дороге двадцать семь.

— Очень хорошо, сэр, — ответил Киннисон. — Но формально вынужден опротестовать ваш приказ. Сэр, совершенно невозможно удерживать три дороги двумя взводами и одной воздушной эскадрильей. Могу ли я предложить…

— Не можете, — отрезал майор. — Мы решили, что основная атака произойдет на северном направлении и что действия в вашем секторе будут всего лишь отвлекающим маневром. Приказ есть приказ, капитан!

— Слушаюсь, сэр, — вздохнул Киннисон и отдал распоряжения, исходя из собственного плана обороны.

На следующий вечер, после того как Киннисон, нарушив приказы майора, выиграл сражение, его вызвали на совещание в штаб. Для него это тоже не было неожиданностью, но он пока еще сомневался в успехе своего замысла. Входя в здание на площади Больших Бронзовых Шляп, Киннисон испытывал некоторое волнение.

— Харрумф! — приветствовал адъютант. — Вас вызвали для…

— Знаю, зачем меня вызвали, — резко перебил Киннисон. — Но прежде, чем начать разговор, я в присутствии генерала обвиняю майора Делиоса в тупости, некомпетентности и профессиональной непригодности.

В комнате воцарилась гнетущая тишина, которую наконец прервал сам генерал.

— Это серьезное обвинение, капитан Ганнель, — сказал он. — И вы должны подтвердить его вескими доказательствами.

— Разумеется, сэр. Первое, тупость: он даже к полудню так и не уразумел, что атака носила неортодоксальный характер, а потому лишил меня воздушного подкрепления и направил его на отражение несуществующего нападения с севера. Второе, некомпетентность: приказы, которые он отдал мне, не позволили бы остановить никакую более или менее серьезную атаку на вверенном мне участке фронта. Третье, профессиональная непригодность: ни один стоящий командир не отвергает предложения подчиненных с такой самоуверенностью, как он вчера вечером.

— Что вы скажете, майор? — спросил генерал, и офицеры выслушали тираду о необходимости слепого подчинения приказам.

— Хорошо, учтем ваше мнение, — произнес генерал и снова обратился к Киннисону. — А теперь, капитан, объясните — откуда у вас появились подозрения, что полковник собирается пройти по дороге двадцать семь?

— Я ничего не подозревал, — солгал Киннисон. — Просто, чтобы выйти на любую из дорог, полковник должен был миновать вот эту долину, — он указал ее на карте. — Поэтому я сосредоточил все свои силы за высотой пятьсот шестьдесят Два. Я знал, что, получив с воздуха сигнал о приближении противника, мы успеем раньше его достичь любой из дорог.

— Так-так. Но ведь у вас было отобрано воздушное подкрепление?

— Я поднялся в воздух на наколете — кстати, на собственном — и старался держаться максимальной высоты, с которой можно вести наблюдение. Затем приказал группе моторазведки выйти навстречу врагу, чтобы ее захватили в плен и у противника сложилось впечатление, будто я не знаю, что происходит.

— Вот как!… Что ж, разумная тактика. А дальше?

— Как только мои солдаты узнали о том, что в долине появились войска, направляющиеся к дороге двадцать семь, они навели все огневые средства на эту дорогу и переместились на заранее выбранные позиции. Когда полковник оказался в ловушке, они в упор расстреляли почти всю его колонну. Правда, я потерял три четверти своих людей, — с горечью добавил Киннисон. — Если бы мне случилось руководить обороной, то в подобной ситуации я разгромил бы силы полковника с воздуха, и тогда потери составили бы менее двух процентов состава.

Офицеры переглянулись.

— Не считаете ли вы, капитан Ганнель, что грубо нарушили субординацию? — спросил генерал, — Фактически вы обвиняете меня в тупости, поскольку я лично планировал атаку. Не так ли?

