Ферранте Арагонский был обеспокоен союзом, с тревогой ожидая, что он принесет.

Лукреция была уверена, что помолвка дошла до той стадии, когда никто уже не сомневается в ее будущем замужестве с Джованни Сфорца.

Поэтому, когда паж постучался к ней в комнату, попросил разрешения войти и сообщил, что во дворец приехал знатный господин и хочет ее видеть, Лукреция сразу же подумала о Джованни Сфорца.

Конечно, ему не следовало так поступать. Он не должен был приезжать неофициально, пока по городу не пройдет торжественная процессия — дочь папы и ее нареченный муж не могут встречаться так, словно она горничная, а он слуга, но все равно ей приятно и весьма романтично увидеть его сейчас. Она расправила складки парчового платья и взглянула на себя в отполированное металлическое зеркало. Она была прекрасна. Ей так хотелось вкусить любви, о которой столько рассказывала Джулия.

— Скажи ему, что я его приму, — распорядилась она.

Но едва она повернулась, как увидела стоящего в дверях гостя, при виде которого мгновенно позабыла свои романтические мечтания о встрече с будущим мужем.

— Чезаре! — закричала она и бросилась к нему, пренебрегая правилами поведения.

Она услышала его смех — торжествующий, полный любви и чего-то непонятного, но приятного. Она взяла его руку и много раз поцеловала.

— Ты рада видеть меня, Лукреция?

— Как долго я ждала тебя! — воскликнула она.

— Ты вспоминала обо мне иногда?

— Каждый день, Чезаре, каждый день я думала о тебе. Никогда я не преклоняла колен перед Мадонной, без того чтобы не упомянуть твое имя.

Чезаре нетерпеливо поглядывал на стоявших рядом служанок. В комнате словно что-то изменилось — другими казались лица женщин, они застыли, словно превратились в камень и будто съежились от страха. Лукреция вспомнила, как много лет назад в доме их матери слуги боялись Чезаре.

Она сказала:

— Оставьте нас. Нам с братом много о чем нужно поговорить, и это вовсе не для ваших ушей.

Ей не пришлось повторять приказание дважды.

Брат и сестра обнялись, Чезаре подвел Лукрецию к окну.

— Дай я взгляну на тебя, — сказал он. — Как же ты изменилась, сестра моя!

В ее глазах промелькнула тревога.

— Чезаре, ты недоволен? Он поцеловал Лукрецию.

— Я просто восхищен.

— Ты должен рассказать о себе. Ты не бываешь в свете. Ты архиепископ. Странно звучит. Мой брат Чезаре — архиепископ Валенсии. Мне придется вести себя сдержанно, когда я буду с тобой. Я должна всегда помнить, что ты служитель святой церкви. Чезаре, ты ведь совсем не похож на архиепископа! Этот твой камзол! Просто вышит золотом. И такая маленькая тонзура. Обыкновенный священник одет лучше.

Его глаза загорелись гневом, он сжал кулаки, и Лукреция увидела, что его трясет от ярости.

— Не смей говорить мне об этом! Лукреция, я требую, чтобы ты никогда не повторяла этого. Архиепископ Валенсии! Разве похож я на архиепископа? Лукреция, никто не заставит меня жить так дальше, говорю тебе. Я не хочу служить церкви.

— Да, Чезаре, это так, но…

— Но один из нас должен посвятить себя служению церкви. Один из нас, и им должен стать я. Я старший, но я должен уступить дорогу своему брату. Он скоро приедет домой. Кто-то готовит ему встречу. Джованни, герцог Гандии! Наш отец больше заботится о его пальце, чем обо всем моем теле.

— Это не правда, — возразила Лукреция, совершенно расстроившись. — Это не правда!

— Правда! — В его глазах мелькнула мысль об убийстве, когда он повернулся к ней. — Не возражай мне, девочка, если я говорю, что это правда. Я не останусь священником. Я не…

— Ты должен поговорить об этом с отцом, — успокаивающе сказала Лукреция.

— Он и слушать не станет. Клянусь всеми святыми, я добьюсь своего. — Он подошел к иконе и, подняв руку, как делают, собираясь произнести торжественную клятву, проговорил:

— Святая Матерь Божья, клянусь, что я не успокоюсь, пока не стану волен вести жизнь, какую хочу. Никому не позволю я руководить мной, ограничивать меня. Я, Чезаре Борджиа, с сегодняшнего дня сам себе хозяин.

Он очень изменился, заметила она, стал еще более вспыльчивым и внушал ей страх.

Она накрыла его руку своей рукой и заговорила, стараясь успокоить брата:

— Чезаре, ты будешь делать, что захочешь. Никто не будет указывать тебе. Ты перестанешь быть Чезаре, если позволила это.

Он повернулся к ней, вся страсть, казалось, угасла, но она видела, что он по-прежнему во власти эмоций.

— Сестренка, — сказал он, — как надолго нас разлучили!

Ей очень хотелось отойти от темы церкви.

— Я время от времени узнавала, каких успехов ты достиг в учении. Он нежно коснулся ее щеки.

— Несомненно, ты слышала обо мне много россказней.

— Я слышала об отважных поступках.

— И о глупых?

— Ты жил так, как обычно живут мужчины… которые ни перед кем не отчитываются. Он нежно улыбнулся.

— Ты знаешь, как можно меня утешить. А тебя собираются выдать замуж за этого глупца из Пезаро, и он наверняка увезет тебя от меня.

— Мы часто будем навещать друг друга… все мы — Джованни, Гоффредо… Лицо его омрачилось.

— Джованни! — с усмешкой выкрикнул он. — Он будет вести свои блестящие кампании, твердой рукой подчиняя себе всю Италию. У него останется мало времени, чтобы видеться с нами.

— Тогда ты будешь счастлив, Чезаре, ведь ты всегда ненавидел его.

— А ты… как и все… обожала его. Он ведь очень красив, не так ли? Наш отец любит его без памяти. Так любит, что даже заставил меня идти в священники, хотя это должен был сделать Джованни.

— Расскажи мне о своих приключениях. Ты ведь был веселым юношей, правда? Все женщины Перуджи и Пизы были влюблены в тебя, и ты, в свою очередь, был к ним неравнодушен.

— Среди них не нашлось ни одной с такими же золотистыми волосами, как у тебя. Ни одна не знала, как успокоить меня добрыми словами, как делаешь ты.

— Но это так естественно. Мы понимаем друг друга. Мы вместе провели детство. Вот почему ни один молодой человек не кажется мне таким же красивым, как мой брат Чезаре.

— А как насчет твоего брата Джованни? Лукреция, вспомнив об их старой игре в соперничество, сделала вид, что раздумывает.

— Да, он был очень красив, — проговорила она. После чего, заметив снова появившееся на его лице мрачное выражение, быстро добавила:

— Во всяком случае, мне так казалось, пока я не сравнивала его с тобой.

— Ты не говорила бы так, если бы он сейчас был здесь с нами, — с упреком сказал Чезаре.

— Сказала бы, клянусь. Он скоро приедет, и тогда я покажу, что люблю тебя сильнее.

— Кто знает, каким манерам он там обучился в своей Испании, но несомненно, он будет всем казаться неотразимым, каким считает его наш отец.

— Давай не будем говорить о нем. Значит, ты слышал, что у меня будет муж?

Он положил ей руки на плечи, заглянул в глаза и медленно произнес:

— Я предпочел бы говорить скорее о Джованни, о его красоте, чем о подобных вещах.

Ее широко распахнутые голубые глаза и невинность, светившаяся в них, вызвали в нем прилив нежности, что выглядело для него необычным.

— Тебе не нравится наш союз с Сфорца? — спросила она. — Я слышала, что король Арагонский крайне недоволен этим. Чезаре, если ты против этого брака и у тебя есть веские причины… Может, тогда ты поговоришь с отцом? Он отрицательно покачал головой.

— Маленькая моя Лукреция, — спокойно сказал он, — моя дорогая, кто бы ни стал твоим мужем, я все