стал восприниматься как аллегорический образ тернистого пути человека к Богу или крестный путь Христа. Лабиринт в христианской философии и архитектуре становится метафорой материального мира, проходя через который человек должен сразиться с Минотавром — Сатаной. В лабиринте соблазнов и грехов человек, подобно Тесею, может уповать только на собственную стойкость и спасительную нить Ариадны — Веру. Подобная трактовка символа лабиринта обусловила изменения в его дизайне. К XII веку доминирующим в христианской традиции становится лабиринт с одиннадцатью дорожками — это число для средневекового христианина символизировало понятие «грех». Наложение креста поверх концентрических дорожек привело к утверждению квадрантной формы лабиринтов, хотя зачастую сохранялась и приверженность классической конфигурации. Именно в этот период подобные изображения появляются на полах церквей и соборов Европы. Великолепные лабиринты, выложенные цветными камнями, керамической плиткой, мрамором, порфиром, украшали полы храмов в Шартре, Павии, Пьяченце, Амьене, Реймсе, Сент- Омере, Риме. Многие из них были декорированы аллегорическими изображениями Тесея и Минотавра, сценами из Священного писания. Назначение большинства церковных лабиринтов остается неясным. Высказываются предположения, что некоторые из них могли использоваться для правильного определения дня Пасхи. Часть лабиринтов, по-видимому, служила объектом созерцания и дискуссий в богословских беседах. Известно, что лабиринты в соборах Шартра, Реймса, Арраса и Санса стали своеобразной имитацией паломнического пути в Палестину и порой назывались «Путь в Иерусалим». В те времена для большинства верующих поход на Святую землю был невозможен, и они совершали его в символической форме — проходили весь церковный лабиринт на коленях, читая молитвы.

Искусство создания лабиринтов начало претерпевать значительные изменения с расширением представлений человека о мире. Великие географические открытия, успехи естественных наук, возникновение учения о множественности миров — все это отразилось на философском восприятии лабиринта — символа Вселенной и человеческой жизни. Постепенно исчезают лабиринты, в которых все заранее предопределено и путь возможен только по одной, раз и навсегда проложенной дорожке. На смену им приходят все более сложные, с многочисленными вариантами проходов, где человек сам выбирает путь среди запутанных тропинок и тупиков. Подобные лабиринты из живой изгороди стали непременной деталью многих садов и парков Европы, превратившись в весьма популярное развлечение для аристократии. Многочисленные лабиринты, отличающиеся разнообразием и изысканным вкусом, были устроены во владениях могущественного клана Гонзаго из Мантуи, прогулка по лабиринту, созданному в 1669 году в версальском саду, считалась увлекательным путешествием, а лабиринт, высаженный в 1670 году в саду виллы Альтьери в Риме, стал излюбленной забавой Папы Климента X, которому нравилось наблюдать за попытками своих слуг отыскать выход. Наибольшего расцвета искусство создания «живых» лабиринтов достигло в Великобритании, превратившись в один из национальных символов королевства. До наших дней сохранился знаменитый лабиринт в Хемптон-Корте, устроенный в 1690 году для Вильгельма Оранского. По старинным гравюрам был восстановлен великолепный образец лабиринта в саду Тюдоров в Хэтфилд-Хауз в Хетфордшире, по-прежнему поражает извилистостью троп лабиринт из лавровых кустов в Глендерген-Хауз в Корнуолле, высаженный в 1833 году. Сегодня лабиринты, все более усложняясь, создаются на основе математических моделей и теорий. Устроенные в парках и на туристских маршрутах, они предлагают захватывающее интеллектуальное развлечение, испытание на сообразительность и удачливость.

Дорога без конца

Главной неразгаданной загадкой древнего символа остается его происхождение. Десятки гипотез, высказанных на этот счет, так и не смогли объяснить возникновение, а затем распространение по всему миру затейливого рисунка извилистой дорожки. Возможно, этот образ был подсказан самой природой — спиралевидные и лабиринтные формы характерны для раковин некоторых моллюсков, различимых в колонии кораллов, подземных ходов муравейников. Быть может, древние художники, часто рисовавшие простые спирали и извилистые линии, постепенно совершенствуя и усложняя эти геометрические фигуры, тем самым пришли к символу лабиринта. На роль его «прародителей» претендуют и наскальные изображения концентрических колец в виде чаши или углубления, относящиеся к эпохе неолита и распространенные вдоль всего Атлантического побережья Европы. Ряд исследователей полагают, что эволюция именно этих форм привела к возникновению символа лабиринта. Наконец, высказываются предположения, что лабиринтный рисунок мог появиться при попытках древнего человека изобразить сложное движение солнца и планет.

История лабиринта по-прежнему не закончена. Его дороги, словно бесконечная лента времени, стремятся все дальше, уводя человека к неведомой цели, которая тем желаннее, чем менее предсказуем путь в лабиринте.

Валерий Кавелин

Есть такая популярная юношеская игра — «ассоциации». Водящий «загадывает» некий объект, например какую-либо страну, предположим, Америку. А игроки задают вопросы: с каким животным или растением связана в сознании водящего эта страна? С каким родом искусства она ассоциируется? И тому подобное. Так вот, Соединенные Штаты Америки ассоциируются, конечно, с кино. Америка — это один большой фильм, снятый сразу в десятках стилей, черно-белый и цветной, блокбастер и любительская домашняя «хроника», драма и комедия. Казалось бы, эпизоды этой картины так несходны, что нет никаких оснований связывать их между собой. Но стоит приглядеться… Посмотрим, например, сквозь музейную «призму». Возьмем два зрительных ассоциативных ряда. В первом, более глубоком, окажутся патриархальность, благочестие, респектабельность, семейные ценности. Во втором — то, что на виду в наши дни: динамизм, техника на грани фантастики, прогресс, амбиции, стремление к успеху. Мемориальный городок Уильямсбург в штате Вирджиния, воссоздающий во всех деталях жизнь второй половины XVIII столетия, с одной стороны, и нью-йоркский Музей движущихся образов (по-английски — Museum of the Moving Image), посвященный технологиям кино, видео и телевидения — с другой. Что между ними общего? Что объединяет неспешный быт двухсотпятидесятилетней давности с миром современных медиа? И каким образом они с разных — полярных друг другу — сторон представляют одну и ту же цивилизацию?

На образцовом интернет-сайте, которым может похвастаться колониальный Уильямсбург в отличие, кстати, от современного городка, который окружает исторический центр со всех сторон, — множество толковых сведений на разных языках, всевозможных ретроспекций, картинок… Казалось бы, все предельно ясно, ко всему успеваешь «подготовиться» задолго до того, как увидишь собственными глазами этот музей под открытым небом, и все равно — действительность застает врасплох. Ведь никто заранее не знает, какие чувства всколыхнет в нем встреча с собственным «внутренним XVIII веком», установить контакт с которым призывает официальный девиз музея.

Но в любом случае контакт обычно удается на славу. Атмосфера «доброй старой Новой Англии» воссоздана вокруг настолько обстоятельно, что через час «путешествия» начинаешь вздрагивать от случайного звонка мобильного телефона, как от раската грома. А высокомерные европейцы еще говорят, что у Америки нет истории.

Между тем точную дату основания Уильямсбурга историкам восстановить не удается, доподлинно известны только две «сопутствующие». В 1693 году указом британской царствующей четы на месте будущей мемориальной зоны открывается Королевский колледж, названный в честь основателей — Вильгельма и Марии. Странно было бы предположить, что такое заведение могло появиться в «глухом» месте: