меня, если я вру, но слово «турист» при нашем знакомстве не было произнесено ни разу. Это во-первых, — Костя старался идти по самой бровке, тонко соотнося нежную вкрадчивость своего голоса с жёсткими, точными формулировками. — А, во-вторых, звание «любителя бельгийского пива» я готов отстаивать, где угодно и перед кем угодно, и, клянусь головой, у меня хватит аргументов, для того чтобы убедить самого завзятого скептика!
— Ну, вот! Он ещё к тому же и спорщик.
Девушка явно принимала Костину игру, и это, само по себе, было очень хорошим знаком, так как показывало её внутреннее к нему расположение и очевидную умеренность тех «рестриктивных обстоятельств», из-за которых она не смогла позвонить в предыдущие три дня.
Он не знал, на что, собственно, надеялся, или к чему стремился. Задать прямой вопрос, как собирался накануне: свободна ты или нет? — было страшно. Не потому, что с большой вероятностью ответ на него был бы отрицательным, а именно потому, что этот отрицательный ответ перечеркнул бы какую-то имплицитную возможность, какой-то скрытый потенциал, заложенный во всей этой ситуации. Что это был за потенциал, Костя пока ещё не разгадал, поэтому и выбрал тактику осмотрительного выжидания, полагаясь на известное свойство времени вытаскивать на поверхность глубоко запрятанное и объяснять непонятное.
— Ну, ладно, русский лгунишка, я тебя прощаю, — великодушно сказала Эвелин. — Да, чуть не забыла: шаманский слёт состоится не в эти выходные — они там всё переиграли из-за какой-то накладки с одним из главных участников. Короче, всё мероприятие целиком перенесено на две недели вперёд.
Он на секунду задумался.
— Подожди. Но ведь это же девятое и десятое июля, а девятого числа будет финал!
— Решай сам, что для тебя важнее, — равнодушно сказала фламандская пери, и от холодных модуляций её голоса у Кости неприятно засосало под ложечкой. — Только завтра-послезавтра сообщи мне, пожалуйста, своё решение — я должна подтвердить заполнение вакансии.
Это уже совсем никуда не годилось. Робкие, едва успевшие оформиться надежды таяли в воздухе как утренний туман на восходе солнца.
«Никакого дела ей до меня нет! — мгновенно оформилось у Кости в мозгу тревожное заключение. — Всё только лишь пустой и глупый самообман».
Последний авантаж, который он мог извлечь из своего гиблого положения, заключался в номере её телефона, хотя, по большому счёту, и ему теперь цена была три копейки. «Влюбился мальчик в чужую девочку… обидно, как говорится, досадно, но ладно».
— Константин, ты меня слышишь? — спросил из динамика нетерпеливый голос. — Алло!..
— Я слышу тебя, Эвелин, — внятно и спокойно ответил Костя. — Давай мне номер своего мобильника, я завтра позвоню.
Он достал ручку из папки, лежавшей на переднем пассажирском сидении, вытащил из кармана чек с последней автозаправки, приладил его на коленке и, насколько мог, аккуратно записал продиктованный номер. После этого, абсолютно не радуясь своей победе, простился и включил CD-плейер, который тут же поставил ему беспощадный диагноз:
— Спасибо на «добром» слове! — сказал Костя Славе Бутусову, затем поймал направление «Gent- centrum» и начал съезжать с автобана.
Вечером, без предварительного звонка, пришел Эдик.
— Сидел тут в Абажуре, дай, думаю, заскочу, вдруг ты дома, — как всегда, на повышенных обертонах заголосил он с порога. — А-а, ты телик смотришь! Ну, кто там кого?
Пока Костя объяснял положение, Эдик скинул обувь и по-хозяйски прошлёпал на кухню, прямиком к холодильнику. Костя его манеры давно изучил и никаких отрицательных эмоций по поводу такой бесцеремонности не испытывал.
— Захвати мне тоже бутылочку!
— Тебе восьмёрку Rochefort, как обычно?
— Ага.
Через минуту Эдик нарисовался в комнате, вытащил из Костиной коллекции в шкафу стакан Westmalle — для себя и, сгрузив всё, что было у него в руках, на журнальный столик, уселся рядом со своим приятелем.
— Как погудели в Амстердаме?
— Да так… — сухо и как бы с натугой ответил Костя.
— Что, совсем никакой поэзии, одна корпоративная гниль и тоска одиночества?
Костя небрежно усмехнулся.
— Примерно так…
— Не весел ты что-то, брат, не узнаю тебя.
— Эдька, смотри футбол, не зуди!
— О-о… И откуда же у нас ипохондрия такая сделалась?
— Какая, к чёрту, ипохондрия? Я абсолютно здоров!
— Да?.. А мне почему-то так не кажется.
— Ну, вот ещё психолог-знаток человеческих душ на мою голову. Отстань!
— Ой-ой-ой!.. Слушай! А не женщина ли, часом, тут замешана? Я ведь тебя, как облупленного знаю. Что, кинула какая-нибудь голландская фифа?
— Эдик, FIFA — это, в переводе с английского, Всемирная Федерация Футбола, — сказал Костя слегка раздражённо, после чего, немного помедлив, добавил: — а если кто меня и кинул, так это только я сам.
— Любопытное предположение. Правда, ничего не объясняющее.
— Гол!! — заорал Костя — Ну, вот видишь, 3:0. Да, немцы в этот раз далеко пойдут.
— Можно вообразить, что в 2002-ом они только и сделали, что «сходили» за околицу… Ну, ладно, ты мне вола не крути! Давай, выкладывай всё, как есть. Я ведь уже понял: это никто иной, как та блондинка, которую ты провожал на Площадь коммерции, верно?
Костя измученным взглядом посмотрел на Эдика.
— Какая же ты мерзкая пиявка! Ну, да, да, это она. Что дальше?
— Вы с ней о чём-то договорились в прошлый раз, и она, конечно, не сдержала обещания, так?
— Да нет, не совсем… Я о ней четвёртый день думаю, с утра до вечера, Эдик! Как будто с ума схожу, ты понимаешь?!
— Э-э-э, и на старуху бывает проруха… Однако ты мне так и не объяснил, в чём же, собственно, проблема?
— В чём, в чём… да в том, что у неё есть парень, а может, и fiance! Неужели непонятно?
— Та-а-ак!.. Это она сама тебе сказала?
— Говорить не говорила… но такие вещи очень быстро и без всяких слов становятся очевидными.
— А вот с этого момента поподробнее, пожалуйста! Ты ведь знаешь, что я всё равно не отстану.
Костя нехотя рассказал Эдику о шаманском слёте, о котором умолчал в субботу, когда они ехали в Вестфлейтерен, а также о сегодняшнем звонке Эвелин и её холодном замечании по поводу того, что он сам должен определиться со своим участием в мероприятии.
Выслушав до конца, Эдик недоумённо поднял брови и, на манер шута-бомолоха из греческой комедии, по-идиотски кривляясь, начал заглядывать Косте в глаза.
— Это, надо думать, как раз и есть та самая «очевидность», которую ты, из-за амурной слепоты, возвёл в ранг неоспоримого факта? — спросил он крайне язвительно, хоть и по-доброму.
— А, что, по-твоему, здесь могут быть какие-то варианты?
