— Мы спасены! — — воскликнул Киннисон, убедившись в том, что они находятся в «настоящем» космосе, в нескольких парсеках от того места Второй галактики, откуда отправились в путь. — Во имя Клоно, вы все рассчитали правильно, сэр Остин! Не удивлюсь, если вас выберут главой Ассоциации ученых!

— Располагая всей необходимой информацией, это было нетрудно сделать, — скромно заметил Кардинг. Тем не менее он очень гордился собой, и похвала линзмена весьма польстила его самолюбию.

— Ну, теперь мы прежде всего должны узнать, какой сейчас день и час, — продолжил Киннисон, направляя луч связи на опорный пункт Патруля, находившийся на Кловии.

— Лучше спроси у них, какой год, — мрачно добавил Гендерсен. Пессимизм первого пилота объяснялся тем, что он ожидал известий об Иллоне, которая осталась на Земле, и о рождении своего первенца.

Оказалось, что по фраллийскому времени прошла всего лишь неделя со дня их исчезновения. Такой исход событий вполне устраивал Киннисона — он боялся, что потерял не меньше месяца. Недельное же отсутствие не требовало от него особых объяснений.

После терапевтического вмешательства разум каждого фраллийского офицера был пополнен воспоминаниями о том, что они делали, покинув свою планету. Разумеется, их представления о событиях прошедшей недели не во всем совпадали, но не появилось и противоречий. Кроме того, операции почти не оставили шрамов и не прервали ни одной цепочки в памяти босконцев.

«Неустрашимый» взял курс на Кловию, быстроходный корабль цвильников направился к Фраллу. Команда Киннисона проснулась — никто и не заподозрил, что проспал целую неделю, — и приступила к своим обычным обязанностям.

Сразу после посадки на Фралле Киннисон явился в штаб и, не преувеличивая, но и не умаляя своих личных заслуг, доложил о выполнении задания. Киннисон сообщил, что они обнаружили шпионскую лодку Патруля вблизи Линии Номер Девять, пустились за ней в погоню и вынудили вступить в бой. Лодка была уничтожена, и в ее обломках найдены важные документы, которые следует передать в Управление космической разведки. Киннисон знал, что его сообщению поверят, так как оно полностью соответствовало тому, что его спутники сообщат своим боссам.

Полковник сделал все, что от него зависело. Со всеми положенными церемониями майор Траска Ганнель был представлен ко двору тирана. Ему вручили непроницаемую для следящих лучей коробку с личным опознавательным знаком. Киннисон с радостью принял ее — теперь он мог носить Линзу с собой, а не прятать в тайнике.

Направляясь на первую встречу в кабинете советников, линзмен был готов в любую секунду использовать всю смертоносную силу своей мысли. Он не был знаком с Алконом, но знал, что тот обладал такой мощной мыслезащитой, какой не позволялось иметь ни одному другому существу его империи. Киннисону предстояло вступить в очень опасную игру. Он не хотел, чтобы какой-либо цвильник прочитал его мысли, и в то же время не должен возбуждать подозрений в том, что тоже имел непроницаемый мыслезащитный экран.

Приблизившись к комнате, где собирались советники, Киннисон внезапно почувствовал, что какая-то неведомая сила заставляет его склонить голову. Он знал — такой проверке подвергались все, кто приходил к тирану, и не стал сопротивляться гипнозу, не подав виду, что заметил его действие. Он лишь проанализировал его характер и мощность. Ладно, — он позволит Алкону поверхностно контролировать его мысли и не будет излишне доверять тому, что увидит.

Киннисон вошел в комнату. До начала заседания он успел изучить разум всех советников. Те оказались довольно заурядными офицерами с самым обычным уровнем мышления. Теперь предстояло осторожно прощупать первого министра Фосстена — он много слышал о нем, но еще не встречался с ним. Наконец он сосредоточился… и ничего не узнал — даже не прикоснулся к разуму первого министра. У того тоже был мыслезащитный экран — такой же эффективный, как и у Киннисона.

Своим глазам Киннисон не мог доверять, — а что покажет внутреннее зрение? Когда он опробовал на Алконе, то увидел его руки, ноги и торс. Алкон был абсолютно реален и присутствовал на совещании собственной персоной. Линзмен снова обратился к премьеру — и тут же поспешил скрыть свое внутреннее зрение. Восприятие было блокировано, если верить глазам, на коже министра!

