблюдал растущую смуту. Его родственник и покровитель Асканио Сфорца оказался совершенно бессилен. Более того, Джованни Сфорца знал, что Александр не слишком доволен браком своей дочери и что он уже подыскивает ей более выгодного жениха.
Он никогда не станет мужем Лукреции, он никогда не получит приданое. Что же это за женитьба?
Со всех сторон его осаждали страхи. Он был уверен, что в Ватикане за ним следят, и не мог спокойно спать. Он боялся Орсини, союзников Неаполя и врагов Милана. Не воспользуются ли они теперь возможностью избавиться от него, размышлял он, когда он впал в Ватикане в немилость? Если он пойдет прогуляться по мосту Святого Ангела, не окажутся ли они рядом с ним, чтобы всадить ему нож в спину? А если и так, кому какое до него дело?
Джованни Сфорца был человеком, который жалел сам себя, так он делал всегда. Его родственники мало заботились о нем — не больше, чем волновались за него его новые родственники, ставшие таковыми после его женитьбы на Лукреции.
Его юная жена — она оказалась нежным созданием, но ему не следовало забывать, что она одна из них — Борджиа, а кто же может доверять Борджиа?
Но в то время он хотел, несмотря ни на что, чтобы он и Лукреция в самом деле стали мужем и женой. У нее было милое невинное личико, и ему казалось, что он может довериться ей.
Теперь уже поздно об этом думать.
Теперь в Риме разыгрывается грандиозное представление: отъезд маленького Гоффредо в Неаполь, где он должен жениться на Санчии Арагонской.
Чезаре и Лукреция наблюдали за сборами брата в Неаполь. Мальчика должен будет сопровождать старый приятель Чезаре — Вирджинио Орсини, тот самый, который сделал жизнь Чезаре в Монте Джордано терпимой; ныне он был капитан-генералом арагонской армии.
Наставник Гоффредо также ехал в Неаполь, это был испанец дон Феррандо Диксер. Папа, желая показать, что не забыл свое испанское происхождение, две шкатулки с драгоценностями — подарками для невесты и жениха — доверил этому испанцу.
Итак, одиннадцатилетний мальчик с каштановыми волосами уезжал в чужой город, покидая Рим, уезжал к невесте, чтобы получить титул графа и принять командование отрядом воинов, девизом которого были слова «Лучше умереть, чем предать».
И только один человек наблюдал за отъездом Гоффредо с гордостью и одновременно с печалью. Материнская мечта Ваноцди осуществилась. Ее маленького Гоффредо признали сыном Александра, его ждет прекрасное будущее, и она была счастлива.
Но бывали моменты, когда ей хотелось стать простой небогатой римлянкой, жившей вместе со своими детьми; бывали моменты, когда она променяла бы на это все свои виноградники и дом вместе с цистерной.
Джованни Сфорца беспокоила зарождающаяся дружба между Неаполем и Ватиканом, которой способствовал брак Гоффредо и Санчии.
Он боялся показываться на улицах из страха встретиться с врагами своей семьи; он боялся врагов в самом Ватикане. У него была красавица-жена, но ему не разрешали с ней жить. Он был властелином Пезаро, города на побережье Адриатики, который казался ему, особенно сейчас, необыкновенно спокойным уголком, защищенным от всех раздоров горами, а рядом протекали благословенные воды реки Фольо. Окруженный с одной стороны морем, а с другой горами, Пезаро был наполнен свежестью в отличие от зловонного Рима. Душа Сфорца рвалась в Пезаро.
Он попросил аудиенции у папы, поскольку чувствовал, что больше оставаться в Риме он не может.
— Так что же, Джованни Сфорца, — начал Александр, — ты хочешь сказать мне?
— Святой отец, все в Риме считают, что ваше святейшество заключили соглашение с королем неаполитанским, врагом Милана. Если это действительно так, то я оказываюсь в затруднительном положении, будучи связан службой, которую получил благодаря вашей милости, и определенными обязательствами с Миланом. Я не знаю, как смогу служить двум хозяевам, не поссорившись ни с одним из них. Не соблаговолит ли ваше святейшество прояснить мое положение — как мне должным образом служить Ватикану, в то же время не становясь врагом кровной родне?
Александр рассмеялся:
— Ты слишком увлекаешься политикой, Джованни Сфорца. У тебя достанет ума служить тому, кто