— Ни в коем случае, сэр, — невозмутимо ответил Киннисон. — Для меня совершенно очевидно, сэр, что вы отдали такой приказ умышленно, чтобы научить нас, младших офицеров, в чрезвычайных ситуациях принимать самостоятельные решения. Как я понимаю, вы хотели показать, что неортодоксальные атаки проводят только неопытные тактики и что только ортодоксальная тактика всегда побеждает. Разве я не прав, сэр?

Так или иначе генералу понравилась сообразительность подчиненного, и вскоре капитан Ганнель получил звание майора.

Линзмен быстро освоился в новой должности. Служил он в различных местах до тех пор, пока по заданию полковника на него не было совершено покушение. Тогда он еще раз нарушил правила Босконии и пошел на откровенный разговор со своим непосредственным начальником.

— Теперь вам ясно, полковник, что вы не можете убрать меня, — сказал он, убедившись в том, что комната защищена от подслушивания, — а я в любую минуту могу убрать вас. Вы понимаете, что у меня больше знаний, чем у вас. Пока вы с вашими подопечными плели мелкие интриги, я напряженно занимался изучением различных воинских дисциплин. Я могу занять ваше место, не убирая вас, однако не хочу делать этого.

— Не хотите? — полковник, прищурившись, пристально посмотрел на него. — Чего же вам нужно?

— Ваша помощь, — сознался Киннисон. — Я хочу попасть в ближайшее окружение Алкона, советником. Полагаю, с моим опытом и подготовкой принесу больше пользы там, чем в гвардии. Вот мое предложение — я помогу вам решить все проблемы с личным составом и боевой выучкой ваших подчиненных, а вы, используя ваше большое влияние на первого министра Фосстена, переведете меня в главный штаб. Вы согласны на такой вариант?

— Конечно, — не раздумывая, ответил полковник. Он не добавил «если сначала не убью тебя» — это подразумевалось само собой.

Киннисон сдержал слово и помог полковнику подтвердить репутацию опытного военачальника. Он обучил его таким тонкостям военного искусства, о существовании которых не подозревали даже штабные офицеры; и раскрыл такие глубины тактики и стратегии, какие цвильнику и не снились. Чем больше Киннисон делился своими знаниями, тем сильнее становилось желание полковника избавиться от него. Опасаясь иметь такого способного офицера в числе подчиненных, он несколько раз пытался покушаться на его жизнь. И только когда убедился в абсолютной бесполезности подобных действий, спешно пустил в дело все свои обширные связи с главным штабом Босконии.

Но прежде, чем были улажены соответствующие формальности, Киннисон принял мысленный вызов от Надрека.

— Прости, что побеспокоил тебя, — извинился палейниец, — но здесь происходят события, которые могут заинтересовать тебя. Кандрон получил от Алкона приказ проложить в космосе гиперпространственную трубу. Ее конец должен появиться в точке с координатами 217-493-28 через семь дней, в одиннадцать часов по фраллийскому времени.

— Великолепно! Ты хочешь пуститься за ним в погоню? — спросил Киннисон. — Ладно, давай. Встретимся на месте. Я найду какой-нибудь повод, чтобы отлучиться отсюда, и мы со всех ног бросимся…

— Нет, — решительно прервал его Надрек. — Здесь у меня много работы, я не могу оставить ее недоделанной. Кроме того, это слишком опасно. Не знаю, где и у кого окажется другой конец трубы, мы подвергнем неоправданному риску и себя, и наши планы. В одиночку тебе тоже не следует лететь туда. Я сообщил тебе об этом событии только для того, чтобы ты направил к концу трубы наблюдателя, жизнь которого не представляет большой ценности.

— Гм-м… понимаю. Благодарю, Надрек. — Киннисон сделал все возможное, чтобы не проявить своих истинных мыслей, пока не отключил связь.

— Забавный тип этот Надрек, — сказал он. — Никак не могу его понять… Совершенно не могу понять его… — И, вызвав Хейнеса, он кратко изложил суть случившегося и добавил:

— На борту «Неустрашимого» установлены необходимые генераторы и оборудование, а второй конец гиперпространственной трубы будет расположен так, что к нему можно приблизиться без особых трудностей.