Во имя всех преисподен Вселенной, что бы это значило? Из всех известных ему систем только мыслезащитный экран способен препятствовать внутреннему зрению. Он напряженно думал. Разум Алкона довольно слабый. Бесспорно, кто-то оказывал на него влияние. У людей и похожих на них существ мыслезащитный экран не возникает сам собой, без постороннего вмешательства. Вероятно, эйчи или суперэйчи, к которым принадлежал Кандрон, основательно поработали над его разумом. Может быть… но хуже всего, если это Кандрон. Босс Алкона! Возможно, даже вообще не человек! Ясно, что он, а не Алкон, установил гипнотическое поле перед входом в комнату. А может, тоже сделали эйчи? Нет, холоднокровные, боящиеся только кислорода чудовища решили бы, что в случае опасности они сумеют сами защитить Алкона. Кто же тогда? Наверняка какой-то монстр. Вероятно, с подобным типом Киннисон еще не встречался. Может быть, он управляет тираном на расстоянии? Возможно, но не обязательно. Он мог быть и, видимо, был здесь, внутри куклы или внутри фантома, — во всяком случае, внутри того, что всем представлялось первым министром — во имя Клоно, иначе не могло быть!…

— А каково мнение майора Ганнеля? — спросил первый министр и одновременно начал читать мысли Киннисона.

Киннисон, знавший, что советники обсуждали вопрос о вторжении в Первую галактику, сделал вид, будто подбирает в уме наилучший вариант ответа. Но защищенная часть его мозга не переставала напряженно думать. Если первый министр не был тем, за кого себя выдавал, то, конечно, намеревается проверить Киннисона, сравнив его слова с мыслями.

— Как новичок в комитете советников, я не могу настаивать на своем мнении, — наконец медленно, как бы нерешительно, проговорил линзмен. — Тем не менее должен сказать, что лучшей тактикой сейчас была бы консолидация наших сил внутри Второй галактики.

— Значит, вы не советуете начинать немедленные действия против Земли? — спросил первый министр. — Почему?

— Я считаю, что именно такие близорукие и поспешные решения были главной причиной наших недавних неудач. Время для нас не является самым важным фактором — Великий План разработан в расчете не на дни и годы, а на века и тысячелетия, — и мне представляется вполне очевидным тот факт, что наибольших успехов мы добивались тогда, когда осуществляли экспансию осмотрительно и не торопясь. Поэтому полагаю, что сейчас нам нужно надежно закрепиться на всех завоеванных планетах — иначе мы не сможем их удержать.

— Отдаешь ли ты себе отчет в том, что критикуешь всех верховных руководителей, которые несут ответственность за военные действия? — ядовито спросил Алкон.

— Да, вполне, — холодно ответил линзмен. — Меня спросили, и я высказал свое мнение. Наши руководители просчитались, разве нет? Если бы они достигли цели, которую ставили перед собой, то в нашем сегодняшнем совещании не было бы никакой необходимости. Да, они просчитались. Просчитались настолько, что теперь их нужно не критиковать, а заменить новыми — теми, кто способен исправить допущенные ими ошибки.

Бомба взорвалась. Присутствовавшие молчали, но в их мыслях смешались возмущение, гнев и страх за самих себя И посреди общего переполоха линзмен различил холодное одобрение первого министра.

Когда майор Траска Ганнель возвращался домой, ему были совершенно ясны два вывода:

Первое — нужно свергнуть Алкона и самому стать тираном Фралла. Планету нельзя ни атаковывать, ни уничтожать. Слишком много загадочных нитей тянулось от нее в неизвестность. Главное, на ней столько нужной информации, что ни одно разумное существо не сможет внимательно изучить ее за всю свою жизнь.

Второе — если он хочет сохранить жизнь, то нужно держать все свои детекторы настроенными на максимальную чувствительность. Шутить с первым министром так же опасно, как играть со ста килограммами йодида азота!

Надрек вовсе не преувеличивал, когда говорил, что не мог оставить свою работу, не закончив ее